[64] В то время я не знала, откуда эти строки, и когда впоследствии на них наткнулась, то замерла и расплакалась, впервые в своей взрослой жизни.
В Бейкерсфилде шофер меня высадил, сунув мне в карман немного денег. По улицам затрапезного города я пошла навстречу своей жизни. За всю поездку шофер ни разу ко мне не прикоснулся. На стоянке я его поцеловала. Мой последний чистый поцелуй. Потом я долго никого не целовала. Сейчас мне кажется, что на юг меня привез мистер Алленсуорт.
Я мечтала, что когда-нибудь расскажу об этом Купу — в письме или по телефону. Но он, моя первая любовь, исчез, а я была слишком далеко, в другой жизни.
Споткнуться об имя
~~~
Альдо Ви понадобилось два дня, чтобы вычислить Купа по телефонному номеру, продиктованному Клэр.
— Шале на южном берегу озера, — сказал он. — Видимо, съемное жилье.
Клэр припарковалась у подножья холма. Пожалуй, «шале» — слишком громко сказано. Одолев половину крутого подъема, она окликнула Купа. Потом поднялась к дому и сквозь распахнутую дверь увидела его: привязанный к плетеному стулу, он лежал ничком. Куп — парень крепкий, но кто-то в кровь его измордовал. Он был в сознании и уставился на нее, когда она повернула его набок. Шея в темных кровоподтеках. Значит, прошло сколько-то времени.
Приехала «скорая». На все вопросы — кто это сделал? где сильнее болит? в глазах плывет? — Куп лишь мотал головой. Клэр сказала, что останется с ним. Повезло ему, кивнули врачи, пригляд-то нужен. «Скорая» отбыла; выполняя предписание, Клэр несколько раз его будила — проверяла, как он. Потом Куп сам очнулся, и она приготовила ему яйца всмятку. Он разговаривал, но тяжело задумывался над каждым вопросом. Вспомнилась его смущенная улыбка в ответ на реплику о бандитской походке. С тех пор прошло всего два дня.
Что случилось? Это как-то связано с твоим делом?
Делом, тупо повторил он. Какое дело?
Покер.
Куп искал ответ, точно запропастившийся карандаш или зажигалку. Он не понимает, о чем я говорю, подумала Клэр.
Ты играешь в покер.
Ухмылка.
Ты игрок. Вот твое дело. Знаешь, как меня зовут?
Молчание.
Ты меня помнишь? Помнишь Анну?
Анна… — протянул он, словно учился выговаривать новое слово.
Спасибо, Анна, сказал он, когда она убрала поднос с нетронутыми яйцами.
Термин санскритской поэтики готрасхалана (буквально — «споткнуться об имя») означает, что в постели любовник назвал свою подругу чужим именем. Он часто встречается в старинных байках о супругах и прелюбодеях, собранных филологом Уэнди Донигер.[65] Мол, подобные оговорки высвечивают огромный запасник фактов и желаний, хранящихся в мозгу. Когда Куп вполне логично принял ее за Анну, в голове Клэр будто вспыхнула лампочка, озарившая нехоженую тропу. Что ж, пусть, подумала Клэр, ради интереса.
Казалось, память прежнего Купа бесследно сгинула. Верность сохранили одни моторные навыки. В бакалейной лавке Клэр купила колоду карт и ручку «Шарпи».
Сдавай, сказала она, вернувшись в шале, и Куп ловко разложил пятьдесят две карты на четыре кучки. Но игру не вспомнил, пока ему не объяснили основные правила. Вот тогда он быстро сориентировался. Куп все запоминал, но терялся, если его ставили перед выбором. Назавтра Клэр безуспешно попыталась вывести его из заблуждения насчет ее имени. Первый урок запоминается крепче.
В беспамятстве что остается от желания, снедавшего Купа? Куда оно пропадает? Теперь вместо великолепно отстроенной одержимости — прискорбная утрата биографии. Когда на четвереньках Куп стоял на тонком паласе шале, могло показаться, что он лихорадочно ищет физическую сущность, страстно желавшую оказаться в чужом теле. Вскоре он уже не сознает, чего лишился; роль плоти бессловесна, мозг не хочет даже намекнуть, к чему некогда она так пылко стремилась. На односпальной кровати он погружается в благостный сон, не помня событий недели, не сознавая, откуда взялись его раны, не мучась жаждой мести. Желание и одержимость столь хрупки. Гиппокамп съеживается, и мы перенаправлены в пустоту.
