Но огня Сивоок сегодня так и не развел. Во-первых, потому, что озабочен был тем, как выбраться из лесу, поскольку попал в турье царство невольно, дороги не помнил, а теперь, как ни старался, все почему-то вертелся вокруг одних и тех же мест, снова и снова попадал на поляны, где бродили круторогие великаны, или оказывался возле небольших озер, в которых неутомимо трудились вечные пильщики и точильщики — бобры. Не раз и не два замирал он, любуясь странными водными созданиями, завидовал их неутомимой озабоченности, их дружности.
А вечер опускался на леса, вел за собой ночь, полную загадочных шорохов, криков, стонов, в пуще словно бы начиналась новая жизнь, намного более бурная и клокочущая, чем днем, главное же — во сто крат более угрожающая. Ночь упала на пущу как-то совсем неожиданно, застала Сивоока врасплох, он не подумал еще ни о костре, ни об укрытии, поэтому вынужден был взбираться на первое попавшееся ветвистое дерево, устраиваться вверху, чтобы кое-как передремать до утра, а уж потом попытаться выбраться на вольный свет.
Он проблуждал несколько дней. Убил палкой какую-то птицу, зажарил ее на огне, как научил когда-то Родим. Потом в болотцах искал сладкие корни, искал долго, еще дольше потом лакомился ими. Если бы у него было какое-нибудь оружие, он подстрелил бы маленькую серну, но что делать безоружному?!
Лесные странствия имеют свои законы. Если человек ищет и знает, что именно он должен найти, то рано или поздно он своего добьется. Но Сивоок натолкнулся вовсе не на то, ради чего забрался в пущу.
Когда он, уже изрядно отощав, стал, как ему казалось, выбираться ближе к лесной опушке, и уже дохнуло свободным ветром, и с каждой минутой на пути у него показывалось все больше освещенных кряжей, места, где именно и попадаются те редкостные синие цветы, один из которых где-то терпеливо ждала маленькая Величка, Сивоока чуть не постигла беда. Он шел, беззаботно вылавливая лицом солнечные поцелуи, легко спускаясь с пригорков, неслышно шагал по пушистому слою многолетней хвои, умело пробирался сквозь цепкие заросли. Его ухо улавливало каждый треск и самый малейший шелест, его чуткий глаз быстро схватывал все явное и притаившееся. Вот так бы и жить ему среди деревьев в этом мире, где зависишь только от собственного умения и ловкости, где нет ни ситников, ни глуповатых тюх, ни тех черных убийц с серебряными крестами. Вспомнил, что на подворье у Ситника, как ни просторно оно, не росло ни единого деревца, и немало удивился этому обстоятельству. У них с дедом Родимом росло много деревьев, а Родим к тому же каждую весну приучая Сивоока сажать хотя бы один прутик, который со временем зазеленеет и возвеселит не одно сердце. Конечно, таких слов Родим не говорил, Сивоок сам думал об этом, когда следующей весной на прошлогоднем прутике набухали почки и затем появлялись из них маленькие, чистые-пречистые листики.
Человек должен жить среди деревьев, только они его молчаливые, верные, надежные друзья. Сивоок не знал песен, но в голове у него сама по себе невольно слагалась этакая бесхитростная песенка из четырех слов, и пока он шел, кто-то повторял в нем четыре слова: «Человеку жить среди деревьев… человеку жить…»
И вдруг у самого уха хлопца что-то свистнуло хищно и тонко, Сивоок, не успев ни о чем подумать, невольно метнулся за ближайшее дерево, голова его быстро повернулась назад в направлении угрожающего свиста, и только теперь он весь застыл от страха. В нескольких шагах от него, впившись в шершавую кору дуба, торчала коротенькая, черноперая стрела. Она еще покачивалась, еще звенело в ней зловещее напряжение полета, и Сивоок невольно вздрогнул, представив, как впилась бы она в него, если бы стрелок не промахнулся. И то ли его невидимый противник почувствовал, что Сивоок неодобрительно подумал о его способностях стрелка, то ли неосторожно выдвинулся Сивоок из-за дерева, но тотчас же новая стрела сухо ударилась о кору укрытия Сивоока, как раз на уровне сердца парня, и упала тут же, рядом, вместе с изрядным обломком коры. По тому, как она упала и как застряла первая стрела, Сивоок понял, что стрелок целится сверху. Он начал осторожно оглядываться по сторонам и увидел, что должен был бы увидеть хотя бы чуточку раньше. В деревьях были борти. Правда, они были такие старые и замшелые, что заметить их мог лишь необыкновенно опытный наблюдатель. Но разве же Сивоок не считал себя именно таким? Видать, он неосторожно забрел в расположение чьего-то бортницкого хозяйства, и вот теперь хозяин, выследив непрошеного гостя, решил наказать его. Сивоок знал нескольких бортников, из тех, которые приносили иногда Родиму мед и воск: были это мрачные, нелюдимые человечки, жалкие и хлипкие; они выходили из лесу лишь на короткое время и снова укрывались туда, ибо чувствовали себя там надежнее и спокойнее. Но чем мог угрожать невидимому бортнику он, малый Сивоок? Или тот не видит, с кем имеет дело, или же его нелюдимость простирается так далеко, что встречает он стрелой каждого, кто осмеливается хотя бы ступнуть на его участок!
