[632]. К этой категории кухонных предметов, определенно созданной не для непосредственного использования, а для ублажения взора, принадлежали и разного рода имитации пищи из трагакантовой камеди — клейстера, получаемого из сока кустарника астрагала. Основной смысл еды — в том, чтобы быть съеденной. Пища из трагантовой камеди была несъедобна, что, однако, не умаляло ее привлекательности[633].
Обманчивая привлекательность — ключевая черта миниатюрной кухни — не мешала успешной работе ее по-настоящему функционирующих частей. К концу XIX века изготовители игрушки стали выпускать миниатюрные печи из листовой стали. Такие печи могли дать достаточно тепла для приготовления маленькой порции еды. Эти маленькие кухонные плитки нагревались чайными свечами или лампами на основе спирта. Иногда они подсоединялись к газопроводу, а позже — к электричеству[634]. Существовало много литературы по самодельному изготовлению крохотных печей. Еве Стилл удалось обнаружить десяток разнообразных поваренных книг для детей, напечатанных с 1853 по 1954 год, причем некоторые были изданы большим тиражом. В этих книгах маленьким детям, как правило, советовали заниматься лишь «холодной готовкой» — смешивать ингредиенты, но не нагревать их. Старшим девочкам рекомендовали подогревать остатки с семейного стола; имелись и рецепты, очень похожие на облегченные варианты настоящих, «взрослых»[635]. «Маленькая иллюстрированная поваренная книга» (Kleines illustriertes Praktisches Kochbüchlein für die Puppenküche) Генриетты Лёффлер 1890 года содержит весьма полные и подробные указания, как приготовить 239 различных блюд. Блюда делились на семнадцать видов и составляли двадцать одно меню из трех и более яств, от картофельного супа до шоколадного торта[636]. Несомненно, по этим рецептам получались полностью съедобные миниатюрные кушанья, которые, по нашему представлению, пришлись бы по вкусу даже самой голодной кукле. И все же за этим очевидным применением кухонь скрывалось их истинное назначение: придать обыденной обязанности приготовления пищи оттенок чуда и удовольствия благодаря новизне и изысканности миниатюры.
Если социальная функция игрушек для девочек заключалась в том, чтобы сделать привлекательной для них будущую домашнюю работу, тогда понятно, почему именно готовке, кухонному пространству и оборудованию уделялось внимания больше, чем другим задачам. Приготовление пищи, наряду с шитьем, было в XIX веке повседневной обязанностью немецкой домохозяйки, принадлежащей к среднему классу. В этих занятиях женщины могли выразить себя и проявить творчество. На кухне из сырых продуктов появляются готовые блюда, не только питательные, но и эстетически приятные за счет своего вкуса, вида и запаха. В процессе готовки можно было обратиться к давно любимым блюдам или попробовать что-то забавное и новое, угодить гостям и получить от них похвалу. Другая работа по хозяйству — стирка, подметание пола — была связана с ежедневным уходом за домом не давала возможностей для творческого самовыражения. А стало быть, и ничего соблазнительного в миниатюрной каморке для метел или прачечной быть не могло.
Больше всего в Puppenküchen поражает откровенное излишество и разнообразие миниатюрного кухонного хозяйства. Иногда горшки и сковородки, которые поколениями дарились маленьким девочкам, не вмещались в шкафчики и на полки и занимали большую часть пола. Эта вызывающая демонстрация материального достатка — когда в набитой битком кухне невозможно повернуться — едва ли служила образцом правильного ведения домашнего хозяйства. Такие сенсорно перегруженные кукольные кухни должны были скорее очаровать своих юных владелиц перспективой жизни будущей домохозяйки, а вовсе не показать девочкам, как правильно вести хозяйство. Подобная манера подачи представляла собой прямую параллель с появившейся в то же время новинкой — универмагами. Целью этих ошеломляющих своим объемом и разнообразием магазинов было соблазнить покупателей, преимущественно женщин, на импульсивную покупку под впечатлением от огромных зрелищных витрин[637].
Еще один вид кукольных домиков напрямую связывал детскую игру с взрослым консьюмеризмом. Речь идет о миниатюрных магазинах, которые выпускали в больших количествах, часто с изысканной архитектурной отделкой. Боковые стенки домиков расширялись в стороны, демонстрируя богатство представленных товаров и прилавки, за которыми находились стойки с ящичками. На ящиках имелись таблички с названиями товаров, коих было огромное множество. Часто это были шляпные магазинчики и галантереи, но самой большой популярностью пользовались бакалейные лавки, очень похожие на нюрнбергские кухни. Там в каждом из надписанных шкафчиков содержались сыпучие продукты: рис, кофе, чай. Были и миниатюрные мясные лавки, где в изобилии висели крохотные куски мяса из гипса или композита (смеси клея и опилок)[638]. Как и в случае с производителями фарфора (Meissen, Villeroy & Boch), точно воссоздававшими в миниатюре основные линейки своей продукции, историк игрушек Забине Райнельт считает это рекламной стратегией. Цель ее сводится к воспитанию в девочках, будущих взрослых покупательницах, лояльности к фирме[639].