Лица стали безымянны, словно тени в траве. Кто эта женщина рядом с ним? Другая женщина встает с постели. Когда это происходит? Он утягивает ее под струи душа, ее золотистые волосы темнеют, облепляя незнакомое лицо, которое не связано с каким-нибудь домом или улицей. Приятно быть с ней в тесноте ванной, наблюдать ее вялую силу. В капельках воды, она достает из ящика фен, пробует его на руке и сушит волосы, взрыхляя их, точно пшеницу. В обрамлении светлой шевелюры лицо ее стало другим. Она переводит струю теплого воздуха на тело, потом выдергивает шнур из розетки; с глухим ворчаньем фен умолкает.
Ночью, сидя на корточках подле его кровати, она прислушивалась к его дыханию. Вглядывалась в избитое, заросшее щетиной лицо, пытаясь отыскать в нем знакомые черты. Куп. Половина ее жизни прошла с ним и Анной, но в залитой лунным светом комнате она видела лишь неясную тень того юноши. Он открывал глаза, явно не понимая, где он и что с ним. Смотрел сквозь нее.
Хочешь пить?
Да.
Вот. — Она подносила стакан к его пересохшим губам.
Днем они бродили по тропинкам холма. Если Куп уходил один, на его руке Клэр писала номер своего мобильника. Однажды вечером, поджидая Купа, у подножья холма она увидела свет фар, а потом трех мужчин, взбиравшихся к шале. Встреча с ней их удивила. Они спросили о Купе, но Клэр притворилась, будто не знает, о ком речь. Дескать, прежний постоялец смотался в город, даже вещи не взял. Теперь вот она снимает жилье. Клэр назвала имя владельца, которое знала от Ви. Незнакомцы забрали шмотки Купа, обещав наведаться, — вдруг парень объявится. Клэр позвонила Ви и обо всем рассказала; она была уверена, что именно эти трое чуть не убили Купа.
— Понятно, сматывайтесь. Немедленно. Без всякой логики, куда глаза глядят.
Они рванули вглубь Невады, в пустыню. Останавливались, только чтобы поесть и передохнуть — иногда ночью, иногда в разгар дня. Клэр купила «поляроид» и на каждой остановке делала снимки, надеясь, что они помогут Купу вспомнить настоящее. Установив камеру на капоте, она включала автоспуск, подбегала к Купу и напряженно ждала щелчка, который позволит расслабиться. Мучительно тянулись секунды натужной близости, от яркого солнца слезились глаза.
Рулить сможешь?
Вроде нетрудно.
Ну да, конечно. Коль сдал карты, сумеешь и рулить.
Они поменялись местами. Повернув к себе зеркало заднего вида, Куп глянул на свое лицо в ссадинах и следах йода и решительно развернул зеркало обратно, словно теперь ясно знал все, что с ним было. Привалившись к дверце, Клэр смотрела, как он уверенно справляется со сцеплением и ручкой скоростей. Ей снова было пятнадцать, и Куп учил ее водить.
Она задумалась, куда ехать. Только ли в Тахо его выцеливала опасность? Клэр не ведала, насколько широк его мир. Вспомнив совет Ви ехать наугад, она велела Купу развернуться; теперь они двинули на север Калифорнии, минуя былые городки старателей. На местной карте Клэр высмотрела поселок Хасс, угнездившийся в холмах. В полдень они подъехали к двухэтажной кирпичной гостинице, где сняли единственный свободный номер. Куп скинул рубашку; кровоподтеки на его груди и руках уже приобрели гадкий желтоватый оттенок. С тех пор как покинули Тахо, на боль он не жаловался. Клэр вспомнила запах лошадиной мази, которой в детстве они с Анной натирали друг друга, прозвав ее «ковбойские духи». Уступив Купу кровать, она легла на диване. Оба уединенно молчали в рукотворном сумраке номера, за окном которого ярко полыхал день.
Как ты?
Нормально.
Тело Клэр гудело усталостью.
Расскажи о себе, Анна. Как мы познакомились?
Она молчала.
Ты знала, что я умею водить.
Что?
Ты сказала, я умею водить машину.
Ну да, многие умеют.
Я игрок.
Да, ты это сказал, когда мы встретились.
Они помолчали; Клэр хотела подтолкнуть его к прошлому:
Помнишь случай с лисой?
