Нет, не дура эта рыжая красотка. Он думал, она скажет, что убить нужно обоих: и фон Шауберга, и Элеонору. Но она не глупа. Хотя Волков был уверен, что Элеонору Бригитт ненавидит намного больше, чем шута графа.
– Думаешь, легко это? – спросил кавалер.
– А чего же сложного? – искренне удивилась госпожа Ланге.
– Так расскажите, мне интересно, – спрашивал Волков, все еще не выпуская ее руки.
– Просто все. Завтра скажете за завтраком, что уезжаете на несколько дней. Хоть куда, по делам. А меня пошлете в город за какой-нибудь безделицей, хоть за вином. Элеонора обрадуется и фон Шаубергу письма писать станет. Я отвезу письмо и уговорю его приехать сюда, пока вас нет. Скажу, что сядем тут втроем да все дела и обсудим.
– Дела? – не понял Волков.
– Ну, как с вами быть, решим. Они вроде как меня о чем-то просить хотят. Так его уговорю, чтобы приехал. И день ему назначу.
– А… – Теперь он понял, о чем она.
– Вот, а вы уж ждите его, людей у вас там сколько, легко его убьете, – продолжала Бригитт. – Убейте да киньте в кусты, волки его и растащат за неделю, никто подлеца и не найдет. Был да сплыл шут графский. Волки съели, авось не первый, кого они кушают.
Она закончила и, кажется, осталась довольна и горда своей придумкой.
Волков только теперь отпустил ее руку. Думал он о глупости своей, о том, что до сих пор не мог разглядеть в Бригитт такого ума и хитрости.
– А вы уверены, что сможете уговорить фон Шауберга приехать?
– Господин мой, я постараюсь, я все сделаю, чтобы вам угодить, – обещала госпожа Ланге.
– Ну что ж, так и поступим. – Не то чтобы эта затея кавалеру нравилась. Но после прочитанных писем ничего другого он не хотел так горячо. Даже победить горцев не так желал. – Убьем негодяя.
Он поднялся.
– Убьем, господин мой, – с радостью согласилась Бригитт.
Она тоже встала.
– Письма положите пока на место, но потом они мне понадобятся. – Он поцеловал ее в щеку и пошел наверх. – Спокойной ночи, госпожа Ланге.
– Господин мой, а вы разве не в мою спальню пойдете? – спросила Бригитт.
Волков остановился на лестнице, поглядел на нее. Красавица стояла у стола с бумагами в руках, и вид у нее был удивленный, растерянный.
– Вы же сами сказали, что сейчас у госпожи Эшбахта хорошие дни для зачатия, – ответил он.
– Так и есть, запамятовала я, – вспомнила она и присела в глубоком книксене.
А жена, кажется, делала вид, что спит, но, как только он разоблачился и стал к ней прикасаться, перестала притворяться и принялась в обыкновении своем причитать и отнекиваться. Но кавалер был неумолим в настойчивости своей, хоть обладать этой женщиной ему вовсе не было охоты. А ее стоны, причитания и упреки раздражали, вызывали гнев, который ему приходилось гасить в себе, так это бесконечное нытье и гнев еще и крепкому телу мешали. Но ему требовался наследник, и ничего не должно стать помехой в этом деле. И кавалер сдерживал в себе злобу, старался не слушать причитания и ругань, старался не видеть слез. Ему требовался наследник. Все! И пусть госпожа Эшбахта потерпит его общество.
Когда дело было кончено, она отвернулась от него и накрылась периной. Волков тоже не сказал ей ничего, но злоба клокотала в нем.
Даже сегодня эта женщина унижала его своими стонами, слезами и нытьем. Даже в малом не могла терпеть она его и выказывала свое пренебрежение мужем, хотя в благосклонности супружеской был ее долг перед Богом и людьми.
Больше не оставалось у него к ней никакой жалости, никакого сочувствия. А была эта все еще всхлипывающая рядом баба ему чужда до невыносимости. Так неприятна, что он встал, взял одежду и вышел из опочивальни. А иначе от ярости мог бы не сдержаться и после очередного ее тяжкого проклятого стона или жалостливого всхлипа разбить ей лицо тяжеленным солдатским кулаком. Страдалица чертова.
Волков прошел по дому и постучал в дверь покоев Бригитт. Та словно ждала за дверью, стояла уже с лампой – простоволосая, в тонкой нижней рубахе, – была рада ему и не собиралась этого скрывать.
– Господин мой! – Она обвила его рукой за шею, стала целовать.
– Погодите, Бригитт, я просто спать пришел, – сказал он.
– Конечно-конечно, идите в мою постель, – сразу согласилась она и повела к своей кровати.
Кровать у нее стояла узкая, не то что в его спальне, поэтому красавица оказалась совсем рядом, прикасалась к Волкову, была она горяча, как печка, жарко с ней лежать под перинами. Она же гладила его по лицу, целовала и шептала при этом:
– Спите, мой господин, спите. Жарко вам, так я откину перину.
– Бригитт… – произнес он, перед тем как заснуть.
– Что, господин?
– Я убью фон Шауберга, убью свинью.
– И поделом псу, пусть не зарится на чужое, – сразу отозвалась госпожа Ланге. – А то он, небось, ваше поместье уже под себя примеряет.
– Ты уж уговори его, чтобы он приехал.
– Уговорю, господин, уговорю, они с Элеонорой мне верят. Не волнуйтесь, спите, мой господин.
