– Грузите все, что сможете, в баржи! – приказал кавалер. – Только быстро: вернуться они должны.
– И просо брать? – спрашивал Бертье. Видимо, не хотел он терять время на такой невкусной еде.
– Все грузите. Но сначала ценное. Просо в последнюю очередь.
Солдаты хватали палатки, котлы, бочки, кучей накидывали их в лодки, вязали к лодкам веревки и тут же впрягались в них. И волокли вверх по течению.
Волков тем временем спешился, уселся на бочку. Максимилиан со штандартом встал за господином, тут же при конях был и Увалень. Все они смотрели, как три сотни людей грузят лодки и баржи. Внешне кавалер был спокоен, но очень волновался. Так и подмывало его вскочить и закричать что-нибудь. Хоть сам руководи погрузкой. Ведь обязательно среди этих сотен людей были те, что делали что-то не так, как надо, или медленно. Но он сидел, молчал или вздыхал над человеческой глупостью.
Набили одну баржу кое-как, тоже поволокли вверх по реке. Лодки почти все ушли уже. Грузили еще одну.
Пришел Брюнхвальд и сказал:
– Вон в той барже вода, в нее ничего грузить нельзя, потонет, как отплывет. Кажется, там дыра.
– Сжигайте, – распорядился кавалер.
– И все забрать не сможем, – продолжил Брюнхвальд. – Даже если бы баржа оказалась цела, все равно все не влезло бы.
– Все лишнее жгите.
Прибежал мужичонка, стал просить не жечь баржу, он ведь сам из Фринланда, не горец, баржа – его единственный прокорм, а у него четверо детей.
Волков дальше слушать не стал, разозлился только, и Увалень мужика того гнал взашей с тумаками.
И двух часов не прошло, как все, что можно было забрать, сложили в лодки и баржи и уволокли к себе. Оставшееся просо, как и муку, высыпали на песок. Горох сыпали в реку, пусть рыбам корм будет. Пиво сразу солдаты выпили, а все остальное подожгли.
И только когда уже выходили из дымящегося лагеря, когда языки огня стали подниматься над телегами с дровами, так только тут кавалер успокаиваться стал. Он видел довольные от пива лица солдат, видел улыбающихся офицеров и понимал, что дело вышло.
Дело не только в том, что противник ослаблен и оставлен без продовольствия, а в том, что Волков победил в очередной раз. Да, это хоть и маленькая, но победа. Солдаты все сильнее убеждаются в его умении воевать. В его офицерах крепнет понимание того, что приказы кавалера не обсуждаются. И все они верят, что он и вправду Длань Господня. Ну а иначе как ему все удается?
Дойдя до условного места, Волков отправил людей снять заслон с дороги и сказать, чтобы фон Финк и Роха побыстрее отходили.
Пока ждали их, повалил снег, такой же мокрый, как и утром. Он падал и тут же таял. Земля стала еще более вязкой. И это было как раз Волкову на руку. Вскоре из снежной пелены вышли солдаты фон Финка и Рохи. Их встречали радостными криками, а они спрашивали, как все прошло в лагере врага. Те солдаты, что были в лагере горцев, хвалились славным дельцем.
Волков поставил в арьергард Брюнхвальда и быстро пошел к себе в рыбачью деревню.
Ему бы порадоваться, да опять стала донимать хворь. Ехал, старался в седле держаться ровно и не раскачиваться, чтобы со стороны все думали, что с господином все в порядке. Даже нога так его не донимала, как этот чертов жар. Он сопел и молчал, так и ехал, ни с кем не желая говорить. Роха подъезжал, о чем-то спрашивал, так кавалер едва отвечал ему. Фон Клаузевиц тоже, Волков ему лишь кивнул. Наверное, они подумали, что командир размышляет о чем-то или чем-то недоволен. Но он просто сосредоточился на том, чтобы не упасть.
Ему было так жарко, что хоть снимай с себя все. Но раздеваться нельзя. Так и ехал до самого лагеря. Там, собрав последние силы, слез с коня, хоть и не без помощи Максимилиана. В праздновании победы, что хотели устроить барон и господа кавалеры, участвовать вежливо отказался. Напрягся и без помощи, как ему казалось, твердой походкой дошел до шатра. Лишь когда полог сомкнулся за спиной и Волков остался с братом Ипполитом и Увальнем, лишь тогда он, не снимая доспеха и не отвязывая меча, с шумом и лязгом рухнул на кровать.
Сил у него больше не было.
– Не засыпайте, господин, – теребил его монах и фамильярно тряс его за голову, схватив за нижнюю челюсть. – Не закрывайте глаз, нужно выпить зелье. Не выпьете, так завтра встать не сможете. Не сможете встать! Слышите, что я вам говорю?
Только лишь это вернуло Волкова в сознание. Нет, конечно, он выпьет зелье, выпьет. Враг не даст ему полежать и поболеть. Приходится крепиться. К утру следует быть готовым ко всему, поэтому Волков пил. Он пил мелкими глотками мутную кисло-соленую бурду, а сам последними всполохами сознания строил планы на следующий день.
Ведь у него было много дел. Так много дел…
Опять зелье помогло ему. Утром кавалер нашел в себе силы встать. Мог бы дольше валяться, да пришел Максимилиан и доложил, что Пруфф наконец притащил пушки в лагерь. Пришел на заре и, несмотря на раннее утро, как всегда, был раздражен и сварлив.
