Диверсия, или Рассказ о полной жизни цивилизации одной галактики — страница 8 из 11

еожиданно быстро согласился муж.- Мне тоже надо в город. Кто-то напал на Вальдшнепсуса. Дрофка вскрикнула. Она была весьма расположена к секретарю Гусятяса. Не то чтобы расположена С ЗАДНИМ УМЫСЛОМ, вовсе нет. Просто он очень напоминал ей Гусю, когда тот был едва оперившимся птенцом. - Бедный Вальдшнепсус! Летим немедленно. В порхалке супруги молчали. Господин Козодойн размышлял над тем, что за катастрофа обрушилась на столицу. Перед отлетом он пробовал вызвать на квартиру к секретарю наряд бойцовых петушков. В пяти казармах не оказалось никого. В шестой трубку снял дежурный и пролепетал, что у него с курочкой случилось ночью такое, что ой-е-ей, что он здесь один да и то пришел лишь потому, что двадцать лет беспорочной службы и прочее, а так у него вообще раскалывается голова. После этой длинной путаной тирады дежурный со стоном уронил трубку. Гусятяс недоумевал: пока существует птичничество, существует порядок; раз есть порядок, кто-то должен его охранять и поддерживать; что же тогда произошло со всеми бойцовыми петушками, если неведомые гангстеры безнаказанно нападают на квартиру его секретаря?! Дрофка замерла вжавшись в сидение. Конечно, ей было очень грустно и обидно, что несмотря на данное накануне обещание муж провел эту ночь наедине со своими мыслями, а не под покровом ее нежных крылышек. Но помимо воли снова и снова ставя себя на место несчастной Синчичи госпожа Козодойна повторяла: как хорошо, что он отсиделся сегодня в кабинете! Пусть явится в другой раз, пусть - но хорошо, что не сегодня. - Эге, видно, не один Воробьиньш провинился,- сказал вдруг Гусятяс, перегнувшись через борт порхалки.- Смотри, моя птичка, сколько их! По улицам понуро, стараясь не поднимать опозоренных головок и не смотреть друг на друга плелись курочки. Каждая тащила не менее двух дюжин розовых яиц. Сразу было видно, что яйца снесены наспех, потому что были они уложены не в традиционные нарядные колыбельки, а в коробки всевозможных цветов и размеров. Да и не вместилось бы столько яиц в колыбельку. И до чего крупные! На первый взгляд обыкновенные розовые, желеобразные, дрожащие при каждом сотрясении кубики, на гранях которых весело играло ласковое солнце. Но до чего же гигантские яйца!.. И курочки шли с опущенными головами, стесняясь размеров и количества яиц. Это и в самом деле было неинтеллигентно. - Гуся, поверни быстрее к Центральному Инкубатору,- попросила Дрофка. - Солнышко мое, но как же Вальдшнепсус?.. - Прошу тебя, дорогой! Гусятяс уступил. Чем ближе к Центральному Инкубатору, тем больше становилось курочек. Сначала они двигались в одиночку, потом выстраивались в цепочки, а на подходах к Инкубатору валили валом. - Быстрее к Синчиче! - скомандовала Дрофка.- Быстрее, или она не успеет сдать яйца. Ты повезешь ее на порхалке. - Солнышко мое, а Вальдшнепсус...- взмолился господин Козодойн.- Кроме того, насестодром для порхалок забит до отказа, разве ты не видишь? - Ничего, как-нибудь. Умоляю... Впрочем, торопились и спорили они напрасно. На пороге сразу же за распахнутой настежь дверью апартаментов Воробьиньшей лежала записка: ""Дорогая Дрофка, я очень спешу. Пожалуйста, позаботься о Пеликсансе"". Все комнаты были пусты, лишь в углу гостиной слабо постанывал погребенный под кучей крышек, кастрюль, обуви, шляпок, катушек, клубков и осколков посуды господин Воробьиньш собственной персоной. Кучу дополняло также несколько ложек, чайник, чайничек, утюг и скалка - короче говоря, в ход были мастерски пущены все