– Нет, не мечты это батюшки, это мои мечты, я его просил, чтобы хлопотал он о том. Нет у меня других мечтаний, кроме как воинское дело знать, а уж других учителей тут в округе нет, что с вами тягались бы в знании воинском. Отец сказал, что и вовсе таких не знает.
Хороший ответ, вроде и льстивый, но сказано то было так честно, что тронуло кавалера.
Волков покивал, да, ему нравились господа Гренеры, причем настолько нравились, что он решил плюнуть на кислое лицо жены, пусть хоть помрет от своей спеси и заносчивости прямо за столом, но он пригласит соседей на обед. Подумал и сказал:
– Пойдемте-ка есть, хоть и переезд у меня, а обед уже готов должен быть.
И жена его не разочаровала, едва кивнула графская дочь бедным соседям – больше для нее их не существовало. Соседи от такого приема оробели, сидели чопорно, лишний раз сказать что-то боялись. Слава богу, госпожа Эшбахта вскоре поднялась. Пробормотала что-то сквозь зубы, когда из-за стола выходила, и ушла наверх. Такая вот радушная ему хозяйка досталась. Зато как ушла, так пришел к ним всегда голодный Увалень, и все стало по-другому. Без госпожи было лучше, и о ней больше никто не вспоминал. Говорили мужи о делах военных, и даже Увальня кавалер похвалил прилюдно за дело на реке, отчего тот краснел и важно надувал щеки перед новым оруженосцем и его отцом.
Агнес стояла на коленях на столе, опершись на руки. Впечатавшиеся в твердую поверхность колени болели, да еще и юбки все ее были закинуты на спину. Она дышала носом и терпела свое положение, хотя всякие злые мысли уже лезли ей в голову. Ее уже начинал злить этот старый хирург. Девушке казалось, что он держит ее в таком положении специально, для унижения. Давно уже он мог рассмотреть, как заживает рана на месте ее крестца. Давно он мог ее отпустить, а он все держал ее в таком позоре и держал. Не иначе как специально. Или, может, нравятся старому развратнику тощие зады юных дев?
– Ну, так что же видите вы там? – не скрывая ехидства и раздражения, спросила она.
Но он словно слов ее и не слыхал, встал, отошел от стола, повторяя:
– Удивительно, удивительно!
– Можно мне уже подол опустить? – произнесла Агнес еще злее, чем прежде.
– Нет! – крикнул магистр Лейбус грозно. – Стойте так! Стойте так!
Он выхватил из стопки книг и бумаг кусок толстого стекла, стал вытирать его о рукав мантии. Протер и заглянул в него. Агнес увидала огромный глаз старика через стекло. А он подошел к ней и опять стал разглядывать ее зад. Вернее, то место, где начинается ложбинка между ягодицами. И опять говорит это свое:
– Удивительно!
– Чего же там удивительного? – воскликнула Агнес, у которой от стояния такого колени уже болели.
– Вижу я у вас регенерацию.
– Что? – удивилась девушка и повернула к нему лицо. – Регенерация?
– Да, настоящая регенерация. Наверное, вы о таком не слыхали, наверное, даже слова такого не знаете, – продолжал Отто Лейбус, по-прежнему разглядывая ее зад через свое стекло.
Агнес терпеть не могла, когда ее считали дурой. И она прекрасно знала слово «регенерация», встречала его в своих книгах. Не вытерпела, зря, наверное, но все-таки сказала старику зло:
– Сиречь восстановление. Сие любой школяр знает, кто язык пращуров учит.
Хирург оторвался от ее зада, уставился на девушку озадаченно и сказал потом:
– Да нет, сие не любой школяр знает.
– Так что, опять он растет?
– Признаться, да, первый раз в моей практике такое вижу, чтобы ампутированный член продолжал свой рост.
– Зря резали, – вздохнула Агнес, спрыгивая со стола, – зря боль терпела.
Она оправила юбки наконец, ей бы успокоиться, а она все злилась: получается, напрасно страдала, напрасно такое ценное зелье отдала. Вспомнила.
Она повернулась к хирургу и спросила:
– Зелье-то мое опробовали?
Мудрец, убеленный сединами, знаменитый человек, автор трактатов стал вдруг другим. Принялся улыбаться мерзко, потирать руки, как будто в волнении. И заговорил противно, не так, как говорил до этого:
– Признаться, опробовал. Думал, вранье, решился и… Да, то хорошее зелье, настоящее.
– Значит, все получилось? – спросила Агнес, которой приятно было еще раз услышать подтверждение своего мастерства от столь видного ученого.
– Да-да, – кивал хирург, теперь уже беря себя в руки и возвращаясь к своему нормальному состоянию. – Зелье ваше всяких похвал достойно. Я даже рассказал одному человеку о нем. И этот человек спросил меня, не могу ли такое зелье и ему у вас взять… купить?
Агнес замерла, ожидая продолжения.
У нее остался один флакончик, вернее полфлакона, из него она мазала свою кухарку, когда хотела ее наградить. Тогда горбунья или предавалась страсти с кучером прямо в людской, или вовсе ходила ночами по мерзким трактирам. И всегда возвращалась оттуда счастливой.
У Агнес осталась всего половина флакона. Девушка не хотела бы продешевить и назвать цену первой.
– Мой знакомый предложил вам десять талеров, – наконец, не выдержал молчания Отто Лейбус.
