– А Брунхильда, значит, своего не добилась, замуж за господина проползти не получилось у змеюки. Наверное, слезы льет? В петлю-то не полезла? – спрашивала девушка, кажется, даже с надеждой в голосе.
– В петлю? Брунхильда? – Роха даже встал из-за стола и стал смеяться. – А-ха-ха! Да вы, госпожа Агнес, совсем ничего не знаете?
– Так говори же, господин Роха, – зло велела девушка. – Чего я там еще не знаю?
– Так господин нашу Брунхильду выдал замуж за старого графа.
– За графа? Эту трактирную потаскуху за графа выдал? – не верила своим ушам Агнес. – За графа? Быть такого не может, неужто граф взял ее…
– Да клянусь вам, что так. Как увидал ее, так полюбил горячо, приезжал к господину свататься, просить ее руки, говорят, драгоценности ей дарил. Золото дарил. Говорят, поместье ей завещал какое-то. Но про то я точно не знаю, врать не стану.
– Поместье? – Агнес словно пьяная была и не все сразу понимала, поэтому и переспрашивала. – Брунхильде поместье и золото? Потаскухе этой?
– Да, ей, так граф-то не знает, что она потасканная, он-то думал, что она сестра кавалера Фолькофа. Господин-то ее как сестру выдавал.
– Сестру? – Агнес смотрела на гостя круглыми глазами.
– Сестру, сестру. Вот так-то, а вы говорите, в петлю ей лезть, нет, чего ей в петлю лезть, она теперь графиня.
Девушка вдруг стала серьезной, ее растерянность прошла, как рукой сняло, она спросила строго:
– Так ты за пушками приехал, господин Роха?
– Что? А, да, за пушками, за пушками, – кивал Роха.
– Так не сиди тут, иди забирай их.
– Забирать? – Он немного растерялся от такой смены настроения у хозяйки.
– Ступай, ступай, иди к пушкам, некогда мне с тобой тут сидеть, – сказала она, вставая, – дела у меня. Много дел.
Так все поменялось разом для нее, что и слов не было. Сидела Агнес задумчивая. Казалось, все идет как обычно, и вдруг вот такие перемены, к которым она и не готова была. Не захотела по глупости остаться в той глуши с господином, и вот она уже на отшибе оказалась. А жизнь мимо течет рекой стремительной. И для некоторых вон как русло ее изгибается. Брунхильда, кобыляка беззубая, дура неграмотная, девка кабацкая, которую брал, кто хотел, за десять крейцеров, вдруг графиня? Да как такое случиться могло? В сказках такого не бывало. А еще господин вдруг женился. Нет, конечно, Агнес думала, что он женится, даже иногда ей приходило в голову, что не на ней, но чтобы вот так быстро, даже ее на свадьбу не позвав. Это было… обидно. Так обидно, что Агнес стала плакать, но совсем немного.
Чего слезы-то лить, дело надо делать. Плачь не плачь, а за графа, сидючи дома в нищете, замуж не выйдешь. Обидно, обидно, но забыть надо об обидах. Думать надо. Думать. Как беззубая замуж вышла? А вышла она, во-первых, потому что мужи на нее с открытым ртом смотрели, хоть и зуба у нее не было, во-вторых, потому что господин ее своею сестрой называл, никак не иначе. Агнес посидела да решила, что и ей нужно пошевелиться. Теперь, когда она могла менять свою внешность, ей не составило бы труда прослыть красавицей. Нет, конечно, не менять себя полностью, обращаясь в роскошную темноволосую девицу, в ту девицу, которой она по дому голая расхаживает, а придать себе чуть-чуть настоящей красоты. Чтобы изменения в глаза тем, кто ее знает, не сильно бросались. Да, это ей по силам: лоб, скулы, нос, плечи, грудь… Все, что нужно, чтобы быть привлекательной, она сделает, она даже уже прикидывала, как станет выглядеть. И уже знала, кто поможет ей попасть в высший свет города Ланна. Оставалась сущая безделица: ей требовались платья новые да украшения. Платья из парчи и шелка. Еще золото нужно на пальцы. Не может племянница рыцаря Божьего господина фон Эшбахта в оловянных перстеньках со словами из молитв в свет идти.
Она случайно взглянула на Уту и Зельду, что шушукались у плиты. Им тоже требовалась хорошая одежда. Не могут же слуги богатой госпожи ходить в обносках. В общем, ей нужны были деньги. И не та мелочь, что собрала Агнес, катаясь в карете по округе и обирая купчишек. Нет, ей требовались настоящие деньги.
Она встала. Дело решенное, но пока ей надобно было доделать зелье. То самое зелье, что вскружит голову любому мужчине.
Роха приехал с людьми и лошадьми, пушки со двора вывез, сразу много места освободилось. Игнатий вышел, подмел за ними, так чисто стало на дворе. Хорошо стало. Лошадям и карете теперь было где развернуться.
А зелье не шло, перегрела, что ли. Загустела основа, потемнела.
Агнес по дурости вылила туда выварку из мандрагоры. Так обидно стало: Зельда с Игнатием мандрагору неделю искали, а она по глупости половину такой ценности извела. Еще и три дня кропотливой работы псу под хвост. Как досадно это! Тут Ута под руку попалась, пришла, спрашивала что-то, так Агнес нахлестала ее по щекам от огорчения. Села потом, поплакала даже. После подошла к зеркалу, слезы вытерла. Успокоилась. Даже заплаканная была красива. Но сделала бедра чуть пошире. Ну и потом скулы чуть-чуть повыше.
