– Так мы про вас все узнали, – заверил его бургомистр. – Мы про ваши дела в Ференбурге вызнали. Вы и там еретиков крепко били, знаменитого рыцаря Ливенбаха убили, шатер его забрали. Будьте уверены, кавалер, господин Фейлинг кому попало своих чад в обучение не доверит.
Волков посмотрел на бургомистра, потом еще раз на молодых господ Фейлингов. Одному лет шестнадцать – стар уже учиться-то. Второму лет четырнадцать. Типичные городские барчуки. Бархат да кружева. Какое им дело воинское?
– Если думаете, что пойдут они к вам пустые и станут обузой, – продолжал господин Фейлинг-отец, поймав его взгляд, – то не думайте так, пойдут они к вам в полном доспехе и при полном оружии, на хороших конях. А при них еще и по два послуживца, тоже конные. Тоже при доспехе и оружии.
Шесть человек да шесть коней? И все на его счет? Нет уж, точно не хотел он брать никаких людей к себе в учение. В бою от этих юных господ, что всю жизнь жили в сытости и достатке, прока, скорее всего, не выйдет, а расходы на них ежедневные обязательны. Все в зале ждали его ответа.
– Живу я бедно, замка у меня нет, – наконец начал он после раздумий, – оруженосцы мои спят в людской, вместе с холопами. Ходят за моими лошадьми вместо конюхов, едят то же, что и холопы: и бобы, и горох, и даже просо. Не будет вам, юные господа, отдельных покоев и изысканных кушаний. И ласки от меня не ждите, люди мои меня добрым не считают, сами мне о том говорили.
– Дозвольте мне сказать, отец, – произнес негромко старший из сыновей.
Отец кивнул ему в ответ.
– Господин рыцарь, – заговорил юноша, – вы в наших краях человек новый и о том не знаете, что род Фейлингов уже три сотни лет служит городу и гербу Маленов. Среди наших предков были известные воины. Я, Эрнст Фейлинг, говорю вам: фамилию Фейлинг не напугают лишения и тяготы, для нас станет честью жить при вас там, где вы укажете.
– Друг мой, – зашептал в левое ухо кавалеру бургомистр, – не отказывайте Фейлингу, он человек влиятельный, да и в самом деле, нашему городу нужны толковые офицеры. Пусть молодежь у вас поживет, пусть среди ваших людей побудет, поучится, вам сие зачтется, зачтется, не сомневайтесь.
В словах бургомистра был смысл, кавалер задумался.
И тут же… Волков даже вздрогнул от неожиданности, когда за спинкой его стула появился брат Семион и зашептал ему настойчиво в ухо правое:
– Берите, берите их, господин. Берите всех, кто попросится. Чем больше у вас соберется знатных людей графства, тем тяжелее будет герцогу вас сгрызть. Поживут у вас до весны, авось прокормите, не пригодятся – так попросите до дома ехать, а если горцы опять сунутся, так шесть всадников лишними не станут. И горожан порадуете, что не брезговали ими.
С этим монахом спорить было невозможно, всегда продуманна речь его, всегда логична. Да, несомненно, кавалер прокормит шесть людей и шесть лошадей. И они окажутся полезны, когда… Когда придут горцы. И в другом монах опять прав: кавалеру нужно крепить узы с городом – кажется, в графстве по своему влиянию город был значительнее самого графа. Крепить узы…
– Господин Фейлинг, – заговорил Волков после паузы, – думаю, нет нужды говорить вам, что не берусь обещать, что сыновья ваши и живы, и здоровы будут при мне. Сами знаете, что смерть и увечья к воинскому ремеслу прилагаются.
– Знаю, кавалер, я-то знаю, – отвечал Фейлинг, оглядывая зал и обводя его рукой. – И про то все знают, что в деле у реки вы сами получили рану. О том все говорят, что шли вы в первом ряду людей своих. А раз вы сами получили рану, то и другие могут и рану получить, и смерть принять.
– Ну что ж, я предупредил вас, и коли с сыновьями вашими случится что, то ни от вас, ни от женщин рода вашего я укора не приму.
– Да будет так! – воскликнул Фейлинг-старший.
– А вы, вы, – Волков указал пальцем на самого молодого из Фейгелей, – не боитесь смерти? Не испугаетесь сражения?
– Не боюсь, кавалер, – отвечал юноша. – Совсем не боюсь.
– Молодость никогда не боится смерти, – с улыбкой заметил епископ и вздохнул. – Ах, молодость! Прекрасная пора.
Все стали улыбаться вместе со старым попом. А юноша вдруг опять заговорил – звонко, на весь зал, чтобы перекричать гул:
– Кавалер, если вы меня возьмете, то для меня это будет тройная честь, я клянусь, что не испугаюсь, будь против меня хоть дюжина горцев.
– Тройная? – улыбаясь, спросил бургомистр. – Расскажите же про три ваши чести.
Все притихли в зале, всем было интересно узнать.
– Первая честь – служить своему роду, – гордо начал юноша, – вторая – служить своему городу, а третья – встать под ваши знамена, кавалер.
Тут все начали ему аплодировать, хлопали и улыбались, кто-то поднимал бокал за здоровье юноши, а Волков смотрел на него серьезно и только качал головой, словно соглашался с кем-то.
– Как вас зовут, молодой человек? – спросил он, перекрикивая шум в зале.
– Меня зовут Курт Фейлинг, – отвечал юноша.
– Я беру вас и вашего брата в учение, – произнес кавалер.
