«Отец мой и сеньор мой по Господу, рад Вашей похвале, как ничему другому не радуюсь, уповаю на заботу Вашу и молитву Вашу, тем и живу. Все хлопоты только ради Вас и затеваю. Все труды и заботы про Святую Матерь Церковь и про Вас, отца моего.
Просьбы Ваши о врагах Матери Церкви я выполняю, дважды уже бил их и у них на земле, и на земле своей. И оба раза бил их с позором, чтобы знали они, что Господь не с ними, а с нами. И рвением своим я уже сеньора своего обозлил, обозлил так, что он за мною присылал добрых людей, насилу от них отделался. И при этом Ваш капитан фон Финк брался мне помогать, а за помощь взял с меня серебра премного больше, чем помог. И когда я просил его часть серебра вернуть, так капитан браниться стал грубо. Обиды говорил, как пьяный простолюдин, все при людях моих и при солдатах моих, все его лай слышали. Убивать я его за то хотел, да не смог, он человек Ваш, только то его и спасло. И теперь мне просьбу Вашу никак не выполнить, я уже воюю за вас и за Церковь с горскими псами и с сеньором своим. Еще одного врага мне не осилить. Может, Вы, отец мой во Господе, найдете управу на капитана своего, тогда я сразу возьмусь Ваших купчишек в разумение и уважение приводить. А иначе мне с тремя воевать, так и конец мне будет быстрый.
А еще, отец мой, я напомнить Вам осмелюсь, монах брат Семион уже писал и Вам, и архиепископу Малена о деле канонизации, прошу Вас поторопить ход сего дела, прошу Вас ускорить по возможности причисление невинно убиенного брата Бенедикта к лику святых. Сие очень важно и для меня, и для людей местных будет. Уповаю на заботы и молитвы Ваши.
Рыцарь Божий
Иероним Фолькоф фон Эшбахт».
Брат Ипполит помог ему запечатать письмо, Волков взглянул на гонца, который уже доедал то, что ему положила в тарелку Мария.
– Отдашь господину своему, – велел кавалер, когда брат Ипполит передавал гонцу конверт. – А на словах скажешь, что я тотчас исполню его просьбу, как только урезонит он человека своего. Но только я точно должен знать о том, что человек тот мне больше не помеха.
– Передам слово в слово, – обещал гонец, вставая из-за стола.
А еще Волков подумал и решил, что жечь письмо архиепископа не будет, пусть полежит пока. Он положил бумагу в сундук, не в большой сундук, где обычно хранил мешки с серебром, а в малый, заветный, к стеклянному шару и золоту. У этого сундука был хитрый и надежный замок. За него Волков был спокоен. Да, пусть письмо полежит пока… Мало ли что…
Едва гонец ушел, как Волков оглядел стол, словно ища чего-то и не находя. Потом сказал:
– У нас никогда не бывает риса.
– Риса? – с удивлением спросила Бригитт.
– Да, никогда не бывает риса. Я, когда воевал на юге, часто ел рис.
– Ну да, рис вкусен, – согласилась рыжая красавица.
– И никогда у нас не бывает кофе. Вы пили когда-нибудь кофе, госпожа Ланге?
– В доме графа подавали кофе как-то раз, но он никому не понравился, – ответила Бригитт.
Госпожа Эшбахта же смотрела на мужа с интересом, ей этот разговор был любопытен.
– А я люблю кофе, – заговорил Волков, явно вспоминая что-то приятное. – При осаде Фрего мы на полгода стали в одном городке на зимних квартирах, там был маленький порт, а в этом порту таверну держал один мавр, там сарацинские купцы все время варили кофе, у них я к нему привык. К нему и к рису, тушенному с сарацинскими специями.
– Рис еще есть можно, коли совсем голодна, – скривилась Элеонора Августа. – А кофе… так это пойло, что пить невозможно. Горькое и терпкое, словно отвар коры дуба, что в детстве лекарь от хвори в животе мне давал. Только маврам да грубым солдатам оно может прийтись по вкусу.
– Одна госпожа подавала его с сахаром и сливками, это было вкусно, – продолжал Волков, не замечая слов жены. Он уставился на Бригитт. – Госпожа Ланге, прошу вас взять на себя управление домом, так как госпожа Эшбахта сильно занята своим вечным рукоделием.
Бригитт с удивлением перевела взгляд с него на Элеонору Августу, не решаясь дать согласия. Элеонора скривила губы, она была зла и не скрывала этого.
– Госпожа Ланге, – продолжал кавалер, – Мария старается, но она не может управлять домом, она из мужиков, ей управлять благородным домом не под силу, а вам под силу. Отчего же вы не соглашаетесь?
Бригитт встала, сделал книксен с поклоном и ответила, все еще поглядывая на Элеонору Августу:
– Как пожелаете, господин фон Эшбахт. Отказаться я не смею. Для меня служить вашему дому – честь. А не соглашалась я оттого, что боялась, что не справлюсь.
– Кто ж справится, если не вы? – произнес с улыбкой Волков, он полез в кошель и достал оттуда золотой, положил его на край стола. – Приступайте немедля. Я хочу, чтобы в доме у меня были специи, рис, кофе и сахар. Хочу пить кофе по утрам, узнайте у купца, как его варят.
– Да, господин фон Эшбахт. – Бригитт снова сделала книксен и взяла со стола монету. – Отправлюсь в город сейчас же.