Тут пришла зареванная Ута и сказала, что от книготорговца прибежал посыльный.
Агнес накинула платье, даже чепец на голову не надела, невелик гость, приняла свой настоящий вид и спустилась на первый этаж:
– Ну, что тебе?
– Господин Люббель просил вас быть, – говорил мальчишка, низко кланяясь перед этим.
– Хорошо, буду, – сказала Агнес, – ступай.
А мальчишка не уходил, глаза косил, стоял да кланялся опять.
– Зельда, – догадалась госпожа, – дай ему крейцер.
Видно, что мелочный мерзавец Люббель сам денег не дал, решил, что она заплатит посыльному.
– Один? – скривился мальчишка, беря монетку и пряча ее за щеку.
– Одного будет довольно, – сказала горбунья, выталкивая гонца в дверь. – Ступай.
Агнес вздохнула, нужно, конечно, было снова делать выварку из оставшейся мандрагоры, да что-то лень. Вот и решила она развеяться.
– Игнатий, карету готовь, Ута, одежду неси. Поеду по городу прокачусь до ужина.
Как всегда, Уддо Люббель был неприятен и дурно пах, новые зубы у него не выросли, а те, что еще оставались, не побелели вдруг. Но что тут поделаешь, других людишек на такую работу сыскать трудно. Не всякий отважится отыскивать такие книги и такие вещи, что были нужны Агнес. Да и не всякий знает, где такие искать. Вот и терпела она его, морщила нос, смотреть на него не могла, но терпела. Сама на его фоне гляделась ангелом во плоти. Стала девушка себе стати добавлять. В плечи, в бедра, в зад. Роста прибавила, лицу – округлости. Вся чистая была и телом, и одеждой. С кожи все прыщи, все пятна и оспины, все, что портить ее могло, убирала. Лицо чистое, ангел, да и только. И главное – теперь быть такой ей труда не составляло. Да хоть весь день она так проходить могла. До самой ночи не устала бы такую простенькую красоту держать.
– Вы ослепительны, прекрасная госпожа, – шепелявил книготорговец, низко кланяясь.
Нет, не врал ублюдок, не льстил, она щекой чувствовала, как смотрит и смотрит он на нее, словно жрет ее погаными глазами своими. Ах, как приятно красавицей быть. Только платье нужно новое, это для такого ее роста коротко уже. Еще и старо оно, подол и манжеты уже обтрепались, да и не носят такие уже в Ланне.
– Показывай то, за чем звал, – холодно сказала Агнес.
– Вот, молодая госпожа, вот что прислал мне один мастер. – Он начал доставать дерюгу из ящика с соломой, рассказывал при этом: – То мастер хороший, хороший, госпожа. Его один раз инквизиция брала, так ему бежать пришлось.
Люббель развернул дерюгу и показал девушке шар. Это был небольшой молочно-белый шар, удивительно красивый шар. На грязной руке книготорговца он выглядел беззащитно. Черные ободки давно нестриженных ногтей гляделись на молочной поверхности стекла кощунством.
Агнес поторопилась взять этот чудесный шар из грязной лапы, так торопилась, словно спасала это волшебное стекло. Вырвав шар, она сразу принялась глядеть в него, приближая стекло к глазам и отдаляя его.
– Этот мастер прославлен своим искусством, – продолжал книготорговец, вздыхая. – Боюсь, госпожа, даже цену вам сказать, что он просит за шар.
– Да уж не стесняйся, говори, – произнесла девушка, не отрывая глаз от белого стекла.
– Хочет он сто двадцать талеров, – заискивающе проговорил Люббель.
– Он хочет или ты хочешь? – уточнила Агнес, все еще не отрываясь от шара.
– Он, госпожа, он, моей корысти тут нету.
Тут девушка наконец оторвалась от стекла, размахнулась и ударила шаром о каменную стену. Так ударила, что осколки брызнули в разные стороны, а она сказала:
– Сто двадцать талеров многовато за красивую стекляшку, в которой нет жизни.
– Госпожа моя, – Люббель растерянно осматривал пол, на котором валялись крупные и мелкие куски белого стекла, – госпожа моя, а что же я скажу… мастеру?
– Скажи, что везет ему сильно, не буду я его наказывать за обман его. – Она взяла из кошеля талер и кинула его Люббелю. – Собери стекло да отправь ему обратно. И напиши, что если он недоволен будет, так пусть приедет сюда и скажет мне о своем недовольстве. А уж я найду, что ему ответить. – Она повернулась и пошла к двери, но на ходу, головы не оборачивая, спросила: – Книги интересные ищешь мне?
– Ищу, госпожа, ищу, – невесело отвечал ей книготорговец, глядя на куски стекла на своем полу, – кажется, нашел вам «Манипуляции» Маллера.
Агнес сразу остановилась, развернулась к нему, она знала это слово:
– «Манипуляции»? Что за книга?
– О! Это знаменитая книга, инквизиция ее воспретила, за одну эту книгу можно попасть в лапы попов, – говорил Люббель. – Там писано, как управлять людьми помимо их воли и желанием своим подчинять себе слабых.
– Хочу эту книгу, – сразу сказала Агнес. Она уже умела кое-что из этого, но делала это по женскому наитию, не зная тонкостей.
– За ту книгу отдать придется много денег, – предостерег ее книготорговец.
– Сколько?
– Не знаю, не знаю, госпожа, книга это редкая, за нее могут и пятьдесят монет попросить.