Согласился на шесть, а под шесть лошадей упряжи нет, придется веревками вязать. А еще оказалось, что мало лошадей для картечи, ядер и бочек с порохом, все нужное не увезти, по такой грязи очень легко лошадей надорвать. Лошадей требовалось еще больше. Так и шло все одно за другим, одно за другим.
Но это было не страшно. Лошадей не хватало? А когда их в обозах хватало? Ничего, просто медленнее пойдут. Грязь и дороги нет, а у солдат обувка плоха? Всегда так было. Враг страшен, а еще и неизвестно, сколько его? И это дело привычное. На то он и враг, чтобы в тайне себя хранить и страшным быть. Все это обычнее дело, даже болезнь не слишком волновала Волкова. Болезнь? Он выдержит: стиснет зубы и будет держаться столько, сколько нужно. Лишь бы у монаха бодрящее зелье не кончалось, сейчас кавалер был как раз бодр, на коня садился.
Молодые господа из его выезда уже дожидались его. Монах брат Ипполит тоже с ним ехал. И тут… Истинное чудо свершилось. Словно солнце хмурь с неба разогнало и осветило двор. На крыльцо вышла сама госпожа Эшбахта. Была она в черном платье из бархата, лиф из серебра. Это платье ей шло. Волков уже и забыл про Элеонору, последние ночи в покоях Бригитт спал и не виделся с женой, живя с ней в одном доме. Она же почти не выходила из своих покоев с того дня, когда он фон Шауберга на заборе повесил. Общалась лишь со слугами, Бригитт да братом Семионом. А теперь вышла, стояла у дверей. Лицо ее было бледное, холодное, руки сцепила на животе. Стояла и смотрела на кавалера. Он уже уселся в седло, подъехал к ней и сказал:
– Рад видеть вас, госпожа моя.
– Слышала, вы на войну едете, супруг? – вежливо, но холодно спросила она.
– Да, горцы, мерзавцы, опять затевают свару. Снова желают к нам, на наш берег переплыть.
– Так угомоните их уже, господин мой, чтобы неповадно было им впредь, – произнесла Элеонора Августа.
Это ее поведение хоть и удивляло кавалера, но и радовало его.
Не ощущалось между ними той приязни, что иногда случается меж мужем и женою, которые любят друг друга, но ни в словах, ни в жестах госпожи не было злобы и спеси.
– Я постараюсь, чтобы они до Эшбахта не дошли. Чтобы вас, супруга моя, эти нечестивцы не побеспокоили, – сказал кавалер.
На пороге дома появилась Бригитт, но, увидев Элеонору, она повела себя как должно, была скромна и молчала.
– Я буду молиться за вас, супруг мой, – все так же холодно сказала Элеонора Августа и сделала глубокий книксен с поклоном.
Бригитт тоже низко присела и произнесла:
– Я тоже буду за вас молиться, господин.
Он тоже склонил голову, отвечая женщинам.
А на выезде из деревни Волкова нагнал незнакомый всадник:
– Вы господин Эшбахта?
– Да, что тебе?
– Я послан капитаном фон Финком, – произнес посыльный.
Сердце кавалера зашлось, и не от болезни, а от волнения. Но вида он не показал.
– Что передал капитан? – спросил, а сам боялся, что посыльный скажет, что капитан фон Финк извиняется, что быть он никак не может, или что прибудет позже, так как солдат собрать быстро не получилось, или еще что-нибудь такое.
Но посыльный сказал:
– Капитан спрашивает вас, как ему солдат переправлять: на лодках или баржи ждать.
– Что? – не понял еще его слов кавалер.
– Капитан фон Финк говорит, что на лодках может начать солдат переправлять, но это дорого выйдет, а может баржи ждать, они дешевле получатся, но сейчас свободных нет.
– А что, солдаты уже пришли к реке?
– Пять часов назад, когда я был на берегу, еще не прибыли, но находились на марше. А сейчас, думаю, уже к Лейденицу подходят.
– И фон Финк с ними? – боясь радоваться, спросил Волков.
– Нет, фон Финк еще раньше в Лейденице появился, задолго до прихода солдат, искал перевозчиков заранее. Ну, так что мне ему сказать? – спрашивал посыльный.
– Про что?
– Про деньги. Фон Финк спрашивает, если на лодках будет солдат перевозить, вы за лодки заплатите или ему баржи искать?
– Ладно, пусть перевозит на лодках, я заплачу, – ответил кавалер, у него от сердца отлегло.
Черт с ними, с деньгами, лишь бы привел солдат. Очень, очень на этих солдат рассчитывал Волков.
До сумерек едва добрались до заставы. Рыбацкая деревня встретила их тишиной, солдаты уже предпочитали спать за стенами заставы. Хоть и не бог весть какие, а все равно стены. Мало ли что. А то тихо придут с того берега, пристанет к песочку пара лодок и вылезут из них три десятка человек, молодые и лихие, до крови жадные… Нет, лучше на заставе, там хоть и неудобно, но спокойнее.
Кавалер и его свита ночевали там же. Вечером действие зелья брата Ипполита закончилось. Оно начало заканчиваться, когда они еще в пути были, а там, на заставе, стало кавалера трясти, руки так ходуном ходили, что из стакана расплескивал питье, поесть толком не смог. Напоил его монах лечебным и снотворным, так и уснул он, не поев.
