– Так и будет, мира вы не нарушите, – тут же пообещал кавалер, знавший, что капитан так скажет, – вы же будете воевать не под знаменами Фринланда, а под моими знаменами, я дам вам денег. То есть это будет не война Фринланда и кантонов, а просто вы и люди ваши будут у меня на контракте. Фринланд тут ни при чем.
Нет-нет. Фон Финку все равно это не нравилось, не хотел он влезать в эту войну. Скорее всего, попросту боялся, что горцы побьют много его солдат, за горцами такое водилось, уж воевать они умели.
– К сожалению, все, что я могу сделать для вас, – он снова протянул Волкову кошелек, – это вот…
– Нет, друг мой, нет. – Кавалер и не думал соглашаться, он не собирался принимать отказ, по сути, разговор только начался. – Это не вы мне дадите денег, это я вам предложу четыреста монет, если вы придете мне на помощь.
– Это невозможно, – помотал головой фон Финк.
– Возможно, мой друг, возможно, – улыбался ему кавалер, он знал, что капитан будет отказываться, кому охота лезть в свару с горцами, поэтому заранее приготовил слова, что скажет в случае отказа. – Иначе мне придется опять писать архиепископу. Буду писать, что вы в деле моем мне не помогаете, а противитесь всячески и волю курфюрста не выполняете. Я же помню, что писал он вам в самом первом письме, что я доставил, а писано было там, чтобы вы помогали мне по мере сил.
Кавалер сказал это и замолчал: «Ну а теперь что ты скажешь?»
Лицо капитана сразу сделалось таким же, как в тот день, когда они ссорились. Он поджал губы и скривился.
– Не думаю, что это вам поможет, – с неприязнью произнес фон Финк.
Он глядел на Волкова неодобрительно. Весьма неодобрительно.
Но кавалера это не остановило, нужно было и дальше давить на этого упрямца.
– А еще завтра же, слышите, завтра же, я начну грабить ваших купцов, что плавают мимо моих берегов, – с улыбкой продолжал Волков. – И каждому из них я буду говорить, что причина их бед – вы! Что граблю я их для восстановления справедливости и чести. Обещаю вам, что стану забирать десятину с каждой баржи и с каждой лодки, что проплывет мимо меня, и каждый раз поминать при этом ваше имя.
Лицо капитана сразу стало серым. Он встал со стула и положил кошелек с талерами на стол возле руки кавалера.
– Так ли поступают достойные люди? – спросил он.
Волков тоже встал и продолжил гнуть свое, не обращая внимания на упрек:
– Выбирайте, капитан, друга в моем лице, пятьдесят этих талеров и еще двадцать гульденов золотом или врага, раздражение архиепископа и озлобленных торговых людей, многие из которых ваши знакомые.
Теперь, кажется, фон Финк стал сомневаться. Конечно, сейчас он ненавидел кавалера, но тот знал, что золото потом сведет на нет всю эту ненависть… Если, конечно, удастся победить горцев.
– Ну, капитан, решайтесь.
– Сначала вы сказали, что дадите четыреста талеров, а теперь говорите, что дадите всего двадцать гульденов, – произнес фон Финк.
– Хорошо, двадцать два гульдена, даже двадцать три, – пообещал кавалер. – За двадцать три гульдена вы согласны помочь?
– Солдаты не пойдут за мной, если я скажу, что мы идем воевать с горцами, и офицеры не пойдут, – наконец ответил капитан, он все еще сомневался.
– Пойдут-пойдут, – заверил его кавалер, он достал из-под рубахи маленький кошелек, из него высыпал на стол золотые монеты, там было меньше двадцати трех, но даже эти деньги произвели на капитана впечатление. – Скажите, что я уже бил горцев и в следующий раз побью. И покажите им это. Они пойдут за вами, капитан. А деньги я заплачу вам вперед. Забирайте золото. Сейчас я принесу вам остальные деньги.
По лицу собеседника Волков понимал, что капитан его ненавидит. Губы его скривились еще больше, уж не плюнуть ли он собирался в ответ. Нет, не плюнул. Кто ж сможет плюнуть на золото, гнев архиепископа и на злобу купцов. Фон Финк, наконец, разлепил губы и сказал:
– И когда же будет дело, к какому дню мне готовить людей?
– До Рождества они должны начать, так что готовьте уже сейчас. Соберите как можно быстрее их со всех зимних квартир поближе к берегу. Держите наготове.
Фон Финк сгреб золото в ладонь, забрал серебро со стола и, покачивая головой, произнес, вздыхая:
– Дал же Бог такого соседа.
– Какого такого? – поинтересовался кавалер.
– Такого… – Капитан не сразу подобрал слово, видно, слова на уме у него были только бранные. – Такого… неспокойного.
– Ну, капитан, потому я и неспокоен, что беден, будь я богат, так вы бы обо мне и не услышали. Вот как разбогатею…
Волков улыбался гостю как лучшему другу, хотя жар у кавалера, кажется, снова начинался и фон Финку он не очень-то доверял. Ведь было видно, что капитан не слишком доволен тем, что против воли его вовлекают в такое неприятное и опасное дело, но, перед тем как уйти, он все же сказал:
– Людей начну собирать сегодня же, но фураж и продовольствие, что пойдет им сверх обычного, вы оплатите.
– Оплачу мой друг, все оплачу, – заверил его кавалер.
