Кавалер и то пил, а сам через край чаши уставшими глазами смотрел, как первые солдаты спускаются с южного холма к оврагу. И не нравилось ему, что идут они спокойно. Не боятся упасть, не скользят. Идут как по мостовой. Неужто глина так от утреннего холода затвердела?
– Теперь вам нужно лечь спать, – сказал брат Ипполит.
Но Волков словно не слышит:
– Монах, дай мне зелье, что сил придает, что бодрит. Оно мне сейчас больше других нужно.
Монах смотрит, и в глазах его упрямство:
– Нельзя вам, преставитесь. От усталости и хвори преставитесь. Нет у вас сил, нет жизни больше в вас для зелья такого.
– Я тебе в отцы, может, сгожусь, а сил во мне вдвое против твоего, понял? – Волков говорил резко, едва ли не грубо. – Слушай меня… Мне сейчас нужно… И нельзя мне спать. Если враг за мной идет, значит, после полудня тут будет! – Он потряс пальцем перед носом брата Ипполита. – Враг нешуточный. Понимаешь? Мне готовым быть нужно. Чтобы все видели меня не спящим, а на коне, под знаменем моим. Давай мне зелье, иначе завтра к утру мне никаких зелий уже не потребуется, да и тебе, если не убежишь, тоже…
– Я дам вам зелье. – Монах, недовольный, полез в сундук, а сам нехорошо смотрел на кавалера. – То, что Господь наделил вас силами, которые двоим полагались, так это дар большой. А вы все равно на себя ношу берете, что и троим не сдюжить. От гордыни это или от глупости – не пойму. Но убьете вы себя такой ношей.
Волков не стал с ним спорить, он просто выпил последнюю чашу, что принес ему монах.
– Обязательно поешьте жирного толченого сала с хлебом, молока топленого с маслом и медом, иначе сил у вас от зелья не прибавится. – Он помолчал. – Под доспехом не видать, но лицо у вас худое, такое худое, как было, когда вы в монастыре без памяти лежали.
Даже для того, чтобы есть, Волкову нужно было прилагать силы. Но раз монах сказал, он ел. Давился, но ел. Сидя в седле ел. Максимилиан держал крынку с толченым салом и чесноком под мышкой, доставал его оттуда, брал у Увальня ломти хлеба и густо клал, а не мазал на хлеб сало, и уже эти ломти подавал господину.
Простая солдатская еда всегда нравилась кавалеру, но теперь он едва мог проглатывать ее. Приходилось запивать, одновременно еще говорить с подъезжающими офицерами.
– Рене, – он указал куском хлеба на склон холма, – это место ваше.
– Хорошее место, – согласился ротмистр, оглядываясь.
– Прикажите рубить рогатки.
Рене опять огляделся:
– Рогатки? Но из чего их рубить, тут совсем нет деревьев?
– Рубите то, что есть, рубите кусты, какие потолще. Молодые деревья вон там есть. Чаще ставьте, глубже врывайте их, но пусть хоть что-то будет.
– Как прикажете, кавалер.
– Пруфф, тот холм ваш. – Волков указал как раз подъехавшему капитану на северный холм.
Тот поглядел на холм весьма удивленно, а потом так же удивленно воззрился на Волкова:
– Хотите, чтобы я заволок по глине полукартауну на эту гору?
– Да, и полукартауну, и обе кулеврины, и ядра, и порох, и картечь вы должны размесить на вершине холма. Это место будет очень удобно для ведения огня. Оттуда видно все.
– Как вы себе это представляете? – Усы Пруффа стали топорщиться от этой его проклятой гримасы. – Как мне затащить туда полукартауну?
Вот только спорить с ним сил у Волкова не было. Он повернулся к Бертье:
– Гаэтан, возьмите своих людей у ротмистра Рене и покажите капитану Пруффу, как втащить на холм пушку. Веревки и лошадей можете брать в обозе.
– Займусь немедля, кавалер, – отвечал Бертье.
Пруфф запыхтел, но Волков не обращал на него внимания:
– Капитан фон Финк!
– Да, кавалер, – отозвался капитан.
– Я видел шанцевый инструмент у вас в обозе.
– Да, у меня есть и кирки, и лопаты.
– Отлично. Там, – Волков поднял руку, – триста шагов на север и одна миля на юг отсюда, есть пологие места у оврага. Враг неглуп и не преминет возможностью обойти нас. Сройте пологий северный склон оврага и вкопайте на подъеме рогаток.
– Сейчас же и начну, – пообещал фон Финк.
Как хорошо, как хорошо, что никто из офицеров не стал снова рассказывать о том, что люди их не спали и что они не завтракали, что они едва стоят на ногах.
Кавалер и сам все это знал.
– А моя диспозиция уже вам ясна, кавалер? – вежливо спросил на ламбрийском Стефано Джентиле.
– Да, встанете по левую руку от ротмистра Рене.
– То есть не за ним? – удивился командир арбалетчиков.
– Да, вот тут и встанете. – Они как раз стояли на этом месте. – Я хочу, чтобы вы били врагам во фланг, в бока и ляжки, а не сверху, в шлемы и наплечники.
– Что ж, как прикажете, – без особой радости отвечал ламбриец.
Волков, как старый арбалетчик, прекрасно понимал его настроение. На южной стороне оврага сплошные заросли кустов, а тут склоны холма почти лысы. Если подойдут вражеские арбалетчики, то они будут в кустах, а ламбрийцы на склоне холма окажутся как на ладони.
