– Да, – ответил Волков, все еще глядя на хвост колонны солдат, что растворялся в мелком осеннем дожде.
– Поначалу я не понимал, что вы затеваете, я думал, что нам придется драться с людьми герцога, – продолжал молодой рыцарь. – Но сейчас я понял, вы хотели сделать все, чтобы не поднимать оружия на людей своего сеньора и в то же время победить. Это было великолепно!
– Ну что ж, рад, что вы поняли, кавалер, – улыбнулся Волков. Это признание молодого рыцаря было ему, признаться, приятно. И он продолжил: – Запомните, фон Клаузевиц, победа без железа и крови – тоже победа.
– Я слышал, о вас говорили, что вы смелый и искусный воин, а теперь сам вижу, что вы умелый и хитрый дипломат.
– Да, кавалер, очень все вышло хорошо, – добавил Увалень, слушавший их разговор, – я-то думал, что драки не избежать.
Волков кивнул ему и фон Клаузевицу в ответ, принимая восхищение юных господ с благодарностью и достоинством.
Настроение у него было прекрасным, давно он не ощущал такого довольства. Порадоваться победой на реке не довелось из-за раны в шее и тревоги, что все еще не кончено. А теперь радовался: шлем отдал Увальню, подшлемник стянул, жарко ему было, с открытой головой под дождем ехал.
И все бы хорошо, только вопрос денег тревожил кавалера. Ведь он еще своим солдатам не платил, а им нужно было хоть немного денег дать, хоть пятьдесят монет на всех. На реке он хоть доспехов и оружия собрал немало, солдатам раздал, так те довольны были, а тут трофеев не оказалось совсем – одни расходы. И львиную долю денег заграбастали себе хитрый фон Финк и его офицер. Мало того что цену заломили без всякого милосердия, мало того что взяли вперед дела, так еще и обманули. Обещали двести солдат и тридцать арбалетчиков, а солдаты были только те, что пришли с капитаном, офицер так и не догнал их, то есть людей оказалось на пятьдесят меньше. Бог бы с ними, с фринландцами. Ну, жадны они до серебра безмерно, а у кавалера положение безвыходное. Выкрутили ему руки, взяли втридорога, тут не поделать ничего, уговор есть уговор. Ничего бы он им не сказал, если бы только они свое слово сдержали. Но они не сдержали, обманули его, а вот этого Волков этим прохвостам из Фринланда спускать не хотел.
Когда Волков подъехал к фон Финку, тот прогуливался по лагерю, смотрел, как солдаты снимают лагерь и грузят вещи в телеги. Он не обрадовался кавалеру, как будто знал наперед, что за разговор пойдет, нахохлился, даже вид у него стал колючий.
И Волков начал сразу, без всяких церемоний:
– Фон Финк, ваш офицер не пришел и людей не привел. Не хотите ли вернуть мне лишние деньги? Вернете талеров пятьдесят? Думаю, то справедливо будет, – спросил Волков у фон Финка. Причем спрашивал он, с коня не слезая.
Может, то, что говорил он свысока, а может, от жадности, но капитан вдруг разозлился, отвечал кавалеру горячо:
– Дело сделано было и без моих других людей, хватило тех, что со мной, а вы вместо благодарности еще взялись попрекать, подобно купчишке какому, новые расчеты считать.
– Отчего же мне не считать, когда вы продавали мне одно, а я получил другое, – стараясь не злить капитана еще сильнее, продолжал Волков. – И справедливо прошу я вернуть то, что взяли вы сверху обещанного.
– Как погляжу я, считать вы мастак, каких мало. Вам бы лавку менялы открыть, у вас, думаю, дела бы хорошо пошли, – продолжал фон Финк запальчиво.
Мало того что дерзкие вещи, так он еще их и с вызовом говорил, явно оскорбить намеревался.
Такой ярости на пустом месте и подобных оскорблений Волков не ожидал, нет бы сдержаться ему, но по глупости не сдержался и потерял хладнокровие. Стал выговаривать в ответ слова для капитана обидные:
– Зато у вас с лавкой бы ничего не вышло, обещаете вы одно, плату за то берете, а делаете мало из того, что обещали. И такие люди, как вы, называются… Знаете как?
– И как же? – зло спросил капитан.
– Не буду говорить вам, чтобы не прослыть грубияном таким, как вы, – отвечал кавалер.
– Грубияном? Да? – заорал капитан. – Я вам сказал, что вы похожи на менялу, считаетесь не хуже, чем они. Так воины себя не ведут!
Сначала солдаты перестали снимать лагерь, стали собираться вокруг ругающихся офицеров, слушать их, что было совсем недопустимо. Но Волкову уже гнев заливал глаза, он ничего вокруг не видел, сравнение его с менялой или купцом сильно задело рыцаря, и он уже орал на капитана.
– А как ведут себя воины Фринланда, расскажите мне! – кричал Волков. – Как мошенники, что обманывают доверчивых людей?
– Мошенники? – в ответ орал фон Финк. – Кто мошенник? Я? Я?! Человек, что пришел вам на помощь?
– Помощь? Хороша помощь! Чертов благодетель, на помощь он пришел, оказывается! Триста пятьдесят талеров, чтобы нанять двести тридцать солдат на три дня! Да еще и обмануть при этом! Привести всего сто восемьдесят. Это что, помощь? Это не помощь, это называется мошенничеством!
К ним, скользя по мокрой глине, спешили Брюнхвальд и Бертье.
