— Выпьешь?
— Нет. — Ее взгляд был устремлен на ковер. Он не успел наполнить рюмку коньяком, как девушка снова быстро заговорила с безнадежной интонацией: — Наверное, я совершила глупость, что пришла к вам. Никто не в состоянии помочь мне. Я одинока, но больше не могу выносить одиночества. Возможно, они правы. — Ее голос становился все тише, пока не превратился в едва различимый шепот: — Но я ненавижу его. Ничего с собой не могу поделать. Не могу понять, как мать могла выйти за него замуж. Мы были так счастливы вместе. Сейчас все изменилось. Какой смысл продолжать жить? — Ее губы еле шевелились.
Теперь девушка разговаривала не с ним — сама с собой. Казалось, она забыла о его присутствии, устремив в окно отстраненный тусклый взгляд. Минуту спустя, когда она медленно встала, мышцы ее лица нервно подергивались. Сделав шаг в сторону окна, она неожиданно рванулась вперед.
Шейн бросился наперерез. Судорожно хватая ртом воздух, она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо. Чувствуя, как нарастает в нем волна злобы, он ударил ее ребром ладони по плечу, потом начал яростно трясти.
Когда обмякшее тело Филлис Брайтон начало бессильно опускаться на пол, он обхватил ее правой рукой за поясницу. Повиснув на его руке, она запрокинула голову и закрыла глаза. Через тонкий вязаный жакет спортивного костюма ее упругая грудь с силой упиралась ему в бок.
Раздражение и озлобленность, вызванные истеричным поведением странной посетительницы, постепенно сменились у Шейна тревогой и озабоченностью. Глядя, как беспокойно подрагивают ее губы, как часто она дышит, он думал о том, что перед ним, в сущности, едва вступающий в жизнь ребенок.
Внезапно он отчетливо осознал, что не верит этой бессмыслице о ней и ее матери. Если бы дело обстояло так, как ей пытались внушить, он чувствовал бы к ней инстинктивное отвращение. Сейчас же он был далек от подобного чувства. Он снова начал трясти ее, с трудом подавив в себе желание коснуться ее рта губами.
Наконец она открыла глаза.
— Хватит представлений, — раздраженно произнес он.
Полулежа в кресле, она молча смотрела на него, время от времени покусывая острыми зубками нижнюю губу.
Приступ истерии не был притворством с ее стороны, однако смысла происходящего Шейн пока не улавливал. Но именно такие, кажущиеся на первый взгляд бессмысленными дела он и любил. Шейн давно уже стал отказываться от рутинных, без изюминки дел. Только по этой причине у него не было ни престижного офиса, ни постоянного штата сотрудников. Внешняя, рассчитанная на публику сторона жизни и деятельности частного детектива ему претила. Майами кишел подонками, выдававшими себя за сыщиков с помощью крикливой рекламы и ярких вывесок.
Майкл Шейн не брался за работу, если она не представляла для него интереса. На это он шел лишь в крайних случаях, когда в кармане у него не было ни цента. Дело Филлис Брайтон — если оно было делом, а не историей болезни — заинтересовало его. Здесь что-то таилось в глубине, не обнаруживаясь на поверхности, и Шейн чувствовал, как в предвкушении захватывающего поединка с пока еще неведомым противником напряглись его нервы. Такого состояния он не испытывал уже давно.
Опустившись в кресло, он произнес:
— Главное, что тебе сейчас нужно, — это доверие. Так вот, такой человек нашелся: я тебе верю. Но нужно попытаться и самой поверить в себя. Договорились?
В глазах Филлис стояли слезы.
— Вы добрый человек, — сказала она. — Не знаю, как вас благодарить.
— Трудный вопрос, — согласился Шейн. — Деньги у тебя имеются?
— Немного. Боюсь, что недостаточно. Может быть, подойдет вот это?
Достав из сумочки жемчужное ожерелье, она неуверенно протянула его Шейну. Крупные отборные жемчужины переливались в солнечных лучах нежным блеском.
Не меняя выражения лица, он принял браслет в протянутую ладонь:
— Подойдет.
Открыв средний ящик письменного стола, Шейн небрежно опустил в него ожерелье. После этого его поведение стало более решительным.
Теперь давай разберемся во всем без истерик. Твоя мать приезжает из Нью-Йорка, ты испытываешь мучительный страх из-за того, что по причине своей психической неустойчивости можешь причинить ей вред. Я не верю, что подобная опасность существует, но мое мнение сейчас не имеет значения. Главное — позаботиться о том, чтобы не произошло трагедии. Когда ожидается приезд матери?
— Поезд прибывает в шесть.
Шейн кивнул:
— Я обо всем позабочусь. Ты, возможно, не увидишь меня, но в том-то и заключается искусство сыщика, чтобы оставаться невидимым. Тебе важно понять, что теперь за все твои действия отвечаю я. Дело перешло из твоих рук в мои. Конечно, если ты мне доверяешь.
— Да, да!
— Отлично. — Шейн похлопал ее по руке и встал. — Мы скоро увидимся, — добавил он.
Поднявшись с кресла, она стремительно подошла к нему.
— Я не в силах передать словами, — пылко, словно объясняясь в любви, сказала она, — как я замечательно себя чувствую. И все благодаря вам. Сейчас все обстоятельства представляются мне в другом свете. Я рада, что пришла к вам.
