– Вы никогда не сможете его заменить, – рыдала женщина.
– Но, уверяю вас, я буду стараться, – пообещал кавалер насмешливо, подходя к кровати и снимая пояс.
– Неужели даже в такой день вы не оставите меня в покое?
– Для меня это счастливый день, – отвечал кавалер, садясь на кровать и снимая сапоги.
– Я ненавижу вас! – воскликнула госпожа Эшбахта, продолжая рыдать. – Ненавижу! Понимаете?
– Ну, я вас тоже не обожаю, ничего страшного, не всем удается вступить в брак по любви. Такие обычно только у холопов выходят. – Он откровенно смеялся над ее слезами: – Ну, идите сюда, моя дорогая, ваш фон Шауберг перед смертью рассказывал, как раздвигал вам ноги, мне самому даже захотелось.
– Я не хочу вас видеть! Не хочу вас видеть! – выла Элеонора Августа.
Но Волков тянул ее к себе:
– Это легко устроить, повернитесь ко мне… спиной.
– Вы просто вонючее животное, просто животное! – кричала госпожа.
– Мы отличная пара: вонючее животное и распутная бабенка-отравительница, – со смехом отвечал он. – Не зря Господь свел нас.
Конечно, капитан гильдии стражи Тайленрих видел висевший на заборе труп. Не мог не видеть, ведь мимо в обед проезжал. Поглядел – подивился. Но речи об этом не заводил. Поднаторевший в переговорах и политике человек считал, что у всех свои обычаи, и ежели нравится какому-то сеньору вешать на заборе своем изувеченных мертвяков в дорогих сапогах, то пусть вешает сколько заблагорассудится.
И рассеченную голову сеньора он тоже предпочитал не замечать. Ну, порубили ему голову и порубили, дело обычное для человека со стремлениями. Всем известно, что сеньор Эшбахта воинственен. Был бы тих, и голова осталась бы цела. Сеньоры разные бывают: бывают тихие, бывают воинственные и буйные, что или из войн, или из турниров не вылезают. Вот этот так в войнах и сварах живет, отчего же его голове целой оставаться.
И вообще, не для того капитан сюда приехал, чтобы мертвяками на заборе и ранами сеньора интересоваться. У господина Тайленриха имелось и свое дело.
В доме пахло кофе. Тайленрих к запаху такому был непривычен, этот аромат показался ему хоть и не противным, но резким. Волков сидел с утра, накинув на плечи теплое одеяло, хотя в доме тепло было. Перед ним стояла чашка с кофе, в которой таял большой кусок самых густых сливок. Кавалера знобило, и от этого монах был неспокоен. Не отходил брат Ипполит от хозяина Эшбахта, отирался тут же, все мешая и мешая снадобья в глиняной миске.
Обедать было еще рано, а от предложенного кофе капитан отказался, согласившись на хорошую кружку пива: с дороги хорошо выпить пива.
А господин Эшбахта начал было гадать о цели визита капитана из Фринланда, разумно полагая, что купчишки прислали его с новостями о затеянном недавно торговом деле.
Нет, не угадал он. Капитан был по другому делу, по очень приятному для кавалера делу.
– Недавно вышел меж вами и капитаном фон Финком раздор, – заговорил Тайленрих после того, как Волков предложил ему сесть.
Волков кивнул: да было такое.
– Капитан обдумал все на досуге и согласился с тем, что правы были вы, а не он.
Обдумал на досуге? Ничего он не обдумывал. Видно, что письмо кавалера дошло до архиепископа, и тот в свою очередь написал фон Финку. Так ласково написал, что уже и гонец от фон Финка у Волкова сидит.
– Что ж, лучше поздно, чем никогда, – согласился кавалер.
– И помня, что раздор вышел из-за пустяка…
«Богатый вы, видимо, человек, Тайленрих, если для вас пятьдесят талеров – это пустяк».
Тайленрих полез под плащ и достал оттуда увесистый кошелек.
– Капитан фон Финк просит принять эти пятьдесят монет вместе с глубочайшими сожалениями о раздоре и с извинениями за несдержанные слова.
Он положил деньги на край стола.
– Рад, очень я рад, что капитан нашел в себе мужество признать свою ошибку, – заговорил Волков. – Вот только одно меня удручает.
– Видимо, то, что он сам к вам не приехал, – сразу догадался Тайленрих.
– Именно, именно. Поэтому денег я этих от вас не приму, жду капитана ко мне в гости.
– Вот как, – без всяких эмоций проговорил капитан.
– Да, так и передайте господину фон Финку, скажите, что я жду его в гости. – Волков чуть подумал и добавил: – И был бы я рад, если бы пожаловал он ко мне без промедления.
Заносчивый тон, которым кавалер это сказал, немного обескуражил приезжего капитана. Но кавалер знал, что делал. У него не оставалось никаких сомнений, что не доброй волею капитан фон Финк ищет примирения. Никак тут не обошлось без писем архиепископа, и поэтому он продолжал:
– Скажите, что жду я его к себе в гости и буду рад ему как другу. Только пусть поторопится.
– Я передам господину капитану ваши пожелания, – не без удивления отвечал капитан наемной стражи.
В этот день это был не последний гость, что посетил имение Эшбахт. Не успел Тайленрих уехать, как пожаловали еще трое господ.
То были люди графа. Начали было возмущаться тем, что тело господина фон Шауберга висит на заборе, словно это какой-то подлый человек или холоп, провинившийся перед господином. На что Волков им ответил:
– Может, по рождению он и был благороден, но по сути души своей ничем от подлого люда он не отличался. Был он любовником моей жены и кичился этим, и воздалось ему по заслугам.