– Господа, господа! – говорил им Бертье, подбежавший первым. – Недопустимо сие при подчиненных.
Но Волков очень хотел, чтобы солдаты и сержанты фон Финка слышали о сумме, которую взял их капитан за этот короткий поход.
– Триста пятьдесят монет – это не помощь! Это грабеж! И вместо двухсот тридцати солдат вы привели всего сто восемьдесят! Было бы честно, если бы вы вернули хотя бы пятьдесят талеров! Иначе вы не имеете права называть себя честным человеком!
– Господа, лучше бы вам поговорить о том в шатре, – предложил Брюнхвальд. – Солдатам не пристало слышать распри командиров.
– Я спас вас! – заорал фон Финк, багровея, не слушая других офицеров. – А вы меня теперь оскорбляете? Оскорбляете? Ничего вы не получите! Ни пфеннига!
– Вы отдадите мне пятьдесят монет или…
– Кавалер, кавалер, не надо, – уговаривал Волкова Брюнхвальд, – на вас смотрят солдаты.
– Или что? Вы что, хотите меня вызвать? Что? Хотите? Я готов принять ваш вызов! – кипятился капитан, хватаясь за меч.
– Ах, вызов, значит? Значит, вы заговорили о вызове? – бледнел Волков. Теперь, кажется, хладнокровие начало возвращаться к нему. – Хотите драться, значит? Хорошо, старый вы болван. Видит Бог, я этого не желал!
Кавалер смотрел на престарелого капитана, тот, может, и высок ростом, может, он и был когда-то силен, но сейчас ему уже далеко за пятьдесят перевалило. Даже при равных возможностях, даже не будь у Волкова такого хорошего доспеха, у капитана не оказалось бы против него ни единого шанса. Зря капитан завел этот разговор. В голосе кавалера послышался металл, и всем, кто его слышал, стало не по себе.
– Стойте! Да вы с ума сошли, господа! – закричал Бертье. – Неужто вы станете драться из-за пятидесяти монет?
– Дело не в деньгах! – кричал фон Финк. – Этот господин называл меня мошенником!
– После того как вы обозвали меня купчишкой и менялой!
– Стойте, остановитесь, господа! – вдруг заговорил ранее молчавший фон Клаузевиц. – Стойте! Пока не поздно, остановитесь!
Он не постеснялся вступить в распрю, хоть по возрасту не имел на это права. Любой из спорящих годился ему в отцы. Все уставились на молодого рыцаря.
– Кавалер, вы не можете драться с капитаном, – продолжал фон Клаузевиц спокойно, хоть и понимал свою дерзость, вставая между ним и фон Финком.
– Это еще почему? – зло спросил Волков, уже слезая с лошади.
– Вы пригласили капитана на свою землю, значит, он ваш гость. – Молодой рыцарь даже не дрогнул. – Не должно вам скрещивать оружие с гостем.
– Откуда ему знать о законах гостеприимства, – ехидно заметил капитан. – Он все больше в счете практикуется.
Волков положил руку на эфес меча. Если бы взгляд убивал, так он уже разорвал бы капитана на месте. Кавалер сжал эфес. Дальше терпеть оскорбления он не собирался, несмотря на неписаные законы, о которых говорил его рыцарь.
Но фон Клаузевиц вдруг сделал то, что делать ему бы не следовало. Он положил свою ладонь на руку Волкова, не давая тому тянуть меч из ножен. Сделав такой непочтительный жест, молодой рыцарь глянул Волкову в глаза и продолжил речь, обращаясь к фон Финку:
– Очень это самонадеянно и очень дерзко, пользуясь неприкосновенностью гостя, оскорблять хозяина земли, ведь за хозяина вызов могут принять его люди. Если, капитан, вы не прекратите оскорбления моего сеньора, я буду вынужден расценить ваши дерзости как личное оскорбление.
– Ах вот как! – с пренебрежительной усмешкой воскликнул фон Финк. – У нашего героя нашелся чемпион! Купчишкам как без охраны жить?
– Замолчите, капитан, – продолжал фон Клаузевиц очень твердо и сделал шаг к противнику. – Господин фон Эшбахт не имеет права с вами драться, но я имею. И если вы не прекратите свои оскорбления, я убью вас.
Голос и поведение молодого человека были так серьезны, что фон Финк не решился больше рассыпать оскорбления. Он посмотрел на собравшихся офицеров, на фон Клаузевица, на Увальня, поклонился едва заметно и пошел прочь, даже не глянув на Волкова.
Солдаты, что наблюдали перепалку, тоже стали расходиться, переговариваясь. А вот Волков еще стоял и стоял, глядя в спину удаляющегося капитана. Слишком сильным было оскорбление, чтобы позабыть его так сразу. Конечно, об этом и речи идти не могло.
– Бросьте, кавалер, этот напыщенный дурак даже не понимает, что едва не лишился жизни, – начал было успокаивать его Бертье.
– Оставьте это, Бертье, – ответил Волков таким тоном, что ротмистр поклонился и быстро ушел.
Впрочем, кавалер сам не понял, почему, но очень быстро успокоился. Нет, не забыл. Как такое оскорбление, нанесенное при его людях, можно вообще забыть. Но вот уже через пару минут кровь больше не вскипала, приливая к лицу, красными пятнами, а злоба не захлестывала его волнами вместе с приходящими неприятными воспоминаниями. И он, кажется, даже был благодарен, что в распрю вмешался этот молодой наглец фон Клаузевиц, который набрался смелости касаться его руки и останавливать его меч в такой серьезный момент.