Царящая кругом разруха была какой-то странной чужой не нужной.
Оглянувшись, Ринат увидел неширокую речку. На противоположном берегу у самой воды в свадебном платье стояла Венера. Она улыбалась и смотрела на него. До речки ещё простирались развалины, всё дымилось и горело, а за ней был зелёный чистый луг до самого горизонта, откуда исходил странный Свет, притягивающий, зовущий. Не задумываясь, Ринат пошёл к своей любимой, ничуть не жалея об оставленном теле, ведь на самом деле он жив и Венера жива…
Виктор Седых осознал себя стоящим в полном одиночестве и тишине возле странной лестницы, уходящей куда-то вверх, теряющейся там. Оттуда же лился Свет, наполненный любовью. От этого было хорошо и спокойно как в детстве, когда он был рядом с отцом, всегда готовым поддержать и защитить. Виктор ступил на первую прозрачную ступень, постоял и легко начал подъём, куда его неудержимо тянуло…
Не чувствуя боли, Юрий Шахов видел, как всё вокруг закружилось, медленно превращаясь над ним в воронку, куда его стало затягивать. А потом он с невероятной скоростью полетел навстречу яркому Свету…
Глава IIIПоследний бой
«(9.5) Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению»
Вышедшие из укрытия мотострелки, готовые ко всему, держа автоматы у плеч, сторожко поводя ими, неспешно приближались к месту гибели разведчиков.
Янычар открыл беглый огонь.
Сражённые солдаты падали кулями, а майор, быстро сменив магазин, продолжил стрельбу.
Затем он вышел и принялся добивать раненых. Безжалостно, молча.
Кто-то выставлял руки, пытаясь вымолить жизнь, но Янычар нажимал на спусковой крючок.
Другие спокойно смотрели в страшные глаза врага и принимали смерть достойно.
Когда всё было кончено, Туркалёв осмотрел своих ребят, убедившись, что помочь никому уже не сможет. Растягивать сцену прощания он не имел возможности: кругом трещали автоматные и пулемётные очереди, грохали разрывы мин, вплетаясь в общую тяжёлую канонаду сражения за его родной город.
Забрав у парней весь боезапас для своего «вала», Янычар ушел в дымящиеся развалины, продолжая выполнять задание, потому что по-другому не умел. Возвращаться назад пустым, потеряв всю группу, не имело смысла. Да и вообще уже ничто не имело смысла после гибели самых близких людей, которым верил, как себе.
Нет, смысл всё же есть, он должен выполнить приказ. Его парни поступили бы также.
Выполнить или погибнуть, как и они. Вот и всё. Это и есть смысл.
Он пробирался по городу остаток дня, почти не узнавая мест, где бывал неоднократно. Лишь по очертаниям улиц с обломками прокопченных зданий, торчащих словно гнилые зубы великана, и по пригородному ландшафту удавалось сориентироваться.
Опустившийся вечер застал диверсанта в очередном полуразрушенном здании.
Решая, как поступить дальше, Янычар вдруг услышал шаги и приглушённые голоса.
Прижавшись к стылой стене, привычно устроил приклад у плеча, поджидая врага, ибо никого другого в родном оккупированном городе быть не могло. И не важно, что враги тоже могут быть местными.
Неважно.
Они — враги.
Этим всё сказано.
Три силуэта показались в конце тёмного коридора. Странно, но они ничего не опасались, шли свободно, не таясь. Мусор трещал под ногами, голоса гулко звучали в пустом здании. Видимо, считают, что здесь им ничего не грозит. И действительно, чего опасаться? Канонада к ночи затихла.
Убедившись, что врагов только трое, Янычар нажал на спусковой крючок. Трижды кашлянув, «вал» выплюнул три мощные пули, сбившие с ног гадов, поплатившихся жизнями за беспечность.
Затвор, трижды лязгнув, выбросил гильзы, тренькнувшие о бетонный пол.
Вот и всё. Тремя врагами меньше.
Счёт за друзей продолжен. Первыми были убившие их, эти — вторые. Будет больше. Много больше. Пока он жив, счёт не закончится никогда.
Следующих Янычар обнаружил уже в другом полуразрушенном здании, пробираясь дальше, решив не терять времени на остановки: сидеть без движения холодно, очень холодно, к ночи ударил мороз градусов тридцать, не меньше. Согреться абсолютно негде. Холод пробирается в самую душу, забирая последнее тепло, выстужая ноги с деревенеющими пальцами, скрючивая руки, обжигая лицо, кусая за немеющий нос. В такую погоду хорошо сидеть дома, в идеале — в кресле-качалке у горящего огня в камине, с бокалом хорошего вина в руке, чтобы у ног лежал мастиф неаполитано, брыластый, солидный, респектабельный, брутальный. А на поручне кресла сидела бы сногсшибательная красотка. И никакой войны… Холодно… Надо двигаться…
Эти кашеварили в небольшом котелке, висящем на куске трубы отопления. Под ней эти умельцы соорудили небольшой костерок, обложив кирпичами, выбрав место, чтобы он не давал бликов в чёрные проёмы.
В окна виднелся туман с русла Енисея, так и не начавшего замерзать, несмотря на полуразрушенную Красноярскую ГЭС, из-за которой не замерзал и раньше километров на триста вниз по течению от плотины.