Сивоок еще как-то неосмотрительно покачнулся за деревом, и новая стрела мгновенно упала сверху, на этот раз пробив хлопцу кончик его корзна. Стрелок не шутил. Он продержит так до заката солнца, а там тоже еще неизвестно, выпустит ли из-за дерева, ибо кто же знает: может, он и в темноте видит, как сова?
— Дядя, — изо всех сил закричал Сивоок, — не стреляйте, дядя!
В ответ — новая стрела, правда, уже не такая точная.
— Да что же вы стреляете, дядя? — плаксивым голосом взмолился Сивоок. — Мал я еще ведь!
Стрелы больше не было. Было молчание. А немного погодя, видимо, после раздумий, к Сивооку долетело:
— А я — большой?
Голос был тонкий, тоньше даже, чем у Сивоока; он чем-то напоминал даже голос Велички. Вот будет смеху, если там девочка!
— Я заблудился! — крикнул немного смелее Сивоок. — Я не вор.
— А кто тебя знает. Пасешься тут возле наших бортей, — последовал ответ откуда-то сверху.
— Правда. Я ищу цветок, — убеждал Сивоок.
— Врешь, — не верил тот.
— Синий цветок.
— А хотя бы и черный, — все равно врешь.
— Но ведь это — правда! Я пообещал Величке. Ты посмотри на меня и увидишь, что я молвлю правду. У меня нет ни ножа, ни оружия. Чем бы я мог вырезать твои борти?
— Не выходи, буду стрелять!
— Но ведь я внизу, а ты вверху, я не причиню тебе никакого вреда.
— А откуда знаешь, что я вверху?
— Слышу, да и стрелы летят.
— Ты, может, колдун? Не шевелись, иначе прошью насквозь!
— Да нет, я просто малый. Сивоок.
— Что это еще за имя?
— Не знаю. Так зовут.
— Ну так и постой себе там за деревом.
— Но я должен идти.
— Все равно стой.
— Я блуждаю по пуще много дней.
— Врешь. Как же ты живым остался?
— Голоден я и устал.
Бортник снова долго думал и молчал. Наконец он решился.
— А ну-ка, пройди от своего дерева к соседнему. Но потихоньку. Если побежишь — застрелю.
Сивоок высунулся из-за своего укрытия, неторопливо пошел через открытое место.
— Стой! — крикнул ему все еще невидимый бортник. — Почему такой большой?
— Да нет, я совсем малый, мне десять или двенадцать годов. Никто не знает толком.
— Как это никто? А мать?
— Матери нету.
— Отец?
— Нет никого.
— Где живешь?
— Нигде.
— А цветок, говорил, — кому же он?
— Величке. Девочка такая маленькая. Встретил ее — пообещал. Потому что она никогда не была в пуще.
Бортник снова долго думал.
— А постой-ка! — заговорил он после паузы. Умело и быстро он начал спускаться вниз, и только теперь Сивоок увидел, что человек этот укрывался за одной из бортей, — видно, у него там была заранее приготовлена засада, из которой он видел все вокруг, сам оставаясь незамеченным.
Он соскочил на землю, держа наготове натянутый лук со стрелой, направленной прямо в Сивоока, и недоверчиво начал приближаться. Был совершенно маленьким, ободранным, словно бы только что вырвался из медвежьих объятий, но лицо у него было умное, сообразительное, в особенности поражали глаза — в зеленом блеске, хитрые и юркие.
— Огромный еси, — с прежней недоверчивостью промолвил бортник.
— Учился поднимать Родимов меч, — оправдываясь, сказал Сивоок, — а меч был тяжелый. Ни у кого таких не было.
— А Родим — кто?
— Дед мой.
— Где же он?
— Убит.
— Ага. Что же будешь делать?
— Не знаю.
— А цветок?
— Ну, найду его, отнесу Величке, а потом — не знаю.
— Врешь. Зачем носить цветы? Где растут, пускай себе растут. Кто это должен их носить?
— Да я не знаю. Пообещал Величке, потому что она никогда не видела.
— Все равно врешь. Должен же ты что-то делать. Борти присматривать, ловить рыбу или зверя. Добывать корни…
— Ничего не знаю.
— Вот если бы я тебе поверил, — сказал с каким-то сожалением маленький бортник.
— Так что? — без особого любопытства спросил Сивоок.
— А то, — ответил тот и отклонил лук в сторону.
Сивоок переступал с ноги на ногу, ибо до сих пор еще боялся хотя бы пошевельнуться, опасаясь, как бы глуповатый бортник не прошил его стрелой.
— Знаешь, — сказал снова бортник, — тебя как зовут?
— Говорил уже — Сивоок.
— Хорошо. У тебя и верно сивые глаза. Таких я не видел никогда. Видать, не врешь, раз у тебя такие глаза. А я — Лучук, и отец у меня Лучук, и дед. Потому что все очень метко стреляли из лука. И я. Хочешь, вон в тот сучок попаду?
— А ну, попробуй.
Стрела просвистела вверх и впилась именно там, куда указывал маленький Лучук.
— Ну? — спросил он.
— Ладно.
— Теперь видишь? Я тебя нарочно не задел.
— Гм.
— А ты не разговорчивый.
— Да нет.
— Знаешь, у тебя братья есть?
— Сказал же: никого.
— А у каждого должны быть братья.
— Пускай.
— У меня тоже нет. Знаешь. — Лучук повесил свой лук на плечо, он доставал у него до самой земли. Сивоок удивился даже, как мог парнишка натягивать тетиву. — Ты уж неси свой цветок, а потом возвращайся ко мне, и мы станем братьями.