вещи, сколь-нибудь массивные или пригодные для бросания. - Ну, я к Вальдшнепсусу,- коротко бросил господин Козодойн и поспешно ретировался. Во-первых, он начал подозревать, что за ГАНГСТЕРЫ напали на его секретаря. Во-вторых, слишком уж жалкое зрелище являл собой его давний друг, помощник во всех аферах, лучший юрист столицы, умеренный шутник и заядлый игрок Пеликсанс Воробьиньш. Дрофка тащила его, бесчувственного, одетого в изодранную коготками Синчичи пижаму на мягкий диван. Гусятяс нашел секретаря в гораздо более плачевном состоянии. Его цыпочка была сильнее изнеженной Синчичи и к тому же моложе. Поэтому в голову Вальдшнепсусу были запущены, не считая всякой мелочи, два насеста, телефон, радиоприемник и телевизор. Господин Козодойн, чрезвычайно обрадованный тем, что на его секретаря напала всего лишь любовница, принялся освобождать пострадавшего из-под обломков. Когда Гусятяс взвалил бесчувственное тело Вальдшнепсуса в заднюю часть порхалки, его наконец посетила ТА САМАЯ МЫСЛЬ, которую он тщетно пытался уловить ночью. На мгновение Гусятяс даже отпустил крылья секретаря. Тот с грохотом свалился под сидение и застонал. Господин Козодойн кое-как водрузил Вальдшнепсуса на мягкие подушки в атласных чехлах и дал полный газ. Чтобы обдумать по дороге драгоценную идею он сделал приличный крюк, снизившись над фабрикой упредилок. Как и следовало ожидать в этом сошедшем с ума городе, толпа наименее пострадавших и очнувшихся после обморока петушков громила фабрику, разносила в пух и прах все, что встречалось на пути. Ее владелец висел вверх ногами на покосившихся воротах и жалобно кудахтал. Бойцовые петушки с перевязанными после ночной домашней стычки головами избивали владельца деревянными палками, вместо того чтобы способствовать поддержанию порядка. Один из корпусов горел, другой пока лишь дымил. Добровольцы волокли от него к воротам еще нескольких обреченных. ""Фабрики громите"",- злорадно подумал Гусятяс. Что ж, пусть громят, олухи, садисты. - Она... меня... яиц кучу снесла... Это секретарь очнулся на заднем сидении. Господин Козодойн доставил его к Воробьиньшам. Дрофка кое-как перевязала Пеликсанса, уложила его в постель и поила какой-то горячей мятной пакостью. - А-а-а, друг мой Гусятяс! Не знаю как и благодарить вас и вашу очаровательную...- тут лучший юрист столицы залился слезами и добавил чуть тише: - Как она в меня швыряла... как вцепилась... - Пустяки, дорогой мой, пустяки,- прокудахтал Гусятяс, сгружая вновь потерявшего сознание секретаря на диван.- Дрофкочка, солнышко, займись-ка еще и этим птенчиком. Я пока что позвоню. Надеюсь, хоть ваш телефон не разбит? Гусятяс разговаривал около часа. Как он и опасался, птичничество постигла катастрофа ужасающих масштабов: во всех городах повторилось повальное яйценесение, семейные стычки, очереди в Инкубаторы и разгромы фабрик упредилок. - Дорогая, я срочно вылетаю на Тюльпанию,- вот первые слова Гусятяса, которые он произнес по возвращении в комнату. - Ты что, Гуся! - Дрофка в изумлении застыла с мокрым полотенцем над пришедшим в себя Вальдшнепсусом. - Не бросайте меня одного,- взмолился вдруг несчастный секретарь.- Моя цыпочка убьет меня, когда вернется. Она снесла сорок семь яиц. Господин Козодойн крайне изумился столь обильному потомству, но и вида не подал. - Вам же, мой птенчик, я советую побыстрее почистить перышки и выполнять те инструкции, которые я вам оставлю. Автовысиживание, небось, дорого стоит, да еще яиц полсотни! - Но что ты задумал, Гуся? - спросила Дрофка, предчувствуя новую гениальную аферу, аромат которой разливался уже в воздухе. - Что я задумал? - господин Козодойн заговорщически подмигнул и прокудахтал почти шепотом: - Я придумал, куда девать металлолом и еще многое другое, привезенное с Тюльпании. Я займусь экспортом сырья оттуда. - Гуся, но курс совершенно невыгодный...