Как и модель Сакстонов, образцы вышивки дают нам представление об устройстве имперского колониального общества как в местном масштабе, так и в контексте всей английской диаспоры. В коллекции музея «Те Папа» находятся две шелковые вышивки. На обеих изображены маори на реке Уонгануи, наглядный пример одновременного влияния сил местного и международного значения. На этих образцах 1880 и 1891 годов мы видим маори, одетых в накидки из перьев (какахю), на традиционных каноэ (уака), на фоне природы и животного мира Новой Зеландии (ил. 11.2).
По вышивке хорошо заметно увлечение ее создательниц популярным тогда движением «Искусства и ремёсла». Это видно и по выбору объектов для изображения, взятых из реальной жизни, и по тому, как использованы изящные естественные материалы — шелк и перья теплых земляных оттенков. Считается, что одна из вышивок была выполнена в школе миссис Мюррей, которую посещали девочки из богатых семей Веллингтона, из чего можно заключить, что вышивание входило в план учебных занятий.
Несмотря на то, что в 1860-е годы у детей в Новой Зеландии было очень мало игрушек, родители-колонисты уделяли много внимания тому, чтобы игры и сопутствующие им занятия способствовали образованию. Особенно это проявлялось в среде амбициозных поселенцев среднего класса, к которым принадлежала и семья Сакстонов. Многие из первых новозеландских колонистов считали, что образование детей — важный ключ к общественной реформе, и именно оно лежит в основе создания нового и лучшего общества[662]. Очевидно, что обучающие игрушки, такие как модель деревни, соответствовали идеям передовых педагогов, а также желанию построить более совершенное, демократичное и образованное процветающее общество.
Ил. 11.2. Элис Клэпхэм. Вышивка «На реке Уонгануи». Веллингтон, 1880. Шелк, перья, стеклянные бусины, рама из красного дерева, стекло
По дневникам Джона Сакстона можно сделать вывод, что он стремился к лучшей жизни и старался повысить общественный и материальный статус своей семьи. Дневник указывает, что он иммигрировал в Новую Зеландию по совету своего шурина Джозефа Сомса, который был директором Новозеландской компании. Сакстон записал в своем дневнике слова Сомса о том, что любой, у кого есть две тысячи фунтов, сможет преуспеть в Новой Зеландии, и отметил: «Я жадно слушал его слова, но боялся этого искушения…»[663]
Ил. 11.3. Джон Уоринг Сакстон. Нельсон. 1842. Литография, бумага
В своих дневниках, рабочих записях и художественных произведениях Джон Сакстон повествовал о путешествии в Новую Зеландию и первых годах жизни в Нельсоне, а также излагал свое видение будущего и записывал свои открытия и полезные советы новым колонистам. Сохранилась его гравюра, на которой изображен общий вид Нельсона (1842–1845). Новая родина Джона Сакстона предстает на ней весьма идеализированной (ил. 11.3). Пейзаж окрашен в золотистые тона: стоят прелестные коттеджи, работают люди, занятые постройкой нового дома. Все наводит на мысль об идеальной сельской жизни, о новом мире, населенном тружениками[664]. Одна из копий этой литографии была раскрашена от руки и помещена в книгу Эдварда Джернингэма Уэйкфилда «Приключение в Новой Зеландии». В этой книге Новая Зеландия представала идеальным местом для переселения.
Однако дневник Сакстона рассказывает нам иную историю жизни, наполненной не только тяжелым трудом, но и риском. Особенно тяжелыми для семьи были первые годы, омраченные рядом бедствий по прибытии в Нельсон.
У сборного дома, который Сакстоны привезли с собой, во время дождя протекала крыша. Впоследствии оползень полностью разрушил его. Заболела и умерла Мэри, невестка Джона Сакстона. Вслед за этим событием случился пожар, который повредил их второй дом на Брук-стрит. Присцилла Сакстон и ее мать беспрерывно шили, стирали и готовили до поздней ночи и все время чувствовали себя измученными.
К 1845 году жизнь Сакстонов сильно улучшилась. Семья переехала в бараки Новозеландской компании, построенные в районе Стоук в Нельсоне. При доме был огород, и можно было собирать богатый урожай овощей. Джон Сакстон скрупулезно записывает в своем дневнике, чем они питались. Вот пример весьма достойного обеда: «картошка, артишоки и жирный запеченный туи»[665]. И все же Сакстон был очень разочарован колониальной жизнью. Периодически у него возникали приступы депрессии, и в конце концов в 1866 году, в возрасте пятидесяти восьми лет, он заморил себя голодом и скончался.