Утром снова трясло, монах целый котел снадобья еще до рассвета стал варить, думая, что того, что он взял с собой, не хватит. На этот раз Волков заставил себя есть. Ел телятину холодную с хреном и горчицей из кислых яблок. Раньше бы вдвое больше съел и не заметил, но сейчас монах и этому был рад.
Утром по ледяной росе поехали по своему берегу на запад, во владения Гренеров.
– Эти места ваши, – сказал Волков Карлу Гренеру, что служил при нем. – Ведите, я-то тут был всего один раз.
– Да, кавалер, я все покажу вам. – Юный Гренер был рад, что к нему в гости едут, старался быть радушным хозяином. – Думаю, отец нам обрадуется и присоединится, если и впрямь горцы осмелятся сунуться. Следующую ночь можем провести в имении отца.
Волков, честно говоря, рассчитывал на то, что старший Гренер тоже к ним присоединится. Отец Карла, Иоахим, был, кажется, опытным кавалеристом и немало повоевал за герцога и императора.
Но первым делом они на берегу реки, напротив Милликона, разыскали солдата, которого сержант Жанзуан отправил считать лошадей, что погрузят на баржи горцы.
– Лошадей нет пока, господин, – сообщил солдат Волкову, когда тот подобрался к нему в удобное для наблюдения место. – Но во-о-он на ту баржу затолкали четыре телеги, на ту еще две. А лошадей не видал.
– А что грузят?
– Жратву, господин. А овса нет, вчера не грузили, сегодня тоже. Я так кумекаю, что народу будет немало, а кавалерии вряд ли много у них получится, – говорил старый опытный солдат.
Горцы никогда и не славились кавалерией. Не было у них рыцарей, вернее, почти не было.
Отца Карла Гренера, хозяина поместья, им дома застать не удалось, он с сыновьями отъехал. Но управляющий, дородный седой Кулинс, оказался весьма гостеприимен и в отсутствие хозяина радушно кормил их простой, но сытной крестьянской едой. И кормил их лошадей. Юноша очень хотел дождаться отца, но Волков сказал, что нужно ехать. Он собирался вернуться в рыбацкую деревню. По его расчетам, уже к утру следующего дня туда должны прибыть солдаты Рене и Бертье. И как ни просили его Карл Гренер и управляющий поместьем остаться ночевать, они все-таки отправились обратно.
И зря: в дороге стало тяжко, темнело в это время быстро. Немного не успели они, на подъезде к границе владений их накрыла холодная, ветреная безлунная ночь. И Волков, хоть и не ехал первым, все равно рисковал упасть, так как заметно ослаб.
У одного из оврагов уставшая лошадь его наткнулась на впереди стоявшую лошадь, и кавалер так сильно покачнулся, что едва не выпал из седла, вовремя его под руку схватил фон Клаузевиц.
– Кавалер, вы устали? – спросил молодой рыцарь.
– Да нет, задумался, – заговорил Волков.
Сейчас он не очень хорошо понимал, что происходит. Все остановились, собрались вокруг него. Скрывать недуг было бессмысленно: присутствующие давно про его болезнь уже прознали. Еще на обеде за столом в поместье они замечали, что господину нездоровится. Когда все молодые люди из его выезда, голодные с дороги, ели за троих, он едва ковырялся в пище. И монах к нему подходил, что-то наливал кавалеру в стакан.
Волков склонился, почти завалился на луку седла, на шею коню. Нет, конечно, он не упадет, он не ранен и не мертв, он не вывалится кулем, как старик или пьяница, просто нужно несколько минут отдохнуть.
– Монах! – крикнул фон Клаузевиц. – Езжай сюда, где ты там?
Брат Ипполит ехал на своем стареньком меринке последним. Мерин был подслеповат и видел в темноте плохо, поэтому монах его не гнал, авось и так поспеет за кавалером и его молодыми спутниками, тем более что уже недалеко до места. Он подъехал к Волкову, в темноте отыскал его щеку и сразу понял: к ночи жар вернулся, действие зелья закончилась.
– Дай мне выпить настойки, монах, – велел Волков.
– Нет, господин, больше нельзя, вы окончательно силы потеряете, микстура сильна неимоверно. Аралия сама по себе хоть и слабый, но яд, а я делал ее, дважды перегоняя. Удивляюсь я, как вы до сих пор еще не слегли. Нет-нет. Никак больше нельзя вам ее пить.
– Глупый монах, – сквозь зубы из последних сил ругался кавалер, – ты что, не видишь, что мне она нужна, я даже до места не доеду без нее, болван ты ученый.
– Мы поможем вам, кавалер, – вызвался фон Клаузевиц. – Господин Брюнхвальд!
– Да, – отозвался немного растерявшийся Максимилиан.
– У вас хорошие глаза, езжайте первым. Господин Гроссшвулле!
– Я тут, – откликнулся Увалень.
– Езжайте от кавалера справа, а я поеду слева, следите за ним. Так и станем держаться. Тут, кажется, недалеко уже.
– Да, я буду за ним следить, – пообещал Увалень.
– Господа, держитесь за нами, а ты, монах, тоже не отставай, чтобы потом не пришлось тебя искать в темноте, – распорядился фон Клаузевиц.
Так и поехали. Как они доехали до заставы, Волков не знал, вспомнить потом не смог бы.
Утром у него не было сил встать, хотя сильный жар и прошел.
– Это оттого, что вы плохо ели последнее время, – говорил монах, снова что-то намешивая.