– Ну, спасибо тебе, Рита, – язвительно повторил Гоша, когда дверь за Стрешневым закрылась. – Я что, никогда не говорил о первой и главной добродетели частного сыщика? Об умении промолчать?
– Думаешь, он сейчас поехал к Котельниковой? – жалобно спросила я.
– Нет, покачал головой безжалостный Гоша. – Он поехал за ордером на арест. И только потом отправится к Котельниковой.
– И что нам теперь делать?
– Думать, – Баринов тоже смотрел на меня укоризненно. – Думать, как Котельникову из СИЗО вытаскивать.
А Гошка сплюнул:
– Черт, угораздило же вас, баб, одинаковых плащей накупить, да еще таких приметных! Вот и получили улику вместо одежки!
– А может, успеем… – Нина метнулась в приемную, к телефону. – Нам бы ее спрятать, ненадолго! Черт, да где же она!
Я зачем-то выбежала за ней и теперь топталась рядом.
– Ну что, Ниночка, ну что?
– Трубку не берет!
В коридоре послышался громкий топот. Дверь распахнулась и в приемную вбежала заплаканная Марина. Бросилась ко мне, схватила за плечо:
– Рита! Сделайте что-нибудь, быстрее! Маму арестовали!
– Как это арестовали? – Гоша оторвал ее от меня, развернул лицом к себе. – Когда?
– Только что! Часа не прошло! Мы с тетей Таней были у нее, и приехал этот следователь! Сказал, что мама убила свидетеля и арестовал ее! – теперь Марина вцепилась в локоть Гошки и отчаянно дергала его. – Ну что вы стоите, маму надо спасать, а вы все стоите!
– Но как же так? – Нина положила трубку и вопросительно уставилась на Баринова, который не стал выходить в приемную, а невозмутимо наблюдал за происходящим с порога нашей комнаты. – Володя ведь только что ушел?
– Спокойно, девушка, спокойно, – свободной рукой Гошка гладил Марину по растрепанным волосам. – Как фамилия следователя?
– Водянкин, – всхлипнула она.
– Она на опознание в этом плаще приходила, – ответил Нине Баринов, – и Водянкин ее видел. А Володя нет, он только на следующий день подключился. Зато он видел плащ Риты. Вот и побежали в разные стороны: Володя к нам, а Водянкин к Котельниковой.
Нехорошо конечно, но у меня немного отлегло от сердца – Елену Юрьевну арестовали не по моей наводке.
– Да хватит вам разговаривать, делайте, что-нибудь! – взвизгнула Марина и попробовала оторвать у Гошки рукав.
Он осторожно перехватил запястья девушки и усадил ее в кресло.
– Рита, займись.
Следующие полчаса были довольно насыщенными: Марина не желала успокаиваться, не желала разумно оценивать ситуацию, не желала… в общем, ничего она не желала – просто билась в истерике. Захлебываясь слезами, девушка требовала, чтобы немедленно все побежали и освободили Елену Юрьевну из тюрьмы. С трудом я, наконец, сумела привести Котельникову-младшую в более или менее рабочее состояние. Плакать она не перестала, но, по крайней мере, смогла связно рассказать, как все произошло.
Беды ничто не предвещало, они втроем – Елена Юрьевна, Татьяна Юрьевна и сама Марина сидели, мирно болтали и пили чай.
– Зеленый, – машинально кивнула я.
– Ну да, – всхлипнула Марина, – тетя Таня другого не признает.
Потом она рассказала, как явился следователь Водянкин, как потребовал предъявить плащ, как показал какую-то бумагу – ордер, и сообщил, что убит свидетель.
– И мама главный подозреваемый! Арестовал ее и увез! А у тети Тани сердце, у нее приступ начался! Я ей врача вызвала и соседку попросила посидеть с ней! А мне она велела к вам бежать и адрес сказала!
В какой-то момент Баринов незаметно отодвинул меня в сторону и повел беседу сам. Но даже наш шеф, виртуозно умеющий разговорить человека и вытянуть сведения, о которых тот и сам не подозревает, в этом случае оказался бессилен.
Тогда он перешел к недавнему прошлому. При упоминании фамилии Углянцева Марина, заглядывая Александру Сергеевичу в глаза, очень убедительно и подробно, рассказала все, что он уже знал от меня. Зато когда был задан вопрос о кольце, девушка снова разрыдалась.
В общем, как я и подозревала, мне она соврала. Колечко из матушкиной шкатулки Мариночка все-таки стянула. Очень ей хотелось иметь изумрудный гарнитур. Перстенек можно было считать почти своим – если мама сама его носить не хочет, значит, дочке подарить не откажется. А в ювелирном сережки с изумрудами – чудо! Но нужно же было посмотреть, как они вместе смотрятся, правда? Вот барышня и позаимствовала кольцо – на время. Только в магазин сходить, серьги примерить. А потом она сразу же собиралась вернуть. Но получилось так, что в тот день Марина задержалась, к маме не попала, и на другой день тоже все как-то неудобно сложилось, и на третий. Кольцо все лежало в сумочке, лежало… А когда Марина наконец, добралась до шкатулки, оказалось, что уже не лежит. Потеряла.
– И маме об этом вы ничего не сказали, – нейтрально заметил Баринов.
– Нет, конечно, – Марина вытерла ладонью слезы. – Кто же в таком по доброй воле признается.
Шеф хмыкнул и перешел к фотографии. Увы, снова ничего обнадеживающего. Марина призналась, что по необъяснимому капризу природы, на всех фотографиях получается чудовищно толстой. Поэтому фотографироваться не любит и никаких альбомов дома не держит.
