Волков быстро сделал простой шаг навстречу противнику и коротким движением выбросил меч вперед. Укол пришелся в левый бок под ребра. Меч вошел на ладонь. Фон Шауберг не устоял и упал на колено. Он взмахнул своим мечом и попытался ответить, но кавалер уже отступил обратно.
– Боже мой! Фон Шауберг! – кричал неизвестный гражданин. – Вставайте!
– О господи, фон Шауберг! – даже Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург заговорил. – Держитесь, друг мой.
– Ну наконец-то, – прорычал даже Роха. – Фолькоф, дьявол, вот нужно было столько тянуть с этим хлыщом? Я аж взмок.
Но Волков не слышал ни друзей шута, ни своего старого приятеля, он смотрел, как окровавленной правой рукой шут пытается закрыть рану в левом боку.
Он знал, что сейчас фон Шауберг пойдет в последнюю атаку. Следовало оставаться настороже. Он был собран и сосредоточен, ему не хотелось из-за небрежности или нелепости умереть в выигранном поединке.
Фон Шауберг встал и кинулся, именно кинулся на кавалера, видно, сил у него совсем мало оставалось. И при этом весь свой удивительный фехтовальный багаж он как будто позабыл. Просто бросился на Волкова, замахнувшись мечом. И это на скользкой глине. Волков сделал шаг в сторону и коротким рубящим движением с оттягом рубанул врага по глупо вытянутой вперед руке. Он не знал, как это его движение, этот прием, выглядит со стороны. А выглядело оно страшно.
– О мой бог! – прошептал неизвестный господин.
Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург схватил свою перчатку зубами.
Даже суровый Роха и тот восхитился:
– Хорош, чертов проныра, всегда был таким.
Фон Шауберг упал на землю, окровавленной правой рукой он держался уже не за левый кровоточащий бок, он сжимал ею обрубок левой руки. И он кричал:
– Ах, дьявол, дьявол!.. Будь ты проклят, чертов выскочка!
Волков оказался весь забрызган кровью шута, все лицо его было в красных каплях. Он наклонился к фон Шаубергу и сказал:
– Проклятые проклясть не могут.
– Безродный пес, чтоб ты сдох!
– После вас, добрый господин, – отвечал Волков.
– Думаешь, ты победил меня, да? – шипел сквозь зубы от боли шут. – Нет, не думай так! Даже когда я умру, ты будешь помнить, что я задирал подол и раздвигал ноги твоей жене, и мы с ней смеялись над тобой, чертов ты безродный выскочка.
Кровь он зажать не мог, из руки она текла и текла. Но Волкову после последних слов этой крови показалось мало. Он распрямился, взмахнул мечом и разнес фон Шаубергу лицо, всю нижнюю челюсть превратил в кровавое месиво с обломками костей и зубов.
– Что вы делаете?! – кричал неизвестный господин. – Это бесчестно! Это низко! Остановитесь!
– Удар милосердия, – прошептал Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, выпуская из зубов перчатку. – Удар милосердия…
– Удар милосердия! – услышав его, закричал неизвестный господин. – Слышите, фон Эшбахт? Удар милосердия!
И только после этого Волков склонился над фон Шаубергом. Встал на колено. Нижняя часть лица у того была свежерубленым мясом с обломками костей, но глаза его оставались живы, он смотрел на кавалера с ненавистью. И кавалер сказал ему, доставая из сапога стилет:
– Плевать мне на вас, да хоть сто раз вы задирали подол моей жены, меня это мало заботит. Моя честь восстановлена, а вы сейчас умрете. И умрете вы с мыслью о том, что на мне была кольчуга. – Он усмехнулся. – Умрите, глупец.
Волков воткнул свой старый стилет прямо в сердце мерзавца и смотрел, как в глазах того затихает жизнь. Раз, два, три… Все.
Кавалер вытащил оружие из тела шута, вытер его об одежду мертвеца и спрятал в сапог, на место. Не без труда поднялся с больного колена и пошел к товарищам фон Шауберга. Он весь был в крови: и своей, и врага. Все платье, все лицо и волосы. По роскошному лезвию драгоценного меча скатывались последние капли. Он был страшен, и видел это он по лицам людей. Когда кавалер подошел к господам, он спросил с удивительной для него вежливостью:
– Надеюсь, господа, вы все еще мои гости?
– Что? – удивился неизвестный господин.
– Господа, мое приглашение все еще в силе. Думаю, что госпожа Эшбахта будет рада вашему визиту, – продолжал Волков, почти улыбаясь и смотря при этом на сына графа.
– Полагаю, что визиты в данной ситуации неуместны, – выдавил из себя Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург.
Он сделался бледен, ему совсем не хотелось ехать с этим окровавленным человеком куда-либо.
– Очень жаль, господа, но я всегда буду рад вас видеть у себя в имении, – сказал Волков и не очень-то галантно вырвал из рук неизвестного господина узду коня фон Шауберга: – Извините, но это теперь мой конь.
Неизвестный господин ничего не ответил.
Волков стал разглядывать то, что было на седле коня, первым делом взял плащ фон Шауберга, плащ оказался хорош.
– Вилли, – кавалер полуобернулся к своим людям, – тебе нужен новый плащ, отличный плащ?
– Конечно, господин, – отвечал сержант.
Подойдя к Волкову, он взял у него прекрасный теплый плащ, стал его с удовольствием рассматривать. Подарок явно пришелся ему по вкусу.
– Хилли, – продолжал кавалер, беря с седла музыкальный инструмент шута, – на, может, научишься играть! А нет, так продашь, вещь, видно, недешевая. И берет. Возьми берет у любителя чужих жен, тоже недешевый. Вон какой бархат.