Просил Волкова принять его. Максимилиан по возможности оттягивал доклад, так как господин спал, но капитан Пруфф сел возле шатра и ждал, пока кавалер проснется.
Монах помог Волкову одеться, Увалень принес теплой воды для мытья. Кавалер не спешил, ему нужно было прийти в себя. К тому же рана над обрубком уха саднила и горела.
– А ну, взгляни, что там с ухом, – велел Волков монаху, когда уже был и умыт, и одет.
– Господи! – воскликнул тот, как только взглянул на рану, и добавил: – Воспалилась! Капитану Пруффу придется подождать еще, пока буду ее вскрывать и чистить.
– Нет! – Волков знал, что ждать капитану некогда, у него есть неотложное дело. – Увалень, зовите капитана.
Пруфф был явно недоволен.
Волков смотрел на него, склонив голову набок, так как монах в это время, ничуть не заботясь встречей господ, рассматривал рану.
После низкого поклона капитан начал:
– Просьбу вашу быть к вам со всей возможной поспешностью я выполнил. Но хотел бы вам при том заметить…
Капитан Пруфф не договорил. Замолчал.
Брат Ипполит сильно стал давить на рану, чем вызвал у кавалера гримасу раздражения. Волков оттолкнул руку монаха и встал.
– Я признателен вам, капитан, что вы привезли сюда мои пушки, понимаю, каких трудов вам это стоило.
– Нет, вы не понимаете… – начал было Пруфф.
Но Волков прервал его жестом:
– Жаль, что не мог сказать вам об этом раньше, но диспозиция поменялась.
– Что это значит, кавалер? – насторожился капитан.
– Вчера нам удалось разгромить лагерь врага.
– Я об этом слышал и поздравляю вас с этой победой. Но…
– И оставить его без провианта, – продолжал кавалер.
– И что это значит?
– А это значит, что вам немедля придется везти орудия обратно.
– Что? – Пруфф выкатил глаза. Он стал похож на старого кота. – Обратно? В Эшбахт?
Кавалер едва сдержался, чтобы не усмехнуться. Но взял себя в руки и холодно ответил:
– Нет, не в Эшбахт. А к большому оврагу.
Пруфф несколько мгновений молчал.
– Если сие шутка, то мне она не кажется смешной, – сказал он с наивысшей степенью недовольства на лице.
– Мне не до шуток, капитан, – строго отвечал Волков. – Мне совсем не до шуток. Враг идет в мой дом, неужто вы думаете, будто я шучу? Нет, дорогой мой, мне нынче не до шуток. Враг где-то рядом.
– Идет в ваш дом? Где-то рядом? Вы ведь даже не знаете, где сейчас наш противник? – кривился Пруфф.
– Знаю, – спокойно ответил кавалер. – Либо он сейчас вышел из поместья Фезенклевер и направляется к замку Баль, в земли барона фон Деница, либо возвращается к реке, чтобы посмотреть, что мы там ему устроили.
– Думаю, что послезавтра они будут в вашем Эшбахте и сожгут его, – поджимая губы, произнес капитан.
– И черт с ним, – продолжил кавалер. – Еще вчера я послал туда человека с наказом ко всем, чтобы они уходили на север, к Малену, и уводили скот. Пусть горцы сожгут Эшбахт, но еды они там не найдут, а провиант закончится у них уже завтра. Не мне вам рассказывать, капитан, как ведут себя солдаты, которые пару дней не ели гороховой каши с толченым салом. И как хорошо они станут шагать и воевать, когда еды у них не будет неделю.
– И вы думаете встретить их у большого оврага, когда они пойдут обратно? – Капитан, кажется, оценил план. Недовольства и скепсиса на его лице поубавилось.
– Да, – коротко ответил Волков.
– А если они отправятся обратно по той дороге, по которой идут в Эшбахт?
– Мы встретим их здесь.
– То есть мне опять придется тащить пушки сюда от большого оврага? – Лицо Пруффа снова стало недовольным.
– Да, мой дорогой капитан, да, если они будут возвращаться не через мои земли, а через земли соседей, вам опять придется тащить пушки сюда.
– Это нелепость! – воскликнул капитан. – Вы просто издеваетесь надо мной и моими людьми!
Почему? Почему? Почему Волков должен каждому что-то объяснять, что-то доказывать и в чем-то убеждать, чему-то учить и уговаривать. Ведь это отнимает у него столько сил. Сил, которых и так мало, которые и без того сжигает его болезнь. У любого другого опустились бы руки… Но кавалеру в такие моменты, как это часто бывало, на помощь приходила злость. Злость и природное упрямство.
– Это не нелепость! – заорал он. – Это называется война! Вам бы в ваши годы пора о том знать! Вы же зовете себя капитаном, если мне не изменяет память, так и ведите себя как капитан. Выполняйте мое распоряжение!
– Не смейте на меня кричать! – Пруфф тоже вскочил. – Я вам не мальчишка-паж!
– Не паж, так идите в обоз, берите еще двух лошадей и тащите чертовы пушки на север, как вам велено!
– Это бессмысленная работа!
– Не смейте обсуждать мои распоряжения! Выполняйте! – орал Волков так, что Максимилиан прибежал с улицы посмотреть, что происходит.
Капитан ничего больше не сказал и в бешенстве выскочил из шатра.
– Максимилиан, – едва переводя дух, сказал кавалер, – проследите, что будет делать капитан. Я ему не доверяю, боюсь, как бы он не дезертировал со своими людьми.