— У нас тут все друг друга знают, чужаков почти не бывает, только торговец. — Пётр ненадолго замолчал. — Там мой дом. Дверь не закрыта. Ложись на кровать и поспи, я приду к заходу.
Танзи послушалась. Голова кружилась, и она не могла вспомнить, что произошло. Она понимала, что забыла что-то важное, но ничего не могла с этим сделать. Медленно волочась к указанному дому, она прислушивалась к голосам:
— Ребята, — зашептал один из мальчишек за углом ближайшего к ней дома, — а где Лесник её нашёл?
— А может она такая, волшебная, — продолжил второй, — дядька её нашёл в гнезде волков, и она умеет превращаться?
— В кого превращаться?
— Ну, в волков этих. Будет ему теперь дом сторожить, дядьке, пока он в лес ходит.
— Дурак ты, — вмешался третий мальчишка, — не волки гнёзда вьют, а птицы. Волки яму копают и спят в ней.
— Тогда она яму в доме дядьки раскопает?
Танзи посмотрела в сторону мальчишек, и те, испугавшись, спрятались за углом, а ещё через мгновение понеслись прочь. Девочка вздохнула. Теперь она начала прислушиваться к знакомому голосу Петра. Тот стоял рядом с небольшим деревянным мостиком через реку и разговаривал с женщиной:
— Она какая-то странная, — сказала незнакомка.
— Я думаю, её родителей утащил волк или ещё кто похуже, а девочка спаслась чудом… — Пётр посмотрел на Танзи и заговорил чуть тише: — Посмотри, она, кажется, несколько дней ничего не ела.
— Ртов у нас и без этого хватает, — всё так же громко ответила женщина. — Хворост принёс, как заказывали?
— Ещё не весь, обожди, отдохну и донесу твою часть, Рыбачка.
— Давай-давай, Лесничок.
Стараясь вслушиваться в речь людей, которые разговаривали так громко, что и подслушивать тайком не пришлось бы, Танзи всё-таки добралась до дома Петра. Он мало чем отличался от других, и, похоже, все лачуги в деревне были выполнены на один лад. Открыв старую, но крепкую дверь, она вошла в полумрак. Весь дом состоял из одной большой комнаты, углы которой были закрыты либо старыми пустыми и полу гнилыми шкафами, либо самодельными перегородками из шкуры животных, чьи основы, прибитые к колам, были вкопаны в землю. У ближайшего угла, огороженная большой конструкцией из старого шкафа и навеса, стояла кровать. На деревянное основание была щедро настелена солома, крытая сверху шкурой. Подушка из этого интерьера выбивалась своей натуральностью: её явно делал в городе какой-то мастер, а Пётр, скорее всего, купил. Не думая ни о чём, Танзи упала на кровать и погрузилась в долгожданный крепкий сон.
К жизни в деревне Танзи привыкла быстро. Пётр каждый день уходил в лес, собирая жителям хворост для вечернего костра (у него в доме был небольшой камин) и выходил на охоту с несколькими мужчинами. Сам Пётр говорил, что очень хорошо понимает повадки животных, а потому знает, когда на них можно выйти охотиться и как подойти, чтобы не спугнуть. Возвращался он только к вечеру, когда солнце успевало почти полностью скрыться за горизонтом.
Девочка тем временем старалась чем-нибудь помочь по дому: навести порядок, принести чистой воды или перестелить сено. Пётр уступил Танзи возможность спать на кровати, а сам, быстро раскопав себе под рост ямку рядом, занял её. Ему было явно неудобно, и ночами он часто ворочался, отчего под утро сено было разбросано по половине дома, и Танзи всякий раз бережно складывала его на место.
Она старалась вспомнить, что же случилось с ней в лесу, но получалось это с трудом. Чем дольше она сидела, вспоминая события последних дней, тем сильнее её окутывал страх.
Иногда она выходила из дому поиграть с детьми, но из всех забав, которые те знали, были либо догонялки, либо прятки. Они всегда старались умчаться в лес, куда Танзи боялась идти. Как только её окружали деревья, голова начинала звенеть, как колокольчик, нагоняя неописуемый ужас. Потому дети не всегда хотели с ней играть и избегали её, как избегали общения с ней и другие жители поселения. Пока в этом не появлялось нужды, они делали вид, что девочки вовсе не существует, и лишь иногда с неохотой подходили, чтобы она передала Петру какие-то слова по возвращении.
Но Танзи не жаловалась. Ей было комфортно проживать день за днём, пока на пятые сутки её пребывания не случилась беда, потянувшая за собой череду ужасных событий.
В этот день Пётр отправился с тремя мужчинами на охоту, и все предвкушали, что они придут с уймой мяса и шкур.
Но пришли они лишь с вестью, что в лесу начался пожар. Уже скоро нещадное пламя можно было увидеть из деревни, и оно не спешило останавливаться. С каждым мгновением оно подступало всё ближе к поселению, и все поспешили к ручью черпать воду и готовиться к неравной схватке с пламенем. Танзи в тот день велели спрятаться в доме, но девочка не послушала. Она понимала, что после пожара жители упрекнут её, потому что она не помогла. Взяв расколотую бадью, найденную на задворках хижины, Танзи поспешила к ручью.