Лиса…
Оба смолкли. Наверное, он задремал. В Клэр тлел его вопрос: «Как мы познакомились?» Анна, Куп и Клэр. Клэр всегда воспринимала их троицу как японскую трехстворчатую ширму: каждая створка сама по себе хороша, но рядом с двумя другими открывает свои иные качества и тона. В этих ширмах она видела больше смысла, нежели в обрамленных картинах, существовавших вне контекста. Да, судьба их разбросала, но все равно их жизни связаны. Пути, что привели их в семью, очень схожи. Сирота и приемыш… С того дня, как ее вместе с Анной привезли из больницы Санта-Розы, они с Купом стали близки, точно брат и сестра. Рядом с ним прошла важная часть жизни, разделить их невозможно.
Клэр подошла к его кровати; в сумраке заставленной комнаты лицо его казалось землистым. Куп открыл глаза, но вновь смотрел сквозь нее. Губы его пересохли. Воды в номере не было. Даже рукомойника. Душ внизу в холле. Клэр сплюнула на пальцы и провела ими по губам Купа; горло его дернулось в попытке сглотнуть. Он перехватил ее руку и секунду удерживал в своей руке.
Анна, сказал он.
Нет, отозвалась она, не Анна.
Клэр вернулась на диван; в полумраке разглядывая Купа, она старалась припомнить подробности их разговора в закусочной. Кажется, он говорил о своих неурядицах.
«Дела швах», — небрежно бросил он.
Однако ты играешь?
Раз-другой в неделю. Раньше играл без продыху.
Не понимаю… что за радость?
Ничуть не хуже всякой занудной работы. Люди живут полной жизнью. Один мой приятель, Череп, занимался политикой. И славно играл в казино Грасс-Вэлли.
Вы еще дружите?
К сожалению, нет.
Похоже, вы зря расстались.
Потом она спросила:
Нашу ферму когда-нибудь вспоминаешь? Он не ответил. И она не стала нарушать молчание.
Однажды Ви спросил: «Как думаешь, в чем твое предназначение?» Она не знала. Думала, что вопреки стремлению к организованной вселенной жизнь ее, раздробленная на множество мелких частей, не имеет великой цели. Однако нам весьма свойственно занижать самооценку, и со стороны мы видимся совсем иначе. Скажем, короткая встреча с Купом в Тахо запомнилась счастьем от того, что он идет рядом, себе же Клэр казалась невидимкой. Было радостно просто идти с ним, лелея усталость, и слушать рассказ о его мире. Его внезапное возвращение в ее жизнь было сродни богоявлению, а громкие названия городов — Вегас, Грасс-Вэлли, Невада-Сити, Тахо — будто сошли с карты для взрослых. Если б ей сказали, что Куп думает об ее смуглых плечах и вспоминает, как она спасла его в ту снежную бурю, что, скорее всего, она — героиня встречи, Клэр бы этому не поверила. В воспоминаниях мы всегда видим себя зрителем или слушателем, этаким барабанщиком, что на заднем плане поддерживает ритм.
Когда Клэр проснулась, комнату заливало солнце. Куп, уже одетый, ждал ее пробуждения.
— Надо съездить в Грасс-Вэлли и кое-кого разыскать, — сказала Клэр. — Погнали обратно.
Они направились к соседу Невада-Сити — Грасс-Вэлли, где, возможно, еще существовало казино, в котором обычно играл Купов приятель Череп. Клэр понятия не имела, как зовут этого человека и живет ли он в этом городе.
В Невада-Сити они перекусили, после чего Клэр, оставив Купа в фойе отеля «Националь», отправилась в магазин за планшеткой для объявлений. Вечером она стояла у входа в «Золотую лихорадку», держа перед собой табличку с надписью «ВЫ ДРУГ КУПЕРА?» Часов в десять к ней подошел мужчина в ожерелье из ракушек и спросил, кто она такая.
Дорн сел в машину и посмотрел на Купа. Протянул руку к его избитому лицу. Не коснулся, лишь протянул. Он предложил оставить машину Клэр в Грасс-Вэлли и помог Купу перебраться в свой «универсал». Охотничий пес, занимавший переднее сиденье, не выразил ни малейшего желания пересесть назад.
Дорн обитал в скромном бунгало в паре миль от города. Он принялся готовить блюдо под названием «сюрприз от брокколи»; вскоре с шестилетней дочкой приехала Рут и застала полный дом гостей. Она обняла Купа. Дорн объяснил ситуацию, дочкину спальню освободили для Купа и Клэр.
Поужинав «сюрпризом», в котором брокколи не оказалось, Рут осмотрела Купа.
