Брат Семион и брат Ипполит ушли, а он сложил золото в сундук, запер его, задул свечу и остался сидеть в полумраке. За окном был день, но тучи висели низко, мелкий дождик медленными каплями стекал по стеклу, настроение у Волкова было под стать погоде.
Все, все висело на плечах его тяжким грузом, собиралось огромным комом, давило и давило книзу. И чем дальше все шло, тем тяжелее становился этот ком. Вот теперь еще и Сыча у него нет, когда он нужнее всего. А деньги? Чертовы деньги. Как, как без них жить? Да жить-то еще ладно, он бы прожил, будь он один, пропитался бы на то, что поместье давало. Но он-то не один, у него три сотни, да больше даже, всяких людей, и простых, и благородных. Как тут без денег быть? Ах да, еще и жена у него есть, как он забыть про нее мог. Точно, точно испытывает его Господь, не иначе. Не то другую бы жену ему дал. Женушка спать с ним не желает, дескать, груб он для дочери графской, кривится, словно он прокаженный какой, а еще с ничтожным человеком извести его задумывает. И герцог после пустой попытки его взять озлобится только, а как иначе, всякий бы озлобился, если младший тебе перечит и при всяком случае непокорность показывает. Тут любой сеньор осерчает. А ко всему этому архиепископ просит, чтобы Волков купцов вразумлял. Просит. Этот поп так попросит, что попробуй еще отказать ему в просьбе его. Впрочем, дело с деньгами складывалось так, что кавалер, кажется, начинал склоняться к удовлетворению просьб епископа. Но нужно было все как следует обдумать.
Волков сидел и думал, думал о делах своих. Дела его были нехороши. Положение его, конечно, нельзя назвать завидным, но вот в чем он силен, так это в упорстве своем. За все годы в солдатах и гвардии ему ни разу не приходилось сдаваться. Ни в осадах, когда сидели без хлеба и ели старую, твердую конину. Ни в проигранных сражениях, когда в почти безвыходных ситуациях он все-таки пробивался к своим или дожидался темноты и уходил с поля боя, пока победивший враг грабил мертвых. В общем, не умел Волков сдаваться, да и учиться не собирался.
Все бы у него могло получиться, лишь бы горцы не затягивали с новым вторжением. Сколько бы их ни пришло, много или мало, лишь бы не тянули. Победа или поражение, пусть все рассудит Бог, но лишь бы побыстрее, лишь бы не ждать.
И все же, пока в войне затишье, мысли вновь и вновь возвращались к насущному. Четыре дня – нет золотого гульдена! Четыре дня – еще одного гульдена нет!
Сидеть-высиживать да тосковать кавалер не хотел, не любил он этого, попы правильно говорят: уныние – грех. Нужно дело делать, нужно узнавать все самому, а не с чьих-то слов, и Волков решил разобраться, сколько сена и овса в день на лошадей его уходит. Из всех трат хотя бы про эту узнать, а еще выяснить в точности, сколько всего коней у него разных. У него ведь и боевые кони, и тягловые для обоза, и мерины рабочие для пахоты есть. Конюшни битком, а он даже не знает, кто у него главный конюх. Кавалер спустился на первый этаж, там госпожа Ланге дворовую бабу по мордасам охаживает, как он из слов понял, за посуду плохо мытую. Он был рад, что нашел Бригитт занятие важное: и она при деле, и дом будет в порядке, ведь госпожа Эшбахта домом не занималась, не приучена графская дочь ко всякой работе.
Он звал с собой Максимилиана, пошел в конюшню посчитать лошадей. Спросил у оруженосца:
– Кто у нас за всех коней отвечает?
– Отвечает? – не сразу понял Максимилиан.
– Да, кто у нас главный конюший в поместье? – спросил Волков, понимая, что такого нет. Он же сам такого назначить должен был.
– Нет у нас такого, – подтвердил юноша. – Вашими конями я и Увалень занимаемся, а рабочими – Ёган, его мужики. А всеми конями, что для кареты госпожи, так кучер госпожи и занимается.
– А овес, сено для корма – все Ёган дает?
– Да, кавалер, – сказал Максимилиан.
Во дворе как обычно все: один мужик таскал воду в дом от колодца, баба тут же хворостом и дровами занималась, мужик у конюшни с телеги вилами сено в конюшню носил. Волков направился к нему и почти уже дошел, но тут во двор въехал верховой. Был он не беден, хоть и не богат, на неплохом коне, но ни парчи, ни бархата на господине не было.
Кавалер и Максимилиан остановились, стали на приезжего смотреть. А тот их увидал – они оба при мечах были, – подъехал, спешился и поклонился:
– Надеюсь, вижу я господина Эшбахта?
– Да, я фон Эшбахт, чем обязан? – вежливо осведомился Волков.
– Я капитан Тайленрих из Лейденица, глава военной гильдии стражей Южного Фринланда.
– А, соседи, рад видеть, прошу в дом, – произнес Волков. – Максимилиан, примите у господина Тайленриха коня.