Волков держался так учтиво, что вышел провожать капитана, хоть физиономия у того была весьма неприветливой, и не уходил, пока фон Финк со своим сопровождающим не уехал со двора.
А у конюшни как раз оказался Роха, он болтал с Максимилианом и фон Клаузевицем о коне, что достался ему после дуэли Волкова с фон Шаубергом. Те осматривали подарок, восхищались скакуном, советовали Рохе, как такого коня кормить и поить, как седлать, когда в долгую дорогу едешь.
Кавалер постоял, немного подумал. Сейчас он вывалил фон Финку целую груду золота за не самых лучших солдат. Волков прикинул, что переплатил как минимум вдвое. Да, переплатил, но вот деваться ему было некуда. Он аккуратно потрогал рану на голове и ухе. И крикнул:
– Роха!
– Да, кавалер! – откликнулся тот.
– Нравится конь?
– Лучший, что у меня был, – отвечал ротмистр.
– Ну так садись на него и скачи в город.
– В город? – удивился Роха.
– Да, найди ламбрийца, скажи, что я нашел шесть золотых. Пусть прибудет ко мне вместе со всеми людьми.
И фон Клаузевиц, и Максимилиан замерли, стояли и смотрели на него, а Роха спросил:
– Что, кавалер, дело скоро будет?
Волков ничего не ответил. Если лопоухий Малек не соврал и не ошибся и кантон Брегген выделил деньги и уже начал собирать райслауферов, значит, ждать долго не придется.
– Господин мой, – выскочила на крыльцо Бригитт, была она зла, – что же вы встали на улице, в одной рубахе на ледяном ветру?! Неужто жар у вас спал совсем?
Она подбежала к нему и, взяв его под руку, поволокла в дом, словно ребенка.
– Роха, – велел Волков, – скачи немедля!
– Да, господин фон Эшбахт, уже еду! – отозвался Роха ему вслед.
Можно было все это и пораньше начать, да, пораньше. Сказал же лопоухий Ганс Круле по прозвищу Еж, что земельный совет кантона выделил деньги на наемников и наемников уже стали брать на контракт.
Следовало сразу приступить к приготовлениям, да не получалось. Фон Финк не спешил с извинениями и ламбрийские арбалетчики еще тогда не появились. В общем, все началось неожиданно и завертелось быстро.
Когда госпожа Ланге укладывала его в постель, а брат Ипполит повторял ей, как и когда давать кавалеру снадобья, что стояли на комоде рядом с кроватью, в дверь покоев постучали.
– Уходите все! – крикнула госпожа Ланге. – Болен господин.
– Кто там? – отозвался Волков.
Пришел Максимилиан и, явно стесняясь того, что беспокоит больного, сообщил:
– Кавалер, вас там какой-то холоп видеть желает.
– Господин Максимилиан, – строго сказал Бригитт, – у господина третий день жар стоит, ему в постели лежать и снадобья пить, а гости все едут и едут. Так то всякие важные гости, а тут вы уже и о холопах докладываете?
Максимилиан сам все понимал, он поклонился и хотел уйти, но кавалер остановил его:
– Что за холоп?
– Мальчишка, оборванец, не из наших, даже не знаю, откуда он тут, говорит, что к вам у него очень важное дело, – ответил Максимилиан.
– Пусть подождет пару дней, – продолжала строго говорить Бригитт под одобрительные кивки брата Ипполита.
– Оборванец, говорите, не из наших? – насторожился Волков.
– Точно так, кавалер, – кивнул Максимилиан, – не из наших.
– Давайте его сюда.
Госпожа Ланге посмотрела на кавалера с укоризной, даже сдержанный брат Ипполит и тот был, очевидно, недоволен. Но дело, кажется, слишком серьезное, чтобы ждать. Волков это чувствовал.
И не обманулся, так и вышло. Пред ним оказался худой мальчишка лет четырнадцати в драной одежде и в деревянных башмаках на толстый вязаный носок. Да еще и говорил гонец с заметным акцентом.
– Ты свинопас из Милликона? – сразу догадался Волков, увидав его.
– Нет, господин, я свинопас из Бирлинга, – сказал мальчишка, кланяясь.
– Бирлинг?
– Деревня такая – Бирлинг, я как раз оттуда. Это за две версты по дороге к горам от Милликона, господин.
– Звать как?
– Клаус Швайнштайгер, господин.
– Говори быстро, что хотел сказать, Клаус Швайнштайгер, – строго велела госпожа Ланге. – Господин болен, ему надобно отдыхать.
Свинопас понимающе кивал, он и сам все видел.
Госпожа Ланге, Максимилиан, Волков и брат Ипполит ждали, пока мальчишка начнет, а тот не сразу смог сказать, что хотел, он волновался, оттого что приходилось говорить ему в присутствии стольких знатных господ.
– Ну! – прикрикнула Бригитт. – Давай уже, дурень, зачем пришел? Или язык у тебя отсох?
– Сказать? Нет, госпожа, не отсох, не отсох… Да, да, – кивал и поглядывал на всех свинопас. – Ага. Вот что я хотел сказать, добрый господин и добрые господа. Человек один, господин Сыч, сказал мне, что если я увижу, что на берегу… ну или где-то близко от реки будут собираться ратные люди, и я об том сообщу господину Эшбахта, то он даст мне три талера Ребенрее.
– Три талера! Экий ты болван… – начала Бригитт.