– Отнюдь, вам это удалось, – наконец сказал фон Шауберг. – Только драться мы станем по правилам и не тут.
– Вы при оружии и не больны, – проговорил кавалер, – драться мы будем здесь и сейчас.
– Я сказал нет, – твердо ответил фон Шауберг.
– Он вправе выбирать оружие и место, брат, – напомнил Волкову Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, которому все происходящее не нравилось.
А Волков вдруг достал из-за пояса пистолет и взвел курок:
– Драться мы будем здесь и сейчас. Если вы, господин шут, надумаете повернуться и уехать, я выстрелю вам в спину без всякого поединка. Если я вдруг промахнусь, то прикажу стрелять моим людям.
– Вы забываетесь, фон Эшбахт! – воскликнул фон Гебенбург. – Вы забыли, что господин фон Шауберг – личный друг графа.
– Он подлец и мерзавец, он здоров и при оружии. Либо он будет драться, либо я убью его как труса.
– Я не понимаю… – начал было незнакомый господин.
Но фон Шауберг прервал его:
– Я буду драться, если господину обманутому мужу так угодно. – Он замолчал, а потом прибавил негромко: – Эти низкородные господа до смешного заносчивы.
В его голосе опять сквозило и высокомерие, и презрение.
– Вот и славно. – Волков подозвал к себе Хилли: – Возьми поводья.
Когда Волков служил в гвардии герцога де Приньи, герцог поощрял занятия своих гвардейцев в атлетических и фехтовальных залах. Господин поощрял выездку, стрельбу, фехтование и даже игру в мяч. Он часто устраивал конкурсы с неплохими призами на владение тем или иным оружием. Меньше всего Волков упражнялся как раз с мечом, разумно полагая, что в сомкнутом строю против закованных в железо людей меч ему понадобится в последнюю очередь. Пика, копье, алебарда, молот, тесак, да все что угодно – все нужно, все вполне пригодится, но не меч. И поэтому во владении мечом он был далеко не среди первых. Кто ж мог знать, что ему предстоит стать господином и с мечом в руках отстаивать свою честь. Знай он об этом в те времена…
Подъехал Роха, забрал у кавалера шубу и пистолет.
– Может, ты зря это затеял, а, Фолькоф? – негромко говорил он.
– Может, и зря, – ответил кавалер, отвязывая ножны от пояса и передавая их товарищу.
– Хочешь, я прикажу Хилли и Вилли пристрелить его, а ты будешь в стороне вроде как, – предложил Скарафаджо, забирая ножны.
– Не неси чушь, дурень, – сказал Волков и зло глянул на него, – это мое дело.
– Черта с два это твое дело, – так же зло отвечал ему Роха, чуть склоняясь с коня. – Тебя, дурака, сейчас зарежут, а что будет со всеми теми, кто живет на твоей земле? Появится новый хозяин и всех разгонит оттуда, заберет у нас у всех наши наделы, и куда нам с офицерами и солдатами идти?
Волков промолчал, он сделал несколько движений, разминая руку. Да, давно он не занимался этим делом. Кисть может и устать с непривычки.
– К тому же ты хромой, а он, вон, молодой бык, здоровый, – продолжал бубнить Роха.
Волков невольно глянул на фон Шауберга – тот уже слез с коня и снимал плащ. Да нет, на быка он не тянул, высок, но ниже Волкова, крепок, но и тут Волков заметно крепче. Да, кавалер хром, но он с удовольствием отметил, что фон Шауберг поскользнулся на мокрой глине, когда перекидывал плащ через седло. Его изящные сапожки предназначены для паркетов бальных зал, а не для поединков на мокрой скользкой земле. И Волков благодарил Бога за свои грубые и некрасивые кавалерийские сапоги с каблуками и гвоздями в подошве. И ничего, что он хром, эти сапоги сглаживали преимущество шута в подвижности.
Но больше, чем Господа, он благодарил старого епископа Малена, отца Теодора, за его роскошные подарки. За колет и перчатки со вшитой в них кольчугой. Вот на них-то он больше всего и уповал. Поэтому и требовал поединка здесь и сейчас, а не когда-нибудь в фехтовальном зале, где пришлось бы снять все до рубахи и где на них смотрела бы уйма народа. Нет, именно здесь и сейчас он хотел драться с шутом, пока его тело от паха и до подбородка затянуто тончайшей незаметной кольчугой, а руки в перчатках черной замши могут перенести безболезненно прикосновение даже самого остро отточенного железа.
Ну конечно, этого следовало ждать. У шута был новомодный меч, что на родине Рохи зовется эспадой, а тут называют дворцовым мечом. Он узок, его гарда почти полностью закрывает руку. Он легок и быстр. И на первых минутах, пока фон Шауберг будет свеж, преимущество за ним. Главное для Волкова – в эти первые минуты не дать противнику возможности узнать о кольчуге.
Волков, рассекая мечом воздух, пошел на открытое место между холмом и дорогой, где не было кустов, и остановился там, продолжая разминать руку.
Фон Шауберг что-то сказал своим спутникам и тоже направился к тому месту.
Кавалер с удовольствием наблюдал, как соперник не спешит, почти семенит по грязи, боясь делать большие шаги.
– Господа! – кричал юный Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург. – Возможно ли примирение между вами, может ли что-либо предотвратить поединок?
