Люди встретили гостей с широко раскрытыми глазами и улыбками, от которых у Танзи кровь стыла в жилах. Сначала к ним навстречу вышел отец и первым делом поблагодарил за то, что те решили приютить их.
Жители продолжали улыбаться и не спешили беседовать. Лишь старик, который представился Главой, неохотно пригласил войти.
В Горном привале было немного домов, и все они полукругом возвышались над небольшой площадью в центре. Почти все дома были деревянные, и казалось, что в них было ужасно холодно из-за соседства со снежными великанами.
— С вами нельзя говорить, — объяснил Глава, пока вёл семью к их домишке, — потому что не знаете правил. Вы не постигли счастья, и потому ваши уста могут вложить в нас ложь, грязь и порок. Мы заговорим с вами, когда вы будете к этому готовы.
— Если таковы ваши правила, мы будем их уважать.
Старик больше ничего не ответил. Он привёл их к старой, покосившейся от времени и сырости хибаре. Дверь едва закрывалась, и от дуновения ветерка петли скрипели протяжным жутким воем. Танзи вжала голову в плечи, понимая, что именно здесь им придётся жить. Старик остановился и показал пальцем на хибару. Мама Танзи, недолго думая, решил возразить, но Лиор её остановил. Ора лишь разочарованно вздохнула и повела дочь внутрь.
Как только дверь за ними закрылась, Глава спешно захромал прочь. Он словно бежал от их дома, и возраст был ему для этого не помехой.
Танзи ожидала, что это будет ужасный, холодный, противный и безжизненный дом, но внутри оказалось довольно уютно. В главной зале из стены выпирал неуместно большой пристроенный самовольно камин, в котором догорали брёвна. Стены, по всей видимости, для утепления, были увешаны разного рода старыми гобеленами, рисунки на которых давно стёрлись во времени и шкурами зверей. Рядом с источником тепла располагался большой стол и несколько прочных деревянных стульев. У обратной стены стоял полупустой книжный шкаф: половина из книг отсырела, некоторые были изорваны и, скорее всего, ранее использовались для растопки камина, но некоторые были в добротном состоянии и ждали момента, когда их откроют. В двух других комнатах, которые считались спальнями, мебель была на удивление новой, словно на днях привезённой из мастерской. Рассматривая убранство дома, Танзи немного успокоилась. Ей нужно было занять себя, чтобы не думать обо всех этих событиях.
Не желая нагонять тревоги в стенах старого дома, девочка решила осмотреть Горный привал и увидеть горы поближе. Открыв дверь, она тихонько вышла и неспешно побрела в сторону площади. Ей было интересно рассматривать новые земли, и так она пыталась полюбить их, усмирить в себе желание вернуться домой и попросить у дедушки Джиллин помощи.
На улицах никого не было, это место казалось давно заброшенным: ни цветов, ни украшений, лишь сорняк и старые деревянные дома. Девочка рассматривала их, пока не увидела в окне человека. Он ужаснулся и выбежал из дома, несясь со всех ног к площади. Танзи замерла, провожая его взглядом до тех пор, пока чужак не скрылся среди домов. И тогда она увидела идущего к ней старика — Главу. На его старом лбу собралось больше, чем обычно, морщин. Глаза скривились от гнева. Он перебирал ногами быстро, скаля зубы. Танзи попятилась назад. Со всех ног она бросилась в дом и скрылась в комнате, которую выбрала для себя. Старик не заставил себя ждать. Бесцеремонно он ворвался в дом и, увидев родителей девочки, подошёл к ним. Его лицо заливалось алым гневом, и он какое-то время обдумывал слова.
— Я говорил, что вы ещё не готовы? Говорил! Вам следует избегать жителей Горного привала! Вы можете навредить им, принести к ним неверие, несчастье! А ваш выродок разносит чернь по улицам!
— Выродок? — скривился в гневе отец. — Следи за словами, старче. Она не выродок, она наша дочь!
И без того алое лицо залилось ещё большим гневом, но продолжать спор старик не решился. Он закашлял, словно долго держал это в себе, затем сгорбился, и, уже устало и едва слышно, заключил:
— Я найду поверенного, который будет носить вам еду и правила. Выучите их и блюдите. Тогда будет разрешено покинуть стены. Если покинете ещё раз без одобрения, вас ждёт кара.
Он ещё раз крякнул и вышел прочь, хлопнув скрипучей дверью.
Танзи, заливаясь слезами, вышла из комнаты. Она ожидала, что родители за сделанное её сильно отругают, и была готова к этому. Танзи подошла к ним и, словно сдавшийся перед хозяином щенок, проскулила:
— Простите.
— Здесь нет твоей вины, — обняла её мать, — и тебе не за что просить прощения. Всё хорошо.
Следующая пара дней прошла ужасно. Как и было обещано Главой, три раза в день мужчина приносил им на небольшом ящике с прикреплёнными к нему колёсами еду и несколько тонких книг, забирал посуду и, ни проронив ни слова, уходил прочь. Танзи умирала со скуки, ей не хотелось находиться ни в этом доме, ни этом поселении, полном странных и опасных людей. Кормили неплохо, но девочка редко прикасалась к еде. Ей было страшно получать что-то от людей из поселения. Она прочитала несколько книг из шкафа и пыталась изучить правила, которые приносил вместе с едой мужчина, но они были написаны небрежно и сложно, так что девочка бросила попытки что-то понять. Родители тоже не испытывали радости, хотя старались этого и не показывать.