– Зачем мне чужие фотки, если своих нет?
И соответственно, о каком снимке идет речь, она представляла слабо. При этом Марина выразила полную готовность к сотрудничеству и заверила, что хотя и не помирилась еще со своим парнем, но готова завтра меня, или Гошу, или всех нас сразу к нему отвезти и лично присутствовать при встрече.
– А почему завтра, а не сегодня? – недовольно осведомился шеф.
– Сегодня он работает, снимает какой-то юбилей. Такие гулянки всегда поздно заканчиваются, не ночью же к нему ехать.
– Кажется, вы в ссоре, – напомнил Гоша. – Так откуда вам известны его планы?
– А Саша вчера утром приходил мириться и похвастался хорошим заказом. Я сначала слушала, что он говорит, а потом мы опять разругались.
– Можно прямо на празднике с ним встретиться, – предложила я. – Разговор много времени не займет.
– Я не знаю, где это. Он только сказал, что поедет снимать юбилей и нужно будет сделать видеодиск и кучу фотографий. И что ему хорошо заплатят. Я же говорю – хвастался.
– Что ж, значит завтра, – сделал вывод Баринов. – А пока ответьте, пожалуйста, еще на несколько вопросов…
Наконец, покачивающаяся от переживаний и усталости Марина ушла, а мы перебрались к шефу в кабинет и начали вялое совещание. Мне уже расхотелось рассказывать про школу фламенко и эффектную госпожу Санчес, поэтому я коротко сообщила, что алиби на момент первой встречи с Поршневым у Елены Юрьевны нет и быть не может. Гоша, тоже непривычно сухо, изложил сведения по Углянцеву. Слушая его, я машинально кивала – примерно то же самое мне говорил информатор Леша. Анатолий Андреевич – деловой человек, круг интересов необычайно разнообразен, при этом ни в каком откровенном криминале не замечен. Ничего нового.
Потом мы обсудили арест Котельниковой и дружно пришли к выводу, что она Поршнева не убивала. Марину, с некоторыми оговорками, от подозрений тоже освободили. Причем оговорки касались не убийства, а взаимоотношений с Углянцевым и странного исчезновения кольца из ее сумочки. А потом Баринов неожиданно распустил нас по домам. Дескать, день был тяжелый, Котельникова все равно в СИЗО, а Поршнев в морге, и с этим мы ничего поделать не можем. Все остальное вполне терпит до завтра, когда мы, отдохнув, с новыми силами, энергично возьмемся…
Уговаривать нас ему не пришлось – мы разбежались за пять минут. Причем, я настолько заторопилась и засуетилась, что вместо плаща привычно натянула старенькую куртку. На улице заметила свою оплошность, но не стала возвращаться – плохая примета.
По дороге домой я вспомнила, что мама просила купить кое-каких продуктов и заглянула в магазин. Казалось бы, ничего особенного: молоко, кефир, сметана, хлеб, макароны, да еще кое-какие мелочи, а вышла я с двумя большими пакетами в руках. Особо отмечаю: не слишком легкими пакетами. Точнее, пакеты были довольно тяжелыми. Вы спросите, почему я это отмечаю особо, да еще и повторяю? Потому, что большие неуклюжие пакеты в руках здорово замедляют реакцию. Не только механическую – на голову, как оказалось, это тоже действует! И действует самым негативным образом.
Именно поэтому, когда меня сильно толкнули в спину, я только вцепилась покрепче в чертовы пакеты, чтобы, не дай бог, не уронить в грязь кефир и макароны! Если бы я, плюнув на продукты, мгновенно освободила руки, развернулась, да не теряя времени, врезала с разворота ногой, может, все обернулось бы по-другому. А может, и нет. Будем реалистами – все-таки, их было четверо. Четверо накачанных и явно обученных парней. И церемониться со мной они, похоже, не собирались.
Давайте, я не буду рассказывать, что было потом. Просто поверьте мне на слово: я отбивалась, и очень неплохо. В честном – один на один, бою я бы справилась с любым из этой компании. Возможно, даже с двумя. Но повторяю, их было четверо. И на то, чтобы скрутить и запихать меня в машину, много времени им не понадобилось.
В машине я оказалась в самом унизительном положении: на полу между сиденьями, со связанными за спиной руками и с отвратительно пахнущим мешком на голове. В общем, подробности мне вспоминать не хочется.
Вы и так поняли, что меня похитили. Должна признаться: те несколько минут, что я лежала, скорчившись на полу машины, были не самыми приятными в моей жизни. И боюсь, что проявила себя в этой ситуации совсем не как героическая личность. Мне бы, не отвлекаясь на пустяки, быстро и сосредоточенно прокачивать: кто? зачем? как? кому выгодно? что делать? Я же, вместо того, чтобы заняться этим абсолютно необходимым анализом, представила, что будет с мамой, если я сегодня не вернусь домой. Никогда не вернусь. И с папой. И с Маринкой. И с Сан Сергеичем, с Гошей, с Ниночкой…
Жалко было их, жалко себя, жалко всех. Жалко так, что на глаза навернулись слезы. Но больше всего было жалко маму. И еще почему-то я вспомнила неприятного Витю Кириллова. Вот он-то, как раз, моему исчезновению только обрадуется. А вот фигушки ему, не дождется! Слезы незаметно испарились, вместо жалости к себе пришла злость. И надо сказать, очень вовремя.