Давно мы с ним не виделись, сказала она Клэр.
Хорошо его знали?
Да, я считалась «своим парнем», а Куп был «неприкасаемый».
Клэр радовалась тому, что Куп среди старых друзей, но сам он оставался безучастным к любви и заботе, какие они излучали. Раскурив для Клэр косяк, Дорн поведал историю с Братией и припомнил всякие смешные случаи, в которых фигурировал модник Дофин. Клэр рассказала о детстве в Петалуме. Так из кусочков складывалась жизнь Купа, который безучастно озирал комнату, трепетавшую занавеску и коричневую туфлю Клэр, притоптывавшую в такт музыке.
— Хорошо бы на пару дней остаться у вас, — сказала Клэр. — Потом уедем.
— Живите сколько нужно, — ответил Дорн.
Пес, сидевший рядом с ним на диване, не сводил с него внимательных преданных глаз. Говорит Хозяин. Клэр стало хорошо и спокойно с этим семьянином, который некогда был тощим хиппи, опекавшим Купа, точно заботливый старший брат.
Ночью Клэр услышала, что кто-то шебаршит подле ее кровати. Уловила чье-то дыхание. Она испугалась, что в дом проникли те, кто изувечил Купа. Пес вскочил на кровать, прикинул, с какой стороны лучше лечь, и зарылся под одеяло, царапнув Клэр. Сначала он лежал тихо, но потом, возжелав больше места, мягко, но решительно уперся ей в спину когтистыми лапами, похожими на дужки камертона.
В восемь утра Рут ушла на службу. Расстелив на диване большой отрез велюра, с помощью Клэр Дорн кроил костюмы для средневекового праздника. На это ежегодное событие, проходившее в общественном центре, все являлись в нарядах королей, крестьян и трубадуров. Портняжью работу Дорн совмещал с жаркой огромной вырезки, нашпигованной чесноком и травами. Он настаивал, чтобы Клэр и Куп участвовали в празднестве. Будет куча местного народу. Трудясь над пелеринами и капюшонами, все утро Дорн распевал свои любимые песни. Он исполнил все куплеты «В Делавере, когда я был молод»[66] и даже присочинил новые.
— Вот уж песня! Всем песням песня!
К пяти вернулась Рут с дочерью, и вскоре семейство преобразилось в европейских селян четырнадцатого века — лишь неотъемлемые бусы и ракушки Дорна напоминали о современности. Вдвоем с Купом они тащили гигантское блюдо с мясом, а Рут несла миску с соевыми бобами. Узкие улицы Невада-Сити заполонила антивоенная демонстрация, маршировавшая под аккомпанемент мандолин и флейт. Двенадцать лет назад, в 1991-м, американцы бомбили Залив, а сейчас вновь готовились атаковать Ирак; весь день радиостанции передавали военные новости. Клэр шла меж средневековых монахов, которые несли антивоенные лозунги.
На первый танец Дорн потащил упиравшуюся дочку, а минут через пятнадцать схватил и Клэр, прижав ее к своему дублету. Она положила голову на плечо этому уроженцу Делавера (как в песне), бывшему анархисту-хиппи и теоретику заговоров, а ныне удачливому игроку в покер и благородному фермеру, обитателю города у подножья холмов.
В конце вечера Дорн нарушил атмосферу средневековья, уломав школьный бэнд сыграть «Огонь на горе».[67] Но перед тем еще много чего было. За ужином, накрытым за декорированными складными столами, Куп сидел рядом с пятилетним мальчиком. Они почти не разговаривали, потому что малыш внимательно слушал транзистор. Потом он выключил приемник и сказал, что американцы бомбят Багдад. Куп испугался. Мальчик обронил новость небрежно и хотел поведать детали, но Куп его перебил, показав на Дорна, которого узлом скрутил хиропрактик:
— Расскажи тому дяденьке.
Малыш дождался, когда Дорна отпустят, и дернул его за рукав. Взрослые нагнулись к нему, но вокруг было так шумно, что они не разобрали ни слова. Дорн взял мальчика на руки.
— Что случилось, Финнеган? — спросил он; мальчик поделился новостью.
Опустив его на пол, Дорн замер. Потом подошел к жене и взял ее под руку, прислушиваясь к ее разговору с подругой. Рут на него взглянула; погладив ее руку, он чуть потянул ее к себе. Они отошли к боковой двери. Человек, которого называли другом Купа, стоял в дверном проеме под красными, синими, желтыми и белыми треугольными флажками, трепетавшими на сквозняке. Рут напряженно его слушала, потом отвернулась, уставившись в темноту. Америка бомбила гражданский город.