Хорошо, что он поручил госпоже Ланге руководить домом. Госпожа Эшбахта, увидав гостя, едва кивнула ему, сидела, нахохлившись, словно курица на насесте в холод, губы в презрении поджала, все своим рукодельем дурацким занималась. А Бригитт сама подошла к капитану, шляпу у него взяла, не погнушалась, держалась вежливо и приветливо. Как только мужчины сели за стол, так велела вина принести и тарелку капитану, так как он с дороги мог быть голоден. Умница, все правильно делала, Волков виду не показывал, но был ею очень доволен. А еще ему стало интересно, зачем этот капитан к нему приехал, но кавалер не торопил гостя. Тот не заставил себя ждать:
– Просили меня о визите к вам уважаемые люди.
– Уважаемые люди какого места? – спросил Волков.
– Те люди, что на нашей реке и в наших местах хорошо известны, – сказал капитан, глядя, как Мария под присмотром госпожи Ланге кладет на тарелку хорошую еду.
Но Волков ждал имен, и Тайленрих их назвал:
– Господа Плетт, Фульман и сам господин Вальдсдорф о том меня просили.
– Плетт – это торговец углем, кажется, – сразу вспомнил кавалер, это ему писал письмо племянник.
– Именно, известный и богатый лесоторговец и торговец углем, – отвечал капитан.
– А Вальдсдорф – это толстяк из городского совета города Рюммикон, – вспоминал Волков этого неприятного человека.
– Именно, именно, – кивал капитан, – а еще он глава Линхаймской коммуны лесорубов и лесоторговцев. С ними еще и господин Фульман был, он тоже крупный купец и владелец пристаней и складов в Рюммиконе.
– И что же нужно этим достойным господам от меня? – Волков поначалу даже и предположить не мог, к чему этот визит и весь этот разговор.
– Эти достойные господа огорчены тем, что ваших людей, что привезли в Рюммикон письма от племянника вашего, взяла стража.
– А уж как я огорчен, – сухо заметил кавалер, он уже начал догадываться, что сейчас у него будут просить деньги за освобождение Сыча.
Волков был готов отдать много денег за своего человека. И не только потому, что Фриц Ламме приносил ему пользу, но и потому, что успел к нему уже привыкнуть. Тем не менее он собирался хорошо торговаться.
Но капитан вдруг сказал:
– Господа из Рюммикона просили сказать, что письмо, адресованное одному из купцов, пришло не вовремя. Он недавно потерял племянника в сражении на реке, в котором вы разбили горцев. Траур еще не прошел, боль не утихла. Вот он и позвал стражу. Но господа Фульман, Плетт и Вальдсдорф хотят знать: ваш интерес к углю и лесу еще не охладел?
– Интерес моего племянника к углю и лесу еще не охладел, – отвечал Волков, он был рад, что дело продолжается.
– В таком случае господа спрашивают: не соблаговолите ли вы и ваш племянник встретиться с ними?
– Я так полагаю, что встретиться они хотят на вашей территории?
– Да, именно, – кивал капитан. – Они считают, что не могут приплыть к вам, а вам неблагоразумно будет ехать в кантон. Потому они просили меня быть посредником и организовать встречу в Лейденице, а уже там обговорить все вопросы. Я со своей стороны гарантирую вам безопасность.
Это было то, что Волкову требовалось: связи в кантоне пригодятся, даже если и торговля не выгорит.
– Я буду у вас.
– Тогда в воскресенье, допустим, пополудни я жду вас на пирсах в Лейденице.
– При мне будет дюжина людей.
Капитан помолчал, а потом сказал:
– Что ж, я понимаю ваше недоверие. Хорошо, пусть будет двенадцать людей.
– Ну, тогда выпьем. – Волков поднял стакан – дела шли на лад. – Ваше здоровье, капитан!
Конечно, его могли заманивать в ловушку, но он-то подготовится к такому повороту. А если то не ловушка, то очень и очень нужное дело.
– Конечно. – Капитан тоже поднял стакан. – Ваше здоровье, господин фон Эшбахт, и здоровье вашей прекрасной супруги.
Он поклонился госпоже Ланге, что была тут же, хотя из скромности за стол с мужами и не садилась. Бригитт от слов этих вся расцвела.
Кавалер фон Клаузевиц, Максимилиан Брюнхвальд и Александр Гроссшвулле были избраны Волковым в ближний круг, то есть должны неотлучно при нем находиться, куда бы его ни пригласили. Всем остальным сопровождающим: братьям Курту и Эрнсту Фейлингам со своими шестью людьми, Карлу Гренеру и оруженосцу кавалера фон Клаузевицу – всем надлежало быть наготове, держась на некотором отдалении. После того как кавалер объяснил всем их обязанности, он сказал:
– И приведите, господа, свою одежду и доспехи в порядок.
Это были, конечно, не все приготовления, еще на рассвете он на всякий случай отправил лодку с Брюнхвальдом и десятком его людей в Лейдениц. Пусть там, возле пирсов, подождут. Лодка с еще двумя десятками людей под командованием Бертье и лодка со стрелками, возглавляемыми сержантом Вильгельмом, должны были стоять готовыми к отплытию у его берега. Конечно, кавалер не думал, что ему приготовили западню, но, даже если и не думаешь, лучше предусмотреть любой исход.
Сам он еще с утра велел достать из ящика и стал смотреть свои доспехи и фальтрок, решил ехать в них. Не потому, что боялся, а потому что уж очень были роскошны его доспехи, да продлит Господь дни его высокопреосвященства.
Пока кавалер завтракал и рассказывал жене, которая слушала его вполуха, о своих ближайших намерениях, госпожа Бригитт делала знаки, давая понять, что у нее к нему есть разговор.