В это время пожар уже подошёл к деревне, и даже дышать удавалось с трудом. Люди бегали с водой к деревьям и траве, обливали и бежали обратно. Их потуги мало чем помогали. Танзи зачерпнула немного воды и поспешила вперёд. С каждым её шагом воды в бадье оставалось всё меньше: она стремительно утекала через щели, и за девочкой тянулся длинный след. Ей крикнули держаться от огня подальше, но Танзи не послушалась. Закрыв рукой большую дыру, она побежала дальше. Где-то поблизости затрещал обугленный ствол, закричали люди. Кто-то окликнул Танзи. Прямо перед ней обрушились чёрные остатки сгоревшего дерева, и девочка упала. Лицо пылало, дышать было трудно, и с каждым вдохом внутрь проникало нещадное пламя, сжигая её изнутри. Захрипев, она попятилась.
Этот день она вспоминала с ужасом. Не только потому, что тогда она чуть опять не погибла, но и потому, что многие в тот день лишились домов. Лес, живой и могучий, которого она боялась, стал ещё более пугающим, чёрным и безжизненным. Среди жителей стала ходить молва, что их лес стал похож на Проклятые земли из легенд о Первых богах.
Через день после пожара в деревню приехал торговец. Он гордо кричал своё имя: Дентерро, а затем с ещё большей гордостью зачитывал длинную фамилию: Петер Вальтхед Ульберт Липтицх. Для поселения, едва пережившего пожар, у него было очень много вещей — от старых табуретов до провизии, в которой так все нуждались. Цены были низкими, и в придачу он предлагал обменять старые вещи на прекрасные монеты. И, сочувствуя жителям, подарил самым щедрым покупателям настойку из Тифенона — «для успокоения».
Дентерро уехал так же спешно, как и приехал. Он клялся, что вскоре вернётся к ним, как только посетит ещё несколько поселений и пополнит запасы. Чтобы купить для Танзи еды, Пётр продал несколько шкур из своей хибары. Когда торговец уехал, он спешно направился в лес искать хворост для обогрева. К вечеру Лесник пришёл уставший и грязный, в саже, а за спиной нёс небольшую связку дров. Отложив несколько прутьев себе и наказав девочке развести огонь, Пётр направился выменять хворост на что-то полезное.
Этим вечером старик, смыв с лица и рук сажу холодной водой из ручья, уснул, не съев ни кусочка.
Наутро всю деревню созвали на совет: в ручье, что тянулся через поселение, погибла вся рыба.
— Это проклятье на нас! — причитали жители.
— На нас ниспослана кара: лес, а теперь и вода.
— В чём мы были неправы? В чём мы помешали Первым?
Жители в панике не могли найти выхода, каждый из них искал свою причину, за что на них обрушилось проклятье, пока кто-то из мальчишек, перекрикивая гул, не выпалил:
— Как она к нам пришла, так и начались беды!
Гул мгновенно затих. Каждый обдумал слова и, уже через мгновение, завопили:
— Да, да!
— Она принесла нам беды!
— Прочь гнать её!
— Она осквернила и лес, и воду!
— И Петра навлекла на неудачи!
Танзи стояла у края толпы и видела, как их паникующие лица быстро сменялись на гневные. Почти все, как одурманенные, показывали на неё пальцем и кричали, обвиняя во всех бедах. На глазах быстро выступили слёзы.
— Замолчите! — вступился Пётр.
Он встал перед девочкой, закрыв грудью от толпы и в гневе соединил брови:
— Она ребёнок, ироды! — кричал он. — В свои годы она столько пережила, и вы ещё на неё свои беды сбрасываете? Да как вам…
Его нарушил стук копыт. Через мёртвый сожжённый лес к ним приближался торговец Дентерро. Он радостно смеялся, потирая руки, и жители, забыв о проблемах, поспешили в свои дома. Как только торговец спéшил, к нему повалили люди, желая обменять свои последние пожитки на золото, а затем тут же меняли его на Тифенитовую настойку.
Взяв девочку за руку, Пётр повёл её домой.
— Не слушай их. У них случилось много плохого, и поэтому они обвиняют в своих бедах других. Всегда легче кого-то обвинять, чем признавать свою вину.
Гул у телеги торговца не прекращался до сумерек. Лишь когда Дентерро спрятался под крытым передвижным убежищем, все остальные медленно стали разбредаться по домам. Танзи боялась даже выглядывать в окно — опасалась, что они вспомнят про неё и вновь обвинят в том, что она не делала. С этими мыслями девочка всё никак не могла уснуть, а наутро долго не могла встать с постели. Лишь увидев, как и Пётр не встаёт из своей землянки, она вскочила.
Его тело уже остывало.
Забыв обо всём, Танзи поспешила на улицу. Она подбегала к домам, стучала в двери и просила о помощи, и, не дожидаясь, пока кто-то ей ответит, бежала к следующим. Кто-то выглядывал в окно, ворчал и вновь прятался за стенами, но несколько человек решили проверить, что же случилось. Они неуверенно вошли в хибару Петра и осмотрелись:
— Негусто, — прохрипел старик.
— Пётр, помогите ему! — всё кричала Танзи.
Неуверенно подойдя к телу, старики пощупали грудь, один из них задрал рубаху и приложил ухо к телу:
— Ушёл, — вскоре заключил старик.
Грустно вздохнув, они разбрелись по домишке, собирая что-нибудь, что вообще можно взять. Девочка смотрела на них с ужасом, но боялась сказать хоть слово. Она попятилась к стенке и, медленно опустившись к земле, тихонько заплакала. Закончив, один из стариков погладил её по голове, и они вместе с остальными поспешили к торговцу. Танзи слышала, как люди вновь просили у Дентерро продать им сласть из Тифенита, готовые даже дать взамен еду, что у них осталась.