Проведя девушку до двери, Шейн ненадолго задержал ее руку:
— Выше голову!
— Обязательно. — Робко улыбнувшись, она вышла из номера.
Некоторое время Шейн молча стоял, провожая ее взглядом и легонько потирая рукой подбородок. Затем подошел к столу и достал из ящика нитку жемчуга. Прищурившись, он начал внимательно ее разглядывать. Он не считал себя специалистом, но жемчужины безусловно не были искусственными. Покачав головой, он опустил нитку обратно в ящик. Дело начинало представляться ему достаточно серьезным.
Десять минут спустя, задумчиво посвистывая, он вышел из номера. Сообщив в вестибюле дежурному клерку, что вернется через полчаса, — приступая к очередному расследованию, он никогда не забывал этого делать, — Шейн двинулся вперед по улице и, дойдя до знакомой редакции газеты, внимательно прочел всю информацию о Врайтонах, которую ему удалось отыскать. После этого он вернулся в отель.
На сей раз, он вошел через служебный вход и поднялся на свой этаж в грузовом лифте. Когда он входил в номер, телефон в его гостиной зазвонил. Его вызывал дежурный клерк.
— Мистер Шейн, вас желает видеть доктор Педикью.
Сдвинув брови, Шейн попросил клерка пригласить доктора Педикью к нему в номер. Даже после того как он положил трубку и быстрым взглядом окинул помещение, характерное хмурое выражение не покинуло его лица. Судя по рассказу Филлис Брайтон, он мог заранее предположить, что вряд ли почувствует симпатию к мистеру Педикью.
И действительно, глядя на стоящего в дверях Джоула Педикью, он почувствовал к нему мгновенную антипатию. Это был тонкокостный смуглый человек с черными, не по-мужски длинными волосами, обильно смазанными бриолином и зачесанными назад с низкого лба. У доктора были пухлые ярко-красные губы и нервные, беспокойные глаза-бусинки. При выдохе его ноздри широко раздувались. Остальные детали внешности посетителя понравились Шейну еще в меньшей степени. Синий двубортный костюм висел, как на вешалке, на его сутулых плечах и впалой груди; безукоризненно белые фланелевые брюки плотно обтягивали мясистые ляжки.
Не отпуская дверной ручки, Шейн отступил на шаг в сторону.
Проходите, доктор, — пригласил он.
Доктор Педикью протянул руку:
— Мистер Шейн?
Кивнув, Шейн закрыл дверь и, вернувшись, сел. Протянутой руки он не принял.
Доктор Педикью с жеманным видом последовал за ним и тоже опустился в кресло.
— Вас рекомендовали мне, мистер Шейн, как весьма опытного и осмотрительного частного сыщика. — Положив на колени свои нежные женственные руки, доктор подался вперед. Совсем недавно он, видимо, побывал в маникюрном кабинете. — У меня к вам дело исключительно деликатного свойства, — продолжил он мягким, вкрадчивым голосом.
За его пухлыми красными губами время от времени поблескивала белая полоска зубов. — Я лечащий врач мистера Руфуса Брайтона, о котором вы, должно быть, слышали. — Он сделал паузу, ожидая реакции собеседника.
Шейн посмотрел на кончик сигареты.
— Да, — неопределенно произнес он.
— Возникла чрезвычайно сложная и своеобразная ситуация. — Доктор Педикью осторожно подбирал слова. — Возможно, вам неизвестно, что мистер Брайтон недавно женился и его падчерица сопровождала его сюда. — Он снова сделал паузу.
Ничего не ответив, Шейн невозмутимо глядел на дымящуюся сигарету.
Доктор продолжал тем же мягким, вкрадчивым голосом:
— Несчастный ребенок страдает от… галлюцинаций — я сознательно не пользуюсь специальной терминологией, — которые стимулируются сексуальными импульсами. Галлюцинации несут в себе безошибочные симптомы комплекса Электры. В периоды депрессий она становится иногда буйной, и я опасаюсь, что бедная девочка может физически травмировать свою мать.
— Почему же тогда, — раздраженно спросил Шейн, — вы не поместите ее в психиатрическую лечебницу?
— О, это было бы слишком ужасно! — воскликнул доктор Педикью, простирая перед собой маленькие ручки с розовыми ладонями. — Я искренне надеюсь, что сумею излечить ее. Ей нужен постоянный душевный покой. Шок от пребывания в сумасшедшем доме погубит ее окончательно.
— Какова моя роль? — поинтересовался Шейн.
— Ее мать приезжает сегодня во второй половине дня. Я хотел бы, если так можно выразиться, установить наружное наблюдение за матерью и за дочкой, хотя бы в первые дни после приезда.
Сам я в течение этого времени буду внимательно наблюдать за ребенком и надеюсь прийти к окончательному решению, может она быть излечена в домашних условиях или все же требуется стационар.
— Понятно, — медленно произнес Шейн. — Вы хотите, чтобы я не допустил убийства этой сумасшедшей девчонкой своей матери, пока вы будете наблюдать за ней?
В общем, да. Доктор Педикью по-птичьи закивал своей маленькой головкой.
— Желаете, чтобы я не отходил от нее ни на шаг с первого же момента после приезда ее матери? — Голос Шейна стал решительным и деловым.