Агнес закатила глаза к потолку. Точно так, как закатывала глаза Брунхильда, когда ей оказывал знаки внимания тот кавалер, у которого не было на нее никаких шансов. Более резкого отказа и придумать нельзя.
– На базар ступайте, там всякого такого полно, купите и дешевле, – чуть не с презрением ответила девушка.
– Хорошо, я понял, это цена не вашего товара. – Хирург примирительно поднял руки. – Мой знакомый велел предложить вам цехин.
Девушка молча повернулась и пошла к двери. Впрочем, она подумала, что половину флакончика, может, и стоит отдать за толстый и тяжелый цехин. Но хорошо, что она не согласилась.
– Стойте, стойте! – заговорил ей вслед Отто Лейбус. – Это просто проверял я вас, мой знакомый и я понимаем, что такое зелье сделать нелегко.
– Ну, раз понимаете, – сказала она, развернувшись к нему лицом, – так дайте правильную цену.
– Он сказал, что не пожалеет за такое зелье десяти папских флоринов.
Как хорошо, что она не согласилась на цехин. Девушка не знала точно, но, кажется, десять флоринов, отчеканенных в монетном дворе его святейшества, стоят раз этак в шесть дороже самого нового, самого непотертого и тяжелого цехина.
Но сейчас вовсе не вес золота ее интересовал. Нет, с золотом все было ясно. Агнес медленно пошла к хирургу, стараясь заглянуть ему в глаза, говоря при этом:
– А кто же сей господин, что готов платить золотом за такую безделицу?
Тут все и поменялось в мгновение, теперь не лекарь с пациентом говорили, а охотник и добыча вдруг оказались в комнате. И старый хирург хребтом своим это почувствовал.
– Этого вам знать не надобно, – произнес он чуть медленнее, чем обычно говорил, и старался он при этом не глядеть посетительнице в глаза.
– Да уж сама я решу, что мне знать надобно, а что не надобно, – проговорила девица, приближалась к нему и так и норовила его взгляд поймать. – А ну-ка, ну-ка, погляди на меня, старик, погляди. Не отводи глаза-то, и так почти слепы они, а ты еще их прячешь. – И крикнула резко, как ударила: – На меня взгляни!
– Что с вами? – Отто Лейбус решил тут ее осадить. – Не лезьте ко мне, слуг позову!
И по недоумению глаза на нее поднял, поднял и скис тут же, словно опьянел. Обмяк, хотел шаг назад сделать, да в стол свой огромный уперся. Замер и смотрел на девушку, а та вдруг заулыбалась и заговорила ласково-ласково:
– Ну, говори, кому мой эликсир понадобился, да так, что он готов за него столько золота отдать, что можно упряжку коней хороших купить.
Старик молчал, у него голова стала кружиться от глаз ее. Рот разинет и закроет, разинет и закроет.
– Ну, говори, лекарь, не то так и буду тут стоять, а скажешь, так уйду сразу.
– Это… – Он замолчал. – Это для пациента моего.
– Ну? А имя-то у пациента есть?
– Он… Святой отец, брат Бернард. – Лекарь попытался зажмуриться, да не смог, словно кто пальцами ему веки расширял.
– Богатые попы в городе Ланне. Откуда у него столько денег? – спрашивала Агнес и пальцем перед глазами старика водила. – Ты, лекарь, глаз-то не отводи, не отводи. На меня смотри. Сюда, тут я, тут.
– Он епископ, – продолжал хирург, переводя дыхание.
– Ах, епископ? – говорила Агнес. – Тогда все ясно.
– Он настоятель храма Святого Николая. – Старик пытался жмуриться.
– Не прячь глаз, не прячь! – кричала девушка. – Тот самый, что на площади Святого Николая стоит?
– Тот, тот, – кивал Отто Лейбус, готовый сказать все, лишь бы эта чертова девка больше не пялилась на него: невыносимо это было, она словно заглядывала ему прямо в голову, в мозги смотрела.
Вот он вроде все сказал, что она знать хотела, а вроде и не все, девушка видела, что не все. Да-да, он что-то недоговорил.
– Ну, старик! – Она все еще «не отпускала» его глаз. – Говори, говори дальше, что ты там прячешь.
– Ничего, – лепетал хирург, – все сказал, все, нечего мне больше рассказывать.
– Врешь! – вдруг взвизгнула она. – Врешь, старик!
Подошла совсем близко, схватила его за подбородок и стала еще пристальнее, еще злее «заглядывать» в него.
– Говори, иначе ночами буду приходить к тебе во снах. Станешь по нужде вставать по десять раз за ночь. Или сон от тебя прогоню, неделями спать не сможешь, изведу тебя… Если не скажешь мне. Ну, говори!
Она уже пальцы сложила, чтобы свое умение «Касание» на старике испробовать, но тут он сам заговорил.
– Ох, что же мне сказать, – заныл Отто Лейбус, – что же… Ну, разве то, что епископ платье женское надевает. Молодых мужчин к себе водит, а сам для них женщиной бывает, и для этого… Для этих мужчин ему зелье ваше очень надобно. Я ему каплю дал, так он меня просьбами извел, что такое же зелье хочет.
– Откуда же ты все это знаешь, может, и сам ты из таких? – с интересом спрашивала Агнес.
– Нет-нет, он пациент мой, лечу я ему его задний проход, геморрои его и трещины… И все прочее… – говорил старик. – Вот и дал ему каплю вашего зелья на пробу, так он уже замучил меня своими просьбами.