Его дневники — невероятно важный источник информации о повседневной жизни семьи Сакстон, из которого мы узнаем о важных событиях, повлиявших на ее жизнь. Но в большинстве дневниковых записей совершенно отсутствуют упоминания о детях, что повышает ценность модели Сакстонов, уникального и редкого не-текстуального исторического источника, позволяющего включить в исследование прошлого точку зрения ребенка. Особую трагическую ноту придает модели тот факт, что во время ее сборки в середине 1860-х годов отец семейства был уже болен, лежал в депрессии или даже умирал. Таким образом, модель является материальным свидетелем присутствия детей у смертного одра их отца (о чем нет записей) и постоянным напоминанием о смерти Джона Сакстона. По предположению историка Леоры Ауслендер, образцы материальной культуры являются важнейшей формой выражения и выхода человеческих эмоций, дополняющей речь[666]. На протяжении всей истории человек, создавая предметы, выражал свои чувства. Эти предметы, как и модель Сакстонов, продолжают существовать и обрастают значениями, превосходящими то событие или тех людей, которые его создали. Вещи становятся ключом к воспоминанию или, как в случае с Сакстонами, открывают дверь во внутренний мир детей.
Я берусь предположить, что воображаемый идиллический английский пейзаж, созданный детьми Сакстонов, помогал им представить тот мир, в который так рвался их отец и в который он так и не попал, переехав в Новую Зеландию. В процессе сборки железнодорожной станции, церквей и многоэтажных кирпичных зданий на первый план, очевидно, вышел контраст между сложными и разветвленными городами, оставшимися в Великобритании, и почти деревенской жизнью, наполненной трудностями, которую им приходилось вести в Новой Зеландии. Должно быть, модель представляла все то, чего не хватало Нельсону и что было абсолютно доступно и хорошо налажено в городской жизни зажиточных семей в Великобритании. Ведь там всегда можно было поучаствовать в популярных культурных событиях: сходить на танцы, посетить концерт, театр, галерею искусства или музей. В 1860-х годах все это только начало появляться в Нельсоне. Кроме того, наверняка модель напоминала об отсутствии модных одежд, путешествий и разнообразной еды, которую легко было достать в городах и поселках Великобритании и которой было относительно мало в Нельсоне. Или же, возможно, модель была для детей лучиком надежды на будущее, которого так и не дождался их отец.
Мы никогда доподлинно не узнаем, как и в каком контексте создавалась модель Сакстонов. Но несмотря на это, связь между объектами, сделанными детьми, и детскими переживаниями очевидна. Это дает возможность утверждать, что артефакты материальной культуры детей (то есть предметы, которые дети сделали, приспособили или позаимствовали из взрослого мира) могут стать богатыми источниками для исторического исследования. Дети прошлого оставили нам очень мало письменных свидетельств своей жизни, мыслей, чувств и личных переживаниях. Изредка до нас доходят детские дневники и письма детей в редакции газет и журналов. Однако чаще всего в записанных детских воспоминаниях отражена взрослая точка зрения. Под воздействием ностальгии и избирательной памяти воспоминания становятся свидетельствами, которые создает и которыми управляет взрослый человек[667]. Ситуация осложняется еще и теми физиологическими и интеллектуальными ограничениями, которые накладывают на ребенка условия его жизни. Все зависит от возраста, уровня развития и способности к письменному самовыражению, которая всегда имеет свой предел. Поскольку материальные объекты, созданные детьми, более доступны, чем письменные источники, они дают наглядное представление о переживаниях детей прошлого. По мнению историка Джорджо Риелло, предметы способны легко и свободно открывать доступ к информации о прошлом без посредничества языка, на котором профессиональные историки пишут книги и статьи[668].
По всему миру музеи переполнены предметами материальной культуры прошлого. Значительную их часть составляют предметы, связанные с детьми, хотя в прошлом их недооценивали и выставляли редко. В 2016 году, делая обзор исторической коллекции музея «Те Папа», я обнаружила около двух тысяч предметов, связанных с детьми. Солидную часть этих предметов составляет колониальная одежда XIX и начала XX века. Меньшую, но по-прежнему значительную часть составляет одежда, которую делали и носили с начала 1950-х годов. Среди этих предметов встречается одежда для определенных занятий в свободное время: одежда бойскаутов и гайдовского движения[669], одежда для походных клубов, для плавания, танцев и футбола. Более того, в коллекцию входят предметы, связанные с детским образованием, здоровьем и социальными организациями, а также детская мебель и снаряжение. Как и другие музеи, «Те Папа» приобрел также коллекцию игр и игрушек, однако игрушки — лишь небольшая часть всех музейных предметов, связанных с детством. Исследование музеев Великобритании, которое провела Шэрон Брукшо, показывает, что музейные коллекции — это легкодоступный источник информации о материальной к