Янычар всегда удивлялся этому. Какая ж мощь у гидроэлектростанции, не позволяющей сковаться довольно широкой реке на несколько сотен километров, лишь схватываясь панцирем льда у берегов да в протоках, оставляя свободным середину русла, откуда и валил морозный туман, расползаясь по убитому городу.
Об отсутствии бликов враги позаботились, но не учли наличие запаха от варева. Ах, какой это был запах! На такой запах сюда сбежится полгорода. Просто удивительно, как враги могут готовить так вкусно. Разве они могут делать что-то хорошо? Но, чёрт возьми, гречка заправленная тушёнкой пахла вкусно…
Янычар дождался, когда фйдеры закончат готовку и четырьмя точными выстрелами помешал им поужинать. Зато сам, спрыгнув в пролом с верхнего этажа, где укрывался всё это время, сытно покушал, устроившись на тёплой ещё спине врага.
Потом он жёг костерок, сдирая остатки обоев, струпьями висящие со стен. Иногда уходил в другие тёмные стылые комнаты, рвал обои там, прислушиваясь всякий раз, тихо возвращался назад, проверяя, нет ли засады, и снова жёг костерок, пытаясь хоть немного сохранить тепло при минимальном движении.
Бесконечная ночь уступала место тёмному промороженному утру. Казалось, стало ещё холоднее, но причина была в общем охлаждении организма. Нужно двигаться.
Доев остатки вновь разогретой каши, Туркалёв собрал у убитых боезапас. Один автомат повесил на грудь, положил в карманы бушлата четыре гранаты Ф-1.
Теперь он был вооружён, как маленькая армия.
Маскхалат Алексей снял ещё прошлым вечером, чтобы сильно не выделяться на фоне прокопченных строений.
Сейчас майор был в разгрузке, поверх обычного камуфлированного бушлата, в утеплённых штанах и утеплённых берцах. На голове вязаная шапочка цвета «хаки», руки укрыты вязаными перчатками той же расцветки. И всё же холодно. Надо двигаться.
А ещё он так и не придумал, как подойти к человеку Астронома. То есть, подойди не сложно. Как не привлечь внимание фйдеров? Слишком уж специфичная у него форма одежды, выправка кадрового военного, да и габариты внушительные. Гражданская одежда, приготовленная для этого случая, сгорела в вертолёте. А в этой он сразу привлечёт внимание.
Вообще-то, поставленная Астроном задача должна выполняться другими людьми. А такие как Янычар должны вывести девушку за линию фронта. Почему Большой Папа принял столь недальновидное решение?
Туркалёв вздохнул, не находя ответа. Он вышел из здания и, пользуясь утренней темнотой и туманом с реки, двинулся в путь, держась стен полуразрушенных строений.
На рассвете майор увидел размытые в морозной дымке очертания православной часовни, стоящей у склона высокого холма. Почему уцелел столь хороший ориентир для пристрелки артиллерии, Янычар понял, вспомнив разговор с Астрономом. Тот упоминал, что фильтрационный лагерь находится на Покровской горе.
Опасается за племянницу…
Н-да! Немаленькая власть у этого упыря, решающего, куда и когда можно стрелять, а когда — ни-ни. Из-за него погибли ребята, он сунул их всех в эту безнадёгу…
Лагерь с вышками расположился посреди огороженного колючей проволокой пустыря, со стоящими на территории несколькими приземистыми длинными бараками.
Пока майор вёл в бинокль наблюдение, укрывшись в одном из разрушенных коттеджей, каковых здесь было немало, в лагере началось какое-то волнение. Забегала охрана, надрывно завыла сирена, из бараков начали выгонять людей, одетых кое-как, испуганных, сбивающихся в волнующуюся толпу человек в пятьсот, а то и больше. Там были и мужчины, и женщины, и подростки.
На территорию лагеря въехали два БТРа, и зашла колонна вооружённых солдат численностью до роты. Они выстроились цепью и в составе бронемашин начали движение на толпу, отгоняя её от бараков, тесня к колючей проволоке. Вдруг загрохотали пулемёты БТРов, автоматы солдат, долетел разноголосый крик толпы, люди пытались разбегаться, отдаляясь от палачей, толпа таяла на глазах, оставляя на утоптанном почти чёрном снегу десятки тел, по которым шли солдаты, ехали БТРы…
Янычар смотрел, стиснув зубы. Он нисколько не обманывался по поводу тех же самых методов карателей со стороны оппозиции, так как неоднократно видел дело их рук — повешенных и расстрелянных сторонников федеральных войск. Правых и виноватых в этой войне найти и определить невозможно. Не бывает их в гражданских войнах.
Когда всё было кончено, солдаты и бронетехника покинули территорию лагеря, а охранники принялись ходить среди лежащих тел, добивая раненых. Их одиночные выстрелы то и дело доносились до майора.
Где-то среди них была племянница Большого Папы. Хотя, может быть, ей повезло: другая группа могла быть удачливее. Они могла дойти, встретиться с человеком Астронома и вывести девушку из лагеря.
Кстати, вполне возможно охрана спохватилась и устроила террор как раз по этой причине. Но вряд ли, ведь статус пленницы им не был известен. В противном случае её держали бы не здесь, а где-то в другом месте.