– Только экономьте мои деньги, госпожа Ланге.
– Буду беречь их, – обещала Бригитт.
– Кстати, езжайте не на телеге, на карете езжайте, – разрешил кавалер, когда Бригитт уже поворачивалась, чтобы идти. – Возьмите с собой Увальня.
– На карете? – возмутилась Элеонора Августа. Она не была довольна всей этой затеей, а уж то, что госпожа Ланге еще и ее карету возьмет, так это вовсе был вздор! Наглость! Она стала говорить с жаром и с гонором: – Это моя карета! Я не дозволяю ей ездить на моей карете, с моими лошадями и с моим кучером. На телеге поедет!
– Нет, – спокойно и холодно отвечал ей супруг, – она дом мой представлять будет и имя мое. И поедет на карете, а вы не будьте так жадны, не то в следующий раз сами на телеге поедете, госпожа сердца моего. – Элеонора вскочила, что-то хотела сказать, но Волков жестом прервал ее: – Хватит вам, прекратите оспаривать мои слова, я хозяин Эшбахта, а вы жена моя. И всегда тут будет по-моему. Вы упрямством своим и дерзостью только позорите себя.
Элеонора Августа ответила невежливым, почти незаметным кивком, повернулась и пошла из обеденной залы злая. А вот госпожа Ланге сделалась оживленна и едва могла скрывать радость. Она пошла на конюшню вместе с Увальнем, чтобы отдать распоряжение запрягать карету и седлать коня, хоть тот и один мог управиться.
Волков остался сидеть за столом. Мария с помощницей взялись за уборку, а к господину пришел Ёган говорить о делах и о том овсе, что у них остался, что до следующего урожая его может и не хватить с такими расходами.
А когда госпожа Ланге спускалась сверху, уже облачившись в дорожный плащ, она украдкой показала кавалеру бумагу. Всего на мгновение мелькнула в ее руке бумага и тут же исчезла под плащом, но кавалер знал, что это.
Конечно, он не мог разглядеть ни почерка, ни слов, что были на конверте, но без того понимал, кем и для кого написано это письмо.
Да, это письмо его жены к своему любовнику. И ничего другого и быть не могло. Он едва заметно кивнул Бригитт, и та пошла на двор, пряча бумагу в одежды. Увалень следовал за ней.
Торговое дело, дело купеческое, быстро затягивает тех, кому оно пришлось по душе. Деньги есть деньги, мало кому удается избегнуть их чар. Еще недавно хрупкий, худой мальчишка-недокормыш стоял перед Волковым и едва не рыдал, когда кавалер сказал, что военное дело ему не надобно, что дело мальчику он хочет дать торговое. А теперь… Нет, мальчик почти не потолстел, хотя заметно подрос, колет короток в рукавах был. Но теперь это сделался другой юноша. Все теперь в нем иное, и говорил не так, как прежде, уверенно говорил:
– Дядя, я опять к вам телег просить, телеги с лошадьми сейчас не заняты, хлеба с полей давно свезли, они без дела стоят. Дозвольте взять пять телег, тех, что покрепче, тех, что из вашего военного обоза, меринов тоже.
Ловкий, по лицу видно, пройдоха Михель Цеберинг в разговор дяди и племянника не лез, позади стоял, сжимая в руках берет.
Волков молчал, решение принимать не торопился. Конечно, он даст телеги, но нужно знать, что затевают эти двое. А Бруно Дейснер, его племянник, продолжал говорить:
– Дело вышло удачное, господин де Йонг сразу у нас весь брус и доски купил, что мы привезли. Прямо здесь, нам даже не пришлось отправлять товар в Мален.
– А кто такой этот господин де Йонг? – поинтересовался Волков, ему было интересно, кто это у него в его земле стал торговать по-крупному строительными материалами.
– Да как же, дядя, это же ваш архитектор, что сейчас церковь у вас строит, – удивлялся племянник.
– Ах, вот кто это! – Кавалер, признаться, никак имя архитектора запомнить не мог, хотя отвечал на его поклоны.
– Да, и господин де Йонг сказал, что нужно ему будет леса втрое больше того, что мы ему продали, и готов у нас все купить, так как цену мы ему дали лучшую, – сообщал Бруно Дейснер по-мальчишески радостно.
Тут у кавалера мелькнула одна мыслишка, опасение одно, он решил дальше спрашивать:
– Лес вы продали, а зачем же вам телеги с меринами?
– А мы кроме леса еще взяли шестьдесят корзин угля. Стоят они сейчас в амбарах, прямо на пирсах, – с радостью и не без гордости рассказывал племянник, – а от дождя древесный уголь портится, мы, конечно, его накрыли рогожами, но нужно быстрее груз в Мален везти, там отличную цену за него дают, будем иметь по двенадцать крейцеров дохода с корзины!
Волков помнил эти корзины, такие стояли в Милликоне во множестве, когда он грабил ярмарку. Те корзины были велики, едва ли не в рост человека.
– Шестьдесят корзин? – переспросил он. – А как же вы привезли ко мне в амбары шестьдесят корзин угля, да еще и леса, никак баржу нанимали?
– Нанимали, дядя, конечно, нанимали, – кивал племянник.
– А денег где столько взяли, чтобы целую баржу товаров купить? Я вам, племянник, столько денег не давал.
Племянник тут и осекся, повернулся и посмотрел на своего компаньона, мол, а что сейчас говорить?