Ах, этот Александр Гроссшвулле. Волков морщился, глядя на него. Он был выше Бертье на голову. Он был, кажется, выше всех, кто дрался сейчас в овраге, но вот только драться совсем не умел.
Полез туда с тесаком, еще бы с ножом сунулся. Мог бы взять у кавалера хоть его секиру, что приторочена к седлу. Впрочем, это его, Волкова, вина: следовало самому предложить дурню топор, а не отправлять его туда почти безоружным. Но Увалень оказался совсем не бесполезен в деле. Здоровенный боец в отличном доспехе даже и без особого опыта опасен. Он пропускал удары, но просто не замечал их и сам махал своим тесаком с завидной силой. Бертье стало намного легче, когда половина всех ударов горцев адресовалась теперь этому здоровяку. Тут Бертье изловчился и тяжко ранил еще одного солдата горцев, глубоко разрубив ему не защищенную броней ногу. Мастер, что тут говорить, не чета здоровенному дурню. А тому все доставалось.
Один из горцев со всего размаха, старым солдатским приемом, когда бьют из-за плеча впереди стоящего товарища, со всей силы ударил Увальня алебардой. Попал бы в голову, так, может, и убил бы, но лезвие врезалось в плечо кирасы. Увалень даже не покачнулся. Со всей силы ударил солдата, стоявшего перед ним, тесаком по шлему. Сбил шлем с головы.
Но ни Бертье, ни Увалень не могли продавить ту массу солдат, что была между ними и убитым конем, из-под которого горцы уже вытаскивали своего капитана. Мерзавцы приподняли тушу и стали тянуть своего командира, но, видно, нога застряла в стремени, и дело не шло.
А на самом краю оврага, в десяти шагах от сечи, широко расставив ноги, стоял сержант Вилли с протазаном на плече. И пританцовывал от нетерпения, что ли. Кажется, он собирался спрыгнуть в овраг, но перед этим опасливо обернулся на Волкова. И тот, поймав его взгляд, крикнул что было силы:
– Занимайся своим делом, сержант!
Вилли кивнул. Волков продолжал смотреть на него. Да-да, молодой человек, у каждого в бою есть свое дело. Именно свое! Знаменосец держит и охраняет знамя. Командир руководит, а сержант стрелков командует своими подчиненными. И они, стрелки, что находились сейчас там, наверху, были намного важнее для Бертье, чем сержант с протазаном в овраге.
– Цельтесь лучше, ребята, не заденьте своих! – закричал Вилли, поняв взгляд и тон командира.
Жалкую горстку людей Бертье горцы давно бы смяли, если бы не стрелки, что стояли над оврагом. Они спешно перезаряжали оружие и стреляли, и стреляли, и стреляли в овраг.
Одному из храбрых ловкачей, который все наседал на смелого сержанта фон Финка, стрелок из аркебузы влепил пулю в ляжку. Горец оскалился от боли, крутанулся на месте, выронил свой тяжелый молот и стал прыгать на одной ноге, поджав раненую, а потом и вовсе встал на четвереньки и пополз, оставляя на глине кровавый след.
Еще один боец врага получил пулю из мушкета в бок. Он охнул и на мгновение опустил алебарду, схлопотав второй удар от солдата фон Финка, что бился с ним. Свалился наземь и пропустил еще один удар. Колющий удар алебарды оказался столь страшен, что пробил железо и убил горца.
Пули из мушкетов и аркебуз сыпались на горцев дождем. Но эти мерзавцы все равно не хотели отдавать своего капитана. Падали под пулями и железом, но на место павших из строя выходили новые, чтобы драться с Бертье и Увальнем и тоже