Голос его чуть не срывался, молодой человек заметно волновался.
– Нет! – крикнул Волков.
– Обиженные мужья никогда не успокаиваются, пока не начнут харкать кровью, – язвительно произнес фон Шауберг. Он опять ухмылялся.
Волков уже взял себя в руки после недавнего приступа ярости, он был уже почти спокоен – это важно, очень важно. Но замечание шута снова его задело, и, словно видя это, фон Шауберг продолжал:
– Эти низкородные господа очень переживают из-за того, что их жены предпочитают раздвигать ноги пред другими мужчинами.
Даже его спутники не засмеялись над этой шуткой. А Волкова снова залило ненавистью, аж в глазах побелело, и это было плохо. Ярость в поединке к беде. Ему требовалось собраться. Собраться и держать себя в руках. Особенно в первые секунды.
– Не убивайте этого несчастного, фон Шауберг! – крикнул неизвестный господин.
– Хорошо, – отвечал тот нагло, – отрежу кое-что ненужное ему и отпущу.
Волков пропустил это, он делал глубокие вздохи, пытаясь привести себя в состояние холодного покоя.
Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург поморщился от таких разговоров, он почему-то не был так весел, как его приятели:
– Господа, разрешите уже свой спор.
Все, дело началось. И Волков, и фон Шауберг подняли оружие, стали сближаться. Уже по тому, как враг держал оружие, многое становилось ясно. Фон Шауберг развернулся к противнику правым боком, упор на правую, чуть согнутую в колене ногу, левая подпирает сзади, меч он держал на первых шагах острием вниз, к земле, – так можно экономить силы в руке. Без всяких сомнений, это был сильный и опытный фехтовальщик.
У Волкова не оставалось сомнений, что враг знает много хитрых приемов, которые он часами, а может, и днями разучивал в зале с такими же, как и он, и эти приемы не преминет использовать. Волкову следует быть настороже.
Еще шаг, и фон Шауберг поднял меч. Все, сейчас кончики оружия соприкоснутся. Но они не соприкоснулись, быстрым и длинным выпадом вперед, обойдя железо кавалера, враг ударил его прямо в кисть. Острая сталь сразу распорола ткань рукава. Не будь под одеждой кольчуги, кровь бы уже полилась на желтую глину.
Может, и не полилась бы, может, только капала бы, но удар Волков пропустил, хоть и готовился к нему. Шут действительно оказался ловок, действительно был мастером.
Он нанес еще два удара вслед первому, но теперь кавалер уже был готов. Удары оказались направлены как раз туда, где у Волкова не было защиты: фон Шауберг дважды пытался колоть в здоровую правую ногу, колол в бедро. Волков шагнул назад, отбил и первый, и второй удар, после сам быстро ударил. Как ему казалось, быстро. Но недостаточно быстро для шута, тот легко отскочил назад. Меч рассек воздух. Только теперь кавалеру стало ясно, насколько опасный стоит перед ним человек. А ведь поединок только начался. Фон Шауберг водил мечом туда и сюда, словно ища ход к телу Волкова. Поводил-поводил и снова шагнул к противнику, и снова атаковал – удар, удар, удар. Звон железа, снова враг кидает жало своего меча в кавалера. По бедру, по бедру – и вдруг прямой и длинный выпад, укол в живот.
Все, что мог сделать Волков, так это только отвести все три удара, фон Шауберг оказался так быстр, что о контрвыпаде кавалер даже не помышлял. Только защищался. Да, легкий меч давал шуту большое преимущество.
И снова враги замерли. Снова острие вражеского меча маятником качается пред глазами кавалера. Туда-сюда. Из стороны в сторону.
Фон Шауберг делает шаг вперед и тут же – шаг назад. Сволочь, отчего же ты не скользишь по мокрой глине, как ты так легко движешься.
И снова длинный шаг, снова удар в правое бедро, кавалер отбивает. Еще один, кавалер снова отбивает. Этот шут так приучает Волкова – старый прием, – что теперь все будет начинаться с удара в бедро.
Удар, снова длинный выпад. Кажется, новый секущий удар справа, удар все в то же правое бедро, кавалер наготове, его меч готов отвести и парировать выпад. А парировать вдруг нечего – его оружие разрезает воздух, оружия врага не встречая.
Едва-едва, какими-то своими древними навыками, теми, что обрел в годы своей молодости и не позабыл до сих пор, теми навыками, что пришли из глубины сознания, кавалер воспользовался этим моментом, чтобы просто отпрянуть. Отскочить назад у него не выйдет, с его левой ногой не слишком попрыгаешь. Отпрянуть и попытаться поднять меч, чтобы… Чтобы не умереть.
Узкая и быстрая эспада фон Шауберга, сделав в воздухе полукруг снизу вверх, с неимоверной быстротой летит ему в голову справа.
То, что он резко отклонился влево, то, что успел хоть как-то заслониться мечом, спасло ему жизнь. Меч смягчил удар, но это не уберегло от раны. Хоть и потеряв силу, острое лезвие меча врага рассекло кожу на правом виске и поранило ухо.
Боль? Да какая это боль – ерунда. Шок? Что за бред, никакого шока. Старый солдат не стал бы старым, испытывай он шок из-за каждой царапины. Растерянность? Да к дьяволу вашу растерянность.