Когда обоз уехал, а Элеонора Августа пошла в дом и проходила мимо мужа, Волков спросил ее:
– И что же вы пожелали госпоже Ланге в дорогу?
– Ах, то все мелочи, сказала ей, что мне в городе купить, – ответила госпожа, даже не остановившись.
Она пошла в дом, там все еще царила суете переезда. А Волков так и смотрел жене вслед, разминая больную шею. Окажись госпожа чуть поумнее, увидев его взгляд тяжелый, задумалась бы, но Элеонора Августа была не большого ума, спесь родовая весь ее ум затмевала, и шла она в дом свой, не заметив тяжелого взгляда мужа.
Так бы и стоял он, поедаемый своею злостью, не приди к нему Игнасио Роха по прозвищу Скарафаджо.
Приехал трезвый совсем, хоть вчера и пили, чистый, ну, насколько он мог быть таковым. Слез с коня, поздоровался.
– Поговорить с тобой хочу, Фолькоф, – все в той же фамильярной манере начал он, допрыгав до Волкова на своей деревяшке.
– Ну, говори, – разрешил Волков, разглядывая его.
– Разговор серьезный будет, – заверил его Скарафаджо.
– Вижу-вижу, – кавалер ухмыльнулся, – ты, кажется, тряпки свои почистил, даже бородищу грязную расчесал для разговора.
– Ты заметил, да? – Роха оскалился.
– Заметил, заметил. Ну, говори, что пришел просить.
– Да, пришел просить тебя… – Роха замолчал.
– Ну?
– Я вроде у тебя как ротмистром служу.
– Вроде как…
– А у других ротмистров вроде как земелька есть, какая-никакая. У Рене есть, у Бертье есть, а у Брюнхвальда такой выпас хороший, коровы, сыроварня. Опять же, этому кавалеру новому ты клок земли дал. Может, и я свой клочок заслужил? А?
– Землицу, значит, хочешь? – продолжал ухмыляться кавалер.
– А чего? Хочу! Не хуже других я, я тебе мушкеты сделал, я с тобой в Ференбурге был, а там очень несладко пришлось. Вспоминаю мертвяков чумных, что ходили по городу, так мороз по коже. Было же такое?
– Было, было, – кивал Волков. – Значит, землицу тебе надобно? А зачем она тебе? Ты с последнего набега на ярмарку немало серебра получил, пить вроде стал меньше, живешь у солдатского котла либо у меня столуешься, чего тебе еще нужно?
– Да-да, так все, так, – кивал Роха. – Только вот, понимаешь, хочу сюда бабу свою из Ланна перевезти с детьми.
– Бабу? – Кавалер удивился. – Так ты, кажется, спьяну при мне ее убить обещал как-то. Говорил, что ведьма из тебя все соки выпила. И детей своих иначе как спиногрызами не звал, а тут на тебе, перевезти их сюда из Ланна надумал. С чего бы так?
– Да, говорил, грозился. – Роха стянул шляпу, разговор ему непросто давался, вытер лоб, кивнул своею кудлатой башкой. – Все так и было, но вот вчера все при женах сидели: и ты, и Брюнхвальд, и Рене… И я подумал, может, и моя так же будет сидеть. А то, понимаешь, давным-давно она меня хорошими словами не звала, только дурак да пьяница, дурак да пьяница. А она у меня из приличной семьи, из идальго.
Волков слушал его внимательно. Он уже знал, что даст землю Рохе, Ёган, когда выделял землю рыцарю фон Клаузевицу, сказал, что на солдатском поле еще есть целина. А южное поле, что в двух часах езды от Эшбахта, там земли пахать не перепахать, и вовсе все свободно.
– Будет у меня тут землица, – продолжал Скарафаджо, – дом я уже построил, хоть и плохой, но свой, хозяину за него не платить. И мужика себе куплю, лошадку, буду хоть и маленький, но сеньор. Жена уже звать меня дураком не станет.
– Хорошо, дам я тебе землю, дам тысячу десятин. Только земля вся у меня плохая.
– Да пусть хоть какая будет, – обрадовался Роха и затеребил шляпу, – какой-нибудь прокорм семье даст – и ладно. Твой Ёган и с такой худой земли урожай собрал.
– И ты за эту землю у меня еще кровью умоешься, – злорадно обещал ему Волков. – Еще послужишь за нее.
– Я согласен, – без всяких размышлений отвечал Роха. – Согласен.
– Ладно, езжай в Ланн, навести кузнеца нашего, забери у него все мушкеты, что он успел сделать. Также найди капитана Пруффа, помнишь его? Артиллериста?
– Да, помню, конечно, в Ференбурге с нами был, я тебе его отыскал. Как не помнить?
– Да, так вот, пусть своих людей берет и идет сюда, скажи, что деньги его людям платить не буду пока, за стол и кров пусть уговорит их, а ему дам пятнадцать талеров в месяц содержание.
– А пойдет ли он? – сомневался Роха. – Пойдут ли людишки?
– Уговори, – произнес Волков строго. – Скажи, что дело появится – так и серебро будет, а лежать на боку можно за стол и кров.
– Это да, – согласился Скарафаджо и задумался, а потом спросил: – Думаешь, горцы опять придут?
– А ты что, считаешь, что нет?
– Думаю, придут дьяволы, – нехотя согласился Роха.
– Уж не сомневайся, – заверил его Волков, – потому и говорю, что за мою землицу ты еще кровью умоешься.
– Поеду в Ланн прямо сейчас. – Ротмистр Роха нахлобучил шляпу и, не прощаясь, пошел к лошади своей.