По немецким игрушкам середины и конца XIX века можно проследить изменения в воспитании детей, о которых говорит Гэри Кросс, касаясь чуть более позднего времени — начала двадцатых годов в США. Кросс описывает, как меняются желания взрослых: они больше не ограждают своих детей от соблазнов внешнего мира, не стараются тщательно контролировать всю информацию и все воздействия, поступающие к их детям. Напротив, отказавшись от идеала «защищенной невинности», они теперь позволяют своим детям получать удовольствие и радость от постоянного приобретения новых великолепных товаров, проигрывая тем самым бесконечный потребительский паттерн нового идеала «невинного волшебства»[640]. И если некоторые игрушки, такие как, например, модели магазинов, открыто приобщали детей к консьюмеризму, то модели кукольных кухонь с растущим богатством аксессуаров тоже призывали к этому, но не так явно.
В том, что девочки XIX века бесконечно копили разнообразные и изысканные кухонные инструменты, можно увидеть и практику коллекционирования, отличную от собственно игры. Прогрессивные реформаторы резко выступали против детализированных игрушек, которыми можно было скорее восхищаться, а не играть. По их мнению, конкретность этих игрушек и их детальная проработка сковывала детское воображение[641]. Однако такие затейливые игрушки, как нюрнбергские кухни с их постоянно пополняемым арсеналом утвари, давали детям иные удовольствия и возможности самовыражения, которые не могли или не хотели признать эксперты[642].
Также у миниатюрных кухонь был еще один способ использования, связанный с их призванием вдохновлять, а не учить. Во многих немецких семьях кухни не использовались круглый год — их вынимали только на Рождество. На гравюре Иоганна Михаэля Фольца 1824 года из коллекции Немецкого исторического музея в Берлине изображено празднование Рождества в семье зажиточных немцев. На столе в гостиной расставлены роскошные подарки, две наряженные елки и кукольная кухня. На елках горит множество маленьких свечей. Ими же украшена и кухня. Несколько свечек поместили и на верхние края боковых стенок кухни[643]. Элиза Роуз в предисловии к своей поваренной книге для детской кухни (1861 год) обсуждает эту игрушку только в контексте рождественского праздника: кухня дарит семье чувства радости и единения[644]. Исследовательница детских кухонь Ева Стилл рассказывает об одной кухне, которая была заказана в Брегенце в 1885 году. Более сотни лет эта кухня переходила от матери к дочери — при том, что доставали ее только на Рождество. Стилл также описывает другую кухню, проданную в 1933 году семьей, уезжающей в США из Франкфурта. Три поколения девочек бережно хранили эту кухню перед тем, как продать, а затем еще три поколения девочек из купившей эту кухню семьи, в свою очередь, собирали ее на каждое Рождество[645].
Как таковые, игрушечные кухни вписывались в общий ряд немецких миниатюр, связанных с Рождеством. Были распространены вертепы, особенно в римско-католических семьях. В начале XIX века берлинские кондитеры сооружали из трагакантовой камеди небольшие сценки. А к концу века важнейшим элементов праздника уже были искусные диорамы в витринах универмагов[646]. Очевидно, что игрушка, столь тесно связанная с этими торжествами, считалась праздничной и особенной, а не только учебной, а юная наблюдательница могла заключить, что и ее будущая жизнь будет столь же особенной.
В заключение следует сказать, что нюрнбергские кухни — с их театральной, эстетически выигрышной планировкой, не воспроизводящей в точности планировку настоящих кухонь; с их потрясающими механизмами, которыми ничего нельзя было сделать; с их роскошными завораживающими коллекциями утвари; с их праздничностью, их связью с Рождеством, а не обыденной жизнью; намеренно старомодные или вызывающие ностальгию семейные реликвии — так вот, нюрнбергские кухни на самом деле создавались не для того, чтобы обучать девочек навыкам домашнего хозяйства. Нет, они были сделаны в первую очередь для того, чтобы вызвать удивление и восторг, чтобы девочка мечтала и предвкушала, как возьмет на себя надлежащую ей роль домохозяйки.