- начала было Дрофка, однако господин Козодойн лишь весело закудахтал. - Сейчас все птичничество занято вопросом, куда девать яйца да как бы кому отомстить неизвестно за что. Пусть себе беснуются и залечивают раны! Они не думают, где будут жить завтра их цыплятки и что они станут клевать на завтрак. Очень-очень скоро, птичка моя, стройматериалы подскочат в цене. И еда, и одежда, и удобрения - все! Я думаю, можно пойти на временные издержки, пока никто не вспомнил об одичавшей Тюльпании. Господин Воробьиньш издал удивленное: ""Ко-о-о-о?!"" Восхищенная Дрофка пискнула. Секретарь молча разинул клюв. - Пеликсанс, друг мой, вы окажете мне юридическую поддержку, не так ли? победоносно спросил Гусятяс и добавил: - Эта глупая провинциальная планетка уже принесла мне состояние. Думаю, теперь я его удвою. Господин Козодойн ошибался: за год пребывания на Тюльпании его состояние увеличилось не в два, а в четыре раза. Аборигены не проявляли на этот раз враждебности к пришельцам и вообще не представляли никакой угрозы. Они продолжали глупейшую гражданскую войну Тюльпанов, хотя не так давно старик Черный мирно скончался в собственной резиденции, а Алый постригся в монахи. Враждующие стороны не делали больше ни ядрометов, ни пружибоев. Они дрались дубинками, палицами и ножами, на худой конец - острыми или увесистыми обломками оружия, найденными на месте прошлых битв. Оружие (даже сделанное из высоколегированной стали) по-прежнему ломалось, однако патриотический энтузиазм тюльпанцев от этого не ослабевал. На петушков, нанятых Гусятясом, внимания никто не обращал. Если же и замечали, то могли даже принять как дорогих гостей, накормить, напоить и знаками объяснить, что вот, мол, мы сперва разберемся, который из Тюльпанов тут у нас главнее, а потом уж и вам вколотим это в ваши тухлые башки. Благодаря столь благоприятному стечению обстоятельств Гусятясу удалось поставить сбор сырья на широкую ногу. Он даже придумал менять кухонные ножи и мясорубки, которыми птичничество было завалено по горло, на обломки ядрометов по следующей таксе: 1 нож = 3 ядромета; 1 мясорубка = 7 ядрометов (можно возмещать осколками по весу). Солдаты обоих Тюльпанов охотно шли на обмен. Добытые таким способом ножи доставались исключительно фельдфебелям и командирам, а мясорубки насаживались на длинные прочные палки, моментально превращаясь в БОЕВЫЕ МЯСОРУБКИ. Последний вид оружия стал настолько популярным, что к концу года господин Козодойн распорядился менять на одну мясорубку: семь ядрометов; один мешок удобрений; один ствол дерева средней высоты; один мешок глины; пятьсот кирпичей; полмешка зерен; три мундира из натурального волокна; восемь мундиров из синтетического волокна (разумеется, принимались мундиры обоих Тюльпанов). Дрофка засыпала мужа то романтическими письмами, то страстными призывами вроде: ""Ну когда, когда же ты припорхнешь наконец под мое крылышко? Ты обещал еще в ТУ ночь..."" - то полными затаенного страха описаниями событий, происходивших дома. Из всех яиц, снесенных в злополучную ночь, вылупились исключительно курочки. Они росли буквально не по дням, а по часам, так что за год отсутствия Гусятяса успели превратиться во взрослых птиц. Они были чрезвычайно заносчивы, злы, грубы и не имели, казалось, никаких иных забот кроме яйцене