– Пушки! – вспомнил кавалер. – Потом заедешь на двор ко мне, заберешь пушки. Уговоришь Пруффа, он поможет, купите лошадей и тащите пушки сюда.
– Хорошо, – кивал ротмистр, уже собираясь уходить.
– Роха, чуть не забыл, – окликнул его Волков.
– Чего?
– Набери в Ланне еще человек пятьдесят оборванцев себе в роту, мушкеты новые же будут. – Волков полез в кошель за серебром. – Сейчас на прокорм, на дорогу и на обоз дам тебе денег.
– Так не будет пятьдесят мушкетов у кузнеца, нипочем не будет, – удивился ротмистр. – Не успел бы он столько сделать.
– Ничего, арбалеты раздадим. Собери полсотни, люди потребуются, – высыпая Рохе в руку три десятка монет, сказал Волков. – Тут должно хватить. А приедешь, так пойдешь с Ёганом землю себе смотреть.
– Все сделаю, – обещал Роха, садясь на коня. – Только тогда Хилли с собой возьму сержантом, он вроде пообвыкся уже в должности. А Вилли тут за старшего оставлю, он позлее будет, его и без меня побаиваются.
Волков не стал прощаться с товарищем. Только кивнул и пошел в дом.
Он шел и думал, что и кузнеца-оружейника, который делает мушкеты, неплохо бы сюда привезти, да боязно. Все та же боязнь, что придут и сожгут все горцы. Ладно-ладно, время покажет, может, так все сложится, что и его перевезут. Бог-то милостив к своим слугам.
До обеда еще приехал сосед с юга Иоахим Гренер с сыном Карлом. Кавалер встретил их во дворе и уже по виду гостей знал, что просить будут о чем-то, даже догадывался, о чем.
Волков не сказать, что не рад был, просто устал, шея разболелась, потому к обеду их звать не стал, хотя обед уже подали. Вернее, ничего он не устал. Не хотел хозяин Эшбахта, чтобы еще и соседи видели, что у него с супругой разлад, что сидит она за обедом и слова не проронит, взгляда в сторону мужа не бросит. Холодна и надменна, словно с чужими и низкими рядом находится, словно все ей тут не ровня. Не хотел он славы такой на всю округу, на все графство. Хотя и понимал, что все равно слава сия его не минет. Будут люди те, что сидели за его столом, говорить, что нет мира в доме его. Вот и не звал лишний раз людей к себе, чтобы позора такого не иметь. И говорил с ними во дворе, хотя перед тем соврал:
– Уж простите меня, что не зову вас в дом, у меня переезд, кутерьма, благородных людей и посадить некуда.
– Ничего-ничего. Понимаем. Я с просьбой к вам, сосед драгоценный, – заговорил Гренер-старший, как с коня слез и поздоровался.
Волков знал о том. Он поглядел на коней, на которых приехал сосед и его сын. Мерины. На таких мужики землю пашут. Значит, на коней у этих господ денег нет.
– О чем же просьба ваша будет, сосед? – спросил кавалер.
– Дорогой сосед, – начал Гренер после короткой паузы, – старшему сыну оставлю я поместье…
Точно, Волков угадал, сейчас сосед за сына будет просить. За того, что с ним приехал.
– Второй мой сын при графе состоит. Третий женился на горожанке, теперь бюргерствует, у него и лавка, и конюшни. А это мой, – отец указал на сына, – последний сын. Нет, у меня еще есть сынок, но тот пока мал, незаконный он. Так вот, приехал я просить, чтобы взяли вы моего Карла к себе в учение, уж больно не хочу я отдавать его Фезенклеверу, чему тот научить может? Разве что чванству.
Волков понимающе кивал, но молчал. Этот Иоахим Гренер ему нравился, кавалер сразу, еще в первую их встречу, почувствовал в нем старого вояку. Немолодой помещик сразу произвел на рыцаря хорошее впечатление. Честный и открытый человек, совсем иной, чем здешние заносчивые бароны.
– Кавалер, я слышал, вы уже взяли молодых людей, может, и мой ко двору придется? – спрашивал Гренер с надеждой.
– Придется, придется, – отвечал Волков, рассматривая юношу.
Невысок, но крепок, как раз все для кавалериста. Плохонькая кираса, шлем тоже убог, подшлемник под ним стар, края торчат, нитки вылезли. Рукавицы из стеганой ткани сверху войлоком обшиты. Тесак у него пехотный, короток такой для кавалериста. Копье в руке неплохое, но и то пехотное, опять для кавалериста коротко.
– Он у меня в седле сидит хорошо, – расхваливал сына Гренер, – как привязанный, и коня не мучает, видите, ростом-то не велик. И храбр, ну, это вы в деле сами увидите. Самый храбрый у нас в фамилии. Я ему даже говорю, чтобы потише был.
Волков соседа не слушал, он думал, что парень-то, может быть, и неплох, но ему нужно и оружие, и доспех покупать. С тем, что у него есть, он только позорить кавалера станет. Да кормить его и еще его коня – все это деньги. Все это деньги, будь они неладны.
– Хорошо, сосед, хорошо, – говорил кавалер, очень этим радуя старого кавалериста, – возьму я вашего Карла, пусть живет с моими оруженосцами, я посмотрю, на что он способен.
– Он способен, кавалер, способен, – радовался сосед, – уж не сомневайтесь. И раз так, то я пришлю гороха, бобов, сала, постного масла, чтобы он для вас обузой не стал. Он привычен у меня к простой еде.
А вот от этого Волков уж точно отказываться не собирался. Этому он был рад. Последнее, что он сделал, так это задал всего один вопрос юноше:
– Так желаете ли вы, Карл Гренер, состоять при мне? Или это мечты вашего батюшки?