Утром, еще до завтрака, что-то бахнуло невдалеке. Волков удивленно уставился на Максимилиана.
– Капитан Пруфф. Вчера вечером порох привез, видно, решил поучить людей своих, – догадался тот.
– Болван, он что, на околице палит? – выругался Волков, он не хотел, чтобы все купчишки, что приезжают в Эшбахт, знали про его пушки, эдак и горцы про них проведают через три дня. – Ступайте найдите его и скажите, чтобы отъехал подальше от деревни.
Роха никогда так близко свои учения не проводил, он забирался в большой овраг на востоке от Эшбахта и там упражнял своих людей в построениях и стрельбе, иной раз за день расстреливая полбочонка пороха, но об этом мало кто знал. А этот старый дурень… Еще прямо у дома господина стрелять бы начал.
Жена спустилась к завтраку, как и обычно, едва удостоив приветствием и супруга, и госпожу Ланге. Ей, кажется, было все равно, где ночевал муж, а может, она и не знала, что он не спал сегодня в своей постели. Все шло как обычно.
И, когда дворовая баба стала носить еду на стол, кавалер сказал:
– Я уеду на несколько дней, может, на пять, а вы, госпожа Ланге, сегодня езжайте в Мален, купите мне вина.
– Какого вина купить, господин? – спросила Бригитт.
– Токайского, – ответил он.
– Хорошо, у нас еще и базилик закончился, – припомнила госпожа Ланге. – Как позавтракаю, так и поеду.
А госпожа Эшбахта так вся в лице переменилась. Кажется, заторопилась куда-то, ей и завтрак стал не нужен. Она что-то шепнула Бригитт, вышла из-за стола и отправилась наверх.
– Пошла письмо писать, – прошептала Бригитт.
Волков ждать жену не стал, ушла и ушла, завтракал без нее. И Бригитт тоже ела, хотя и не так, как обычно, почти без аппетита, кавалер понял, что красавица немного волнуется. Выбираясь из-за стола, он украдкой сжал ее руку, ободрить хотел, чтобы она не волновалась. Оставил ей денег с талер мелочью, а на выходе сказал:
– Увалень, поедете с госпожой Ланге в город.
– Как пожелаете, кавалер, – ответил тот.
Кавалер видел, что Бригитт все еще волнуется, ему хотелось ее обнять, но это было невозможно при людях, он только поглядел на нее и вышел.
Сначала они с Максимилианом поехали на окраину Эшбахта посмотреть, как строятся бараки. Архитектор был молодец, дело вел быстро. Они с ним раскланялись, но лезть к нему с разговорами Волков не стал, занят человек.
– А где Роха сейчас? – спросил он у Максимилиана.
– Каждый день в овраге порох изводит со своей бандой, – отвечал оруженосец.
– Поехали посмотрим, как у него получается.
Овраг был недалеко от Эшбахта, вешние воды размывали его много лет, края его были пологи, а сам он широк. Там Роха и проводил свои учения. Удобное место, что ни говори.
Сам Игнасио Роха по прозвищу Скарафаджо сидел на пустом бочонке из-под пороха, вытянув удобно свою деревяшку. В руке, видимо, вместо завтрака, он держал большую глиняную кружку с темным пивом. Тут же стояли стол, кувшин и тарелка с вареными яйцами и хлебом. Волков был уверен, что тренирует Роха своих людей далеко не первый день, яичной скорлупы на песке и глине вокруг него виднелось предостаточно. Два его сержанта, Хельмут и Вильгельм, занимались с солдатами, а Роха за этим наблюдал. И Роха, и сержанты сразу заприметили Волкова и Максимилиана, когда те появились на краю обрыва. Роха хотел встать, но кавалер жестом руки сделал знак: «Сиди там». И сам направился вниз.
Появление господина внесло в ряды солдат некоторую нервозность.
– Аркебузиры, первый ряд, на линию! – звонко кричал сержант Вильгельм. – Второй ряд, заряжать аркебузы. Мушкетерам готовиться!
– Первая линия, фитили палить! – кричал молодой сержант Хельмут.
Первая группа солдат с аркебузами встала на линию, подняла мушкеты и принялась раздувать фитили, что были привязаны к их правым рукам.
– Целься! – орал Хельмут.
Волков подъехал к Рохе, не слезая с коня, протянул ему руку, тот привстал, чтобы ответить. Рукопожатие – знак расположения, кавалер хотел дать понять людям Рохи, что их командир – человек уважаемый.
– Порох пали! – прокричал сержант.
Один за другим прокатились по оврагу хлопки, клубы серого дыма с резким шипением вырывались из стволов.
– Первый ряд, назад, оружие заряжать! Второй ряд, на стрельбу! – командовал Вильгельм.
Волков смотрел, как рассеивается серый дым, и там, за дымом, он видел вбитые в глину темные колья. Кое-какие из них белели свежими надломами и выщерблинами.
– Кажется, кто-то попал, – произнес кавалер, разглядывая мишень.
– Болваны, – махнул рукой Роха. – Столько пороха уже перевели, а едва попадают. – Но он тут же успокоил кавалера: – Но раньше вообще не попадали.
Волков подумал, что попасть с тридцати шагов в кол в человеческую руку толщиной не так уж и просто. В общем, не так плохо солдаты и стреляли.
– Порох пали! – кричал Хельмут.
Снова загрохотали залпы. Снова поплыл по оврагу темно-серый дым.