Вскоре отец не выдержал. Он не мог видеть, как над его семьёй издеваются, и потому, нарушив запрет, вышел из дома. Танзи хотела его остановить, но не решилась. Единственное, что она смогла придумать, — это проследить, чтобы с ним ничего не случилось. Выйдя из дома так, что дверь почти не проскрипела, она шмыгнула в заросли и пошла через брошенные огороды. Она старалась не терять отца из виду, но и следила за домами: нет ли в них жителя, который опять заметит их и побежит прочь, и не выскочит ли из ниоткуда тот старик с багровым лицом. Но, вместе с тем, она не знала, чем ещё может закончиться разговор отца с поселенцами.
Вскоре он вышел почти к главной площади в центре деревни и осмотрелся. На улицах никого не было, и он был в замешательстве: куда идти дальше, он не имел ни малейшего понятия.
Танзи сидела в высоких зарослях, издалека смотря за отцом. Она видела, как к нему навстречу вышел старик Глава, как они о чём-то тихо говорили и как к ним вышли ещё несколько человек. Она видела, как жители деревни набросились на отца, повалили на землю и начали избивать руками и ногами; кто-то подбирал палки и камни и продолжал бить уже ими. Страх подступил к груди, заболело под ложечкой. Пустой желудок собрался выпустить что-то, таящееся внутри на волю. Сквозь заросли она ринулась обратно в дом искать спасения у матери.
«Дедушка, а что делает Длань?» — Танзи любила задавать этот вопрос Джиллину и слушать, как он надолго затягивает историю об ордене, его подвигах, целях и том, как он верой и правдой служит Королевству.
Но однажды старик решил рассказать ей о ритуале, что проводят новобранцы ордена. Взяв девочку с собой, он несколько раз взял с неё клятву молчать о том, что она увидит. Девочка согласилась.
Джиллин привёл её в одно из убежищ, где должен был пройти обряд принятия новых членов. «Назад дороги не будет» — предупредил всех собравшихся в небольшой комнатке старик. Перед ним стояли семеро парней и девушка, а за его спиной в огромных тёмно-красных доспехах за ритуалом наблюдали четверо воинов и Танзи.
Старик Джиллин произнёс перед ними долгую речь и в завершение сказал:
— Главы семей, подойдите к своим новым детям.
Солдаты за его спиной разошлись. Кто-то подошёл и отвёл в сторону несколько человек, кто-то по одному. Теперь лишь Танзи за могучей спиной старика смотрела, стараясь не моргать и не упускать ничего.
— Начнём посвящение, — Джиллин достал из ниоткуда небольшой кубок и протянул одному из мужчин в доспехах. Тот снял перчатку, положил её на пол и рассёк ладонь. Кровь стремительно закапала в чашу, пока лидер ордена его не остановил. Следом он вылил содержимое небольшого флакона и сам взял в руки кубок. Он засветился голубой палитрой, сменяемой на алую, пока вовсе не угас. Старик терпеливо дождался, когда сияние кубка угаснет, и протянул первому новобранцу:
— Клянёшься ли ты служить верой и правдой Королевству, его людям и носителю короны, его семье и всем, кому доверяет он? Клянёшься ли ты защищать отчий дом, что зовётся Королевством, вместе с новой семьёй, принести им победу либо пасть в битве? Клянёшься ли ты посвятить себя ордену Длани и быть с ним до последней капли крови?
Вытянувшись, мужчина взял в руки кубок и повторил:
— Клянусь служить верой и правдой Королевству, его людям и носителю короны, его семье и всем, кому доверяет он. Клянусь защищать отчий дом, что зовётся Королевством, вместе с новой семьёй, принести им победу либо пасть в битве. Клянусь посвятить себя ордену Длани и быть с ним до последней капли крови. За Корону! — юноша поднял кубок над головой, медленно опустил и сделал глоток.
Джиллин спешно забрал кубок, улыбнулся и похлопал его по плечу:
— Добро пожаловать, — тепло ответил глава ордена.
В следующий миг юноша закашлял, сгорбился, и, хрипя, упал. Танзи ахнула и попятилась назад. Старик засмеялся:
— Он потерял сознание, а не умер. Не все могут сразу принять такую силу. Кто потеряет сознание, попадёт в лазарет.
Успокоив девочку, он продолжил ритуал, осушая кубок, когда заканчивали с одной группой, и проводил всё сначала каждый раз, когда новый член ордена Длани принимал в свою «семью» новых людей.
Танзи не понимала смысла увиденного, боялась, но не прекращала смотреть. Она знала: это было необходимо, а значит, если в будущем ей суждено вступить в орден, и ей предстоит пройти этот ритуал.
Почти до самого возвращения домой девочка не проронила ни слова. Лишь подъезжая к поместью, она решилась спросить:
— А это больно, дедушка?
— Ты про то, что видела?
— Да… Это больно?
— Дурёха! Конечно, нет! Мы в ордене заботимся друг о друге, и это нужно, чтобы скрепить нашу связь. Стать семьёй! — улыбнулся старик. — Ох, точно! Дай-ка свою руку, покажу, как делается оберег. О таком знают только в руководстве нашего ордена. Это будет ещё один наш с тобой секрет.