Хилли чуть не бегом бросился к кавалеру за подарками.
Все это Волков делал на глазах у господ, это зрелище им было явно не по вкусу, но это ему и нравилось.
К Волкову подъехал Роха и сказал:
– Постой чуток.
Он достал из-за пояса кинжал, наклонил голову кавалера и что-то сделал. Это было Волкову явно неприятно:
– Что там?
– Вот. – Роха протянул ему окровавленный кусочек.
– Что это? – поморщился кавалер и взял кусочек в руки.
– Твое ухо, – пожал плечами Роха, – болталось на коже.
– Выброси его, болван, на кой черт ты мне это суешь?
– Ну мало ли… Вдруг твой волшебный умник монах тебе его пришьет. – Роха выбросил кусок уха. – Да и голова за ухом у тебя разрублена так, что костяшка видна, тебе и впрямь нужно к монаху, само не зарастет. Зашить рану нужно.
– Ну хорошо, едем домой, – сказал кавалер.
– Фон Эшбахт, – окликнул его Гюнтер Дирк фон Гебенбург, – а что будет с телом?
– Не волнуйтесь, у меня телега, – сообщил кавалер. – Я заберу эту тушу.
– Тогда до свидания, – произнес молодой сын графа с заметной неприязнью.
– Храни вас Бог, господа.
Волков даже помахал им рукой, ведь у него, в отличие от Гюнтера Дирка Малена фон Гебенбурга и его спутника, сейчас было прекрасное настроение. Пусть и впредь у него будет хорошее настроение, а не у них. Когда господа развернули коней и поехали обратно, он крикнул:
– Эй, Хилли, скажи людям, чтобы мертвяка закинули в телегу и куски от него не забыли, главное – меч, меч его не забудьте.
– Ты бы умылся, ты весь в кровище, – заметил Роха и достал флягу со своим отвратительным портвейном. – Подойди сюда.
Волков приблизился к нему, и тот залил рану крепким вином. А кавалер осторожно попытался смыть засохшую кровь. Потом омыл вином и руки. Затем один из солдат принес из телеги воду, Волков умылся и смыл вино.
– Вот, так будет получше. – Скарафаджо оглядел господина и допил остатки портвейна. – И насчет плаща…
– Что еще? Насчет какого плаща? – спросил кавалер, просовывая руки в рукава шубы, которую держал солдат.
– Жирно будет сопляку Вилли такой плащ таскать, угробит он его. Станет в нем на земле у костра валяться. Лучше бы мне отдал.
– Оставь плащ Вилли, – проговорил Волков, садясь в седло, – коня себе возьми.
– Коня? – переспросил Роха и повернулся, чтобы взглянуть на коня фон Шауберга. – Коня этого ублюдка? Мне?
Он, кажется, не верил, что ему может достаться конь стоимостью в пятьдесят талеров.
– Бери, – усмехнулся Волков. – Только дашь своим солдатам, что были с нами, по талеру из своего кармана.
– Дам, – сразу согласился Роха. – Тогда и поеду на этом коне прямо сейчас.
– Поехали уже, мне к монаху надо, – сказал кавалер, – а то ухо горит.
Нет, не только из-за уха торопился он домой, была у него еще одна причина.
Кавалер выслал человека в Эшбахт заранее, чтобы тот нашел брата Ипполита и монах успел приготовиться. Иной раз лекарь бродил по домам простых мужиков или солдат, не сразу его разыщешь, а тут он ждал хозяина уже на въезде.
– Покажите, – потребовал монах, когда Волков подъехал.
Тот склонился к нему с коня, показывая рану.
– Матерь Божья, заступница наша, да когда вы уже перестанете драться? У вас еще шея до конца не зажила, а вы…
– Ну хватит тебе причитать! – Волков выпрямился в седле. – Приготовил все, что нужно?
– Дома у вас все уже готово.
Они поехали к дому, а следом за ними бежали деревенские мальчишки и кричали:
– Господин мертвяка привез! В телеге у господина мертвяк! Весь порубленный!
Волков и Роха проезжали вперед, а люди, которые были на улице, подходили к телеге взглянуть на порубленного мертвяка. Охали, крестились, отходили. Шептались:
– Кто это его так?
– Это господин его порубал, они с ним на мечах дрались, – поясняли солдаты, что шли за телегой.
– Ишь ты, вон оно как!
– Крепко порубал бедолагу!
– А господин вроде цел весь.
– Не цел, – говорили солдаты, – мертвяк господину ухо отрубил.
– Ишь ты, ухо! – удивлялись люди и спешили догнать господина, чтобы увидеть, как ему с отрубленным ухом.
Когда к дому подъезжали, за телегой шло полтора десятка людей всех возрастов и всякого пола. А что же? Событие все-таки в скучной деревенской жизни.
Такого, кажется, не было никогда, но Элеонора Августа встречала супруга на пороге. То ли рукоделие ей осточертело, то ли… Он стал с коня слезать, а она смотрела на него, не отрываясь. А тут и телега с мертвяком во двор въехала. Въехала и встала у забора. А дворовые в телегу заглядывают и крестятся в ужасе. И сразу Элеонора про мужа позабыла, пошла к телеге быстрым шагом, юбки подобрав. Подошла и замерла. Смотрела-смотрела, а потом снова на Волкова взглянула, и взгляд был такой, словно не понимала она, что это и как подобное случиться могло. Волков смотрел на нее. Но взгляд у него другой был, с насмешкой был взгляд, а в нем вопрос: «Ну что, узнаешь своего любовничка, нравится он тебе такой? Залитый поганой своею юшкой и с разрубленной мордой, с отрубленной рукой, нравится? С ним ты хотела жить, когда меня со света сживете?»