Ничего, нет никого лучше ламбрийцев в стрельбе из-за большого щита. Они уже лет четыреста в этой стрельбе практикуются. Зато они будут чуть выше противника.
– Роха.
– Я тут.
– Встанешь по правую руку от Рене, первые ряды – аркебузиров, мушкетеры за ними. Ты тоже поставь рогатки перед собой, склон пологий, до тебя могут дойти.
– Я так и думал, – сказал Скарафаджо. – Еще возьму лопат у фон Финка, как он закончит, окопаю овраг перед собой.
Он развернулся, поехал к своим людям.
– Господа, – кавалер обернулся к фон Деницу, Гренеру и Брюнхвальду, – вы мой резерв. Вы, кавалеры, езжайте на западную строну холма и спрячьтесь там. Но вы, господин Гренер, найдите место, где сможете перейти овраг незаметно. Вдруг мне понадобится ударить врага на той стороне оврага.
– Не волнуйтесь, кавалер, вам нужно сохранять спокойствие, вы так серьезно относитесь ко всему… Впрочем… Ваше серьезное отношение к войне достойно восхищения. Не волнуйтесь, все будет хорошо, – заверил Волкова беспечный барон.
– Я найду проход в овраге, – обещал Гренер. – И мы будем ждать ваших пожеланий, кавалер.
И они с фон Деницем уехали.
– Ну а вы, Карл, останетесь при мне.
– Да, кавалер.
Они смотрели вслед уезжающим господам.
– Как вам барон? – спросил наконец кавалер.
– Для этих сеньоров война всегда была развлечением, – сухо ответил Брюнхвальд.
– Верно, ротмистр, верно. – Волков тронул коня. – Остаетесь за меня, Карл, я поеду погляжу, начал ли фон Финк окапывать овраг, что в миле отсюда.
– Как пожелаете, кавалер.
Время шло к обеду, кашевары уже вовсю дымили кострами, и по холмам, оврагам и кустам холодный ветер разносил дурманящий запах горячей еды. А вот кавалеру было не до сладостных запахов. Волков уже начал волноваться, всерьез волноваться. Вестей о противнике не было. Может, зря устроили такую суету? Усталые и невыспавшиеся солдаты рубили кусты на рогатки и дрова, срывали северные склоны оврагов, делая их более отвесными, чтобы тяжелее было по ним подниматься. А враг взял и повернул обратно на юг, к рыбацкой деревне, к реке, к провианту. И тогда вся работа, что делают сейчас люди, окажется ненужной. Волков даже представить себе не мог тех слов, которыми будут его проклинать солдаты, когда командиры скажут им, что они снимаются и идут вслед за врагом, на юг. О-о… Это будут самые тяжкие слова из тех, что знают солдаты.
Кавалер опять молился, но только про себя. Волков совсем не хотел походить на тех командиров, что публично молятся перед важным делом. Уже тогда, когда он сам был солдатом, он считал подобных офицеров шутами, а их молитвы показухой. Кому-то публичные молитвы внушали уважение, а он над ними потешался. И сам таким набожным командиром выглядеть не желал. Конечно, он молился редко. Очень редко, полагая, что докучать Господу всякой мелочью нельзя. Просить его нужно по делу, по большому и важному делу, как, например, сейчас. И просил Господа только об одном – чтобы враг не пошел на юг, а двигался сюда, к нему. Только об этом, и ни о чем другом.
Слава Господу, слава Создателю, приехал посыльный и сообщил, что сержант Хилли ищет командира. Осталось узнать, какие их ждут вести. Когда кавалер подъезжал, молодой сержант стоял рядом с Рохой и Брюнхвальдом.
Сердце у Волкова замирало, но выглядел он спокойно до самого того момента, когда Хилли, устало сняв шлем и вытерев подшлемником потное лицо, доложил:
– До них тысяча шагов… или полторы. Скоро они тут будут.
Кавалер не поленился тоже снять подшлемник, на глазах у всех перекрестился, подняв глаза к небу, шепотом благодарил Создателя и лишь после этого сказал:
– Господа, Бог за нас. Он сделал для нас почти все, нам осталось доделать немногое.
– Слава Господу! – крестился Роха.
– Слава Господу! – повторил за ним Брюнхвальд.
И все, кто находился рядом, стали повторять за ними и креститься.
Возня, маневры, переходы, ожидание – все это волнует каждого. Но ничто не волнует так, как близость врага и неминуемость сражения. Скоро, все случится скоро. Не сегодня, так завтра все построятся, встанут лицом к лицу и выяснят, кто крепче и упорнее.
И неизвестно, кто перед сражением волнуется больше: те, кто уже бывал в таких делах, или те, кто по незнанию еще не представляет, что будет.
А вот Волков не волновался. К тому времени не без большого труда сотня людей уже затащила полукартауну на холм, окопала ее, чтобы не откатилась во время отдачи. Приготовили порох, ядра, картечь, натаскали в две бочки воды и разбавили ее уксусом. Все было готово.
Волков не поленился, сам заехал на холм, посмотрел вниз, на юг, на противолежащий холм, на низину, на те кусты, откуда должен был появиться противник.
Место у Пруффа было отличным. Все как на ладони.
– Приказа не ждите, как появится хорошая цель – бейте, – велел Волков перед тем, как уехать. – Они и так знают, что у нас тут есть пушки, и без того попытаются найти другой ход, чтобы обойти эту ложбину под холмами. Не думайте ни о чем, напугайте их. Убивайте врагов при первой возмож