Куп стал пробираться к ним, мысль его пыталась за что-нибудь ухватиться.
— Глянь на своего друга, — сказала Рут Дорну. — Даже он виноват. Здесь нет невиновных. И я виновата. И ты. Даже ты. Мы такие же варвары. Допускаем до этого.
Дорн не ответил; рука его метнулась к горлу, и сотня ракушек рассыпалась по полу. Дети кинулись их подбирать. Куп поймал за хвост какую-то безымянную мысль. Он не знал, что сказать. Лицо Рут было мокро от слез. Вдруг грянула музыка.
Что же он хотел сказать? Что-то о ней? О том, что видел? В слезах, Рут его обняла.
— Потанцуй со мной, Куп. Пожалуйста. — Она легко прижалась к нему, помня о его синяках.
Подладились к музыке. На площадку высыпали дети, за ними взрослые; казалось, время повернуло вспять, к началу Столетней войны. В конце вечера вдребезги пьяный Дорн выхватил мандолину у верзилы-подростка и присоединился к бэнду, требуя бесконечного повторения «Огня на горе».
Поздним утром, когда все еще спали, Куп одиноко сидел за кухонным столом.
Чем была его прежняя жизнь? Все вокруг казалось знакомым только потому, что он видел это накануне. Память его сохраняла лишь недавнее. Сейчас в ней обитало нечто гладкое и бездверное — танец с женщиной по имени Рут. Вчера он смекнул, что если и танцевал в прежней жизни, танцор из него никудышный. Подумав, он произнес это вслух.
— Уж точно, — хмыкнула Рут.
— «Начало танца», — сказал он.
Она не ответила.
Сейчас Куп раздумывал над тем, как она сказала «уж точно». Словно подразумевала «это всякий знает». Кто она ему? Подруга? Никто? Сказав «уж точно», она имела в виду лишь настоящее? Но в тоне ее слышалось иное. Кто она, Рут? Имя маленькое, словно замочная скважина. Она с ним танцевала. И плакала.
Из отдаленных впечатлений сознание сберегло всего ничего: снимок «поляроидом», сова на шоссе, женщина, сгорбившаяся над синим пламенем, танец под трепет флажков. В остальном же память была выскобленным столом, который забыл, как держал на себе чашки, тарелки, ломти хлеба и голову уставшей девушки.
~~~
Они ехали в Сан-Франциско. Клэр коснулась руки Купа:
Я хочу, чтобы ты повидался с отцом.
С отцом… Зачем?
Он тебя вырастил, Куп. А теперь состарился. Сильно. С тех пор как ты и сестра сбежали, он почти не разговаривает. Даже со мной. Он замкнулся в себе. Надо с ним встретиться.
Я его не знаю.
Он захочет повидаться с тобой. Ты должен попрощаться. Думаю, для тебя это важно.
Больше Клэр не стала объяснять, понимая, что встреча может выйти тяжелой, даже горькой. Или великодушной. Или вновь разбить отцу сердце. Но ведь столько всего пропало зазря. У нее больше никого нет, кроме отдалившегося отца да вот еще Купа, впавшего в беспамятство. Хотелось их соединить, точно половинки географической карты. Клэр представила отца на краю кукурузного поля: тень от длинных зеленых листьев пятнает седую бороду неуклюжего одинокого старика, истосковавшегося по семье, которую он создал, а потом потерял — жену, умершую в родах, соседского сироту и Анну, кого он больше всех любил и навеки лишился. Осталась только она, Клэр, неродная кровь, лишний рот, прихваченный из больницы Санта-Розы.
В Сан-Франциско они проехали через мост Золотые Ворота и, покинув шоссе, проселком добрались до Никасио. Сославшись на усталость, Клэр попросила Купа сесть за руль. Миновали кривое дерево на скале возле запруды. Петалумская дорога, с одной стороны окаймленная гигантскими тополями, вилась меж холмов. Покусывая губу, с нарочитой беззаботностью Клэр смотрела в окно. На вершине холма Куп одной рукой небрежно крутанул руль вправо, и по узкой грунтовой дороге машина покатилась вниз. На подъезде к дому, еще лавируя меж изгородей, он выключил зажигание. Одолели врытые в землю покрышки; Клэр увидела Вояку, подошедшего к ограде. Из-за баранки Куп разглядывал свой старый мир.