И зал еще больше оживился. Виночерпиям и лакеям пришлось пошевелиться, все требовали вина.
У выхода столпились важные горожане, прохода кавалеру не давали, многие желали засвидетельствовать свое почтение. А кое-кто и нет. То были его кредиторы. Эти господа желали говорить о своих вложениях. Говорили, что деньги давали не на войны, а на строительство замка. И знай они, что кавалер затеет войну, так не дали бы. Но с ними Волков был лаконичен и на попытку их заговорить с ним о возврате золота отвечал так, как шептал ему брат Семион из-за спины:
– Все свершится так, как писано в договоре. Ждите свои проценты. По времени прописанному будет вам ваше золото.
– А пока молитесь, господа, за кавалера, и уповайте на Господа нашего, – смиренно говорил, закатывая глазки к небу, брат Семион.
Господа пытались еще что-то говорить, но кавалер больше их не слушал, шел к выходу, где его остановили другие важные горожане. Кредиторов оттеснили от него его офицеры: нахальный Бертье и мрачный Роха. К дьяволу кредиторов.
Тех, что подошли к нему, было семеро. Стали представляться, все из мастеровых гильдий, не купцы, не банкиры, но тоже люди не последние – из городского нобилитета. Все в золоте и мехах. Имен их Волков потом и не вспомнил бы, но все остальное про них запоминал хорошо. Когда-то купцы, а тем более банкиры на цеха мастеровых смотрели свысока, но не теперь, не в Малене. Теперь главы промышленных цехов и гильдий играли в городе едва ли скромную роль. И вот они стояли перед Волковым.
– Бейцель, – говорил один. – Цех литейщиков и рудников города Малена, шестьдесят два члена мастеров и подмастерий. С коммуной Литейной улицы даем городу шестнадцать добрых людей.
– Роппербах, – кланялся другой. – Цех оружейников Южных ворот, сорок два члена, даем городу двадцать восемь добрых людей.
– Биллен, – говорил третий. – Гильдия оружейников Малена и коммуна Нозельнауф, даем городу сорок добрых людей, шесть из которых конные.
Всего глав гильдий было семь.
– Кавалер Фолькоф, – скромно отвечал Волков каждому и жал руки.
– Рад, что познакомился с вами. – Кавалер пожал руку последнего – сухого господина в отличной шубе, что звался Шонер и занимался свинцом.
Затем Волков хотел было уже откланяться, но они, видно, не просто так его остановили.
– Господин фон Эшбахт, – заговорил оружейник Биллен, – купчишки наши болтали, что на реке вы ставили амбары и причал, так ли это?
– Да, ровно на восток от Эшбахта пришлось поставить амбары для зерна и небольшую пристань. Уж больно купцы нашего графства, что приезжают ко мне за зерном, скупы. Пришлые купцы пощедрее будут, – отвечал Волков.
– Нам, людям, что дело имеют с металлами, очень интересна ваша затея, – заговорил свинцовых дел мастер. – Я делаю пули и картечь, трубы и листы, а также прочую всячину из свинца. А возить все приходится в Хоккенхайм, четыре дня до Вильбурга, а потом еще четыре дня до Хоккенхайма. А товары мои, – он обвел рукой всех присутствующих, – да и у всех у нас, тяжелы. Подводы нужны крепкие, по две лошади в каждой, возницы за наш товар просят цену большую. Едут долго, еще и дорого. Нам накладно выходит.
Волков начал понимать, куда клонят господа цеховые головы. И этот разговор ему нравился:
– Что ж, я буду рад видеть ваши товары у себя на пристани.
– Да, но купцы говорят, что дороги у вас плохи, – заметил господин Бейцель. – Они уверяют, что по таким дорогам только телеги ломать да лошадей надрывать.
Они были правы: дороги от Эшбахта до амбаров почти не было. Тянулись две разъезжие колеи с холма на холм, с холма на холм да в овраг. Когда дожди пойдут, а они вот-вот пойдут уже, так никакая коняга по грязи телегу из оврага не вытянет, на холм не затащит.
– Не думали ли вы о том, господин фон Эшбахт, чтобы дорогу свою улучшить? – продолжал глава гильдии свинцовых дел Шонер.
И пока кавалер раздумывал над ответом, брат Семион был тут как тут, он все слышал, все понимал, всегда знал, что сказать:
– Господа, так дорога, что тянется от Эшбахта до реки, вдесятеро короче, чем та дорога, что тянется от Эшбахта до Малена. И дорога до Малена тоже нехороша. Какой в том резон, чтобы делать малую дорогу хорошей, когда большая дорога, что ведет к малой, плоха?
Речь монаха удивила господ промышленников, они стали переглядываться. Волков был доволен, что монах об этом вспомнил, он удовлетворенно глядел на господ, пока господин Бейцель не сказал:
– Мы как раз думали об этом. Полагаем, что до ваших владений можем проложить дорогу сами, а уж от границ ваших владений – то забота ваша, господин кавалер.
– Господа, видно, забыли, – смиренно продолжал монах, не давая Волкову рта раскрыть и этим уже, кажется, раздражая господ-промышленников, – что господин Эшбахта войну ведет с еретиками и что в средствах ограничен весьма. Думаю, справедливо было бы, чтобы до границ Эшбахта дорогу строил славный город Мален, город богат весьма, серебра у него в достатке, что для него дорогу построить! А уж от границ поместья и до самого Эшбахта могли бы взяться и вы, господа, а уже от Эшбахта до амбаров дорогу делал бы сам хозяин поместья. Так, мне кажется, вышло бы справедливо.