– Все равно нельзя вешать благородного человека на заборе как вора, – говорили ему приехавшие господа.
И Волков им отвечал:
– Я хочу, чтобы знали все! Чтобы все те, кто думает, что залезать под юбку жены хозяина Эшбахта – дело приятное и забавное, понимали еще, что дело это и опасное.
– Всей округе, всему графству о том уже известно, хотя молодой граф желает узнать причину дуэли доподлинно, – говорили ему господа. – И мы просим вас отдать нам тело Леопольда фон Шауберга для погребения по закону Божьему.
– Тело забирайте, – отвечал Волков. – А причину я уже сообщил вам.
Господа раскланялись и ушли, но по их тону и взглядам Волков понял, что дело совсем не закончено и впредь ему без охраны в имение графа лучше не ездить. Убить одного из придворных – верный способ обозлить всех остальных. Те господа, что состоят при дворах и не имеют своих уделов, всегда недолюбливают тех, у кого удел есть. А тут еще и повод для нелюбви такой замечательный.
Труп фон Шауберга сняли и, уложив его в телегу, которую, кстати, дал Волков, уехали. А госпожа Эшбахта, стоя в своих покоях у окна, смотрела вслед и опять рыдала, она по глупости бабьей даже порывалась бежать вниз и прощаться с фон Шаубергом, но умная Бригитт не пустила.
На следующее утро Роха позвал десяток своих людей и сержанта Вилли, взял денег у кавалера, который чуть не плакал, отдавая золото, и еще затемно отправился в Мален, чтобы купить недостающие в роте аркебузы, а заодно пороха, пуль и болтов для арбалетов.
Может, Волков и сам бы поехал, не доверив Рохе столь важного дела, как покупка новых аркебуз, но с утра его стал бить озноб. И, кажется, начался жар. Монах снова осмотрел раны и покачал головой.
– Что? – спросил у него кавалер.
– Швы в состоянии хорошем. Не воспалены. – Монах внешней стороной ладони прикоснулся к щеке Волкова. – Значит, дело не в них. Сейчас принесу вам отвар из шиповника с медом, будете пить по большой кружке три раза в день. И есть толченый шиповник с медом, это еще полезнее, чем отвар, а шиповник тут лучший, что я встречал.
Волков морщился, слушая монаха, он не любил этот шиповник, но у брата Ипполита с недавних пор появился союзник, то была госпожа Ланге.
– Господину болеть нельзя, хворый господин – хворый дом, – говорила она. – И коли ученый человек говорит, что надобно для выздоровления, так и слушайте его.
После обеда Волков даже решил прилечь, но тут вернулся из города Роха.
«Быстро он управился, а ведь с ним пешие были. Видно, люди готовы к таким переходам», – отметил про себя Волков.
А Роха сказал:
– Слушай, там, в городе, прохлаждались людишки, по виду хорошие людишки, слышу их говор – ламбрийцы. Дай, думаю, спрошу, кто и откуда. Оказалось, арбалетчики. Ищут работу на зиму, говорят, что совсем без денег остались. Сказали, что нет средств даже на дорогу домой.
– Сколько их? – сразу заинтересовался Волков.
– Сказывали, пять дюжин, – отвечал Роха. – По виду очень хорошие людишки.
И Волков, и Роха знали, что арбалетчики из Ламбрии – лучшие арбалетчики, что известны в мире, который чтит истинного Бога. Только вот и ценник у этих господ наивысший.
Волков поморщился теперь вовсе не от шиповника, что был у него в кружке.
– Они обдерут меня, обглодают, как волки – труп лошади. У меня нет денег, чтобы нанимать ламбрийцев.
– Я их ротмистру так и сказал, – скалился Роха, – я сказал ему, что ты прижимист и даже жаден, но тот ответил, что все равно хочет с тобой поговорить.
– Ладно, – кавалер махнул рукой, – не до того мне, все равно я не поеду сейчас в город, завтра тоже. Мне монах не велит садиться в седло.
– А тебе и не придется, – улыбался Роха, – ротмистр их сам прибыл со мной.
– Он тут? – удивился кавалер.
– За дверью, – кивал Скарафаджо. – Ждет дозволения войти.
Но Волков вдруг разозлился. Он не собирался нанимать столь дорогих солдат, для него был дорог каждый золотой. Мало того что утром Роха взял уйму денег на аркебузы, так еще и это.
– Какого дьявола ты его сюда приволок?
– Поговори с ним, поговори, – уговорил кавалера ротмистр, – от тебя же не убудет.
– Ну, зови, – без всякой радости согласился кавалер. Ему бы сейчас прилечь, а не людей принимать.
Арбалетчик был невысок, не стар, но крепок. Смугл, но сероглаз, как и многие выходцы из Ламбрии. Носил он маленькую бородку. Одежда его еще сохраняла некоторые приметы шика, но была уже весьма потрепана. Волков сразу взглянул на пальцы.
Нет, сам этот господин из арбалета не стрелял. Арбалетчиков всегда легко узнать по самым загрубелым в мире пальцам. Руки тех, кто всю жизнь натягивает тетиву арбалета, можно использовать как грабли или даже как заступы. Когда-то Волков удивлял девушек тем, что, немного покрутив в пальцах грецкий орех, расплющивал его скорлупу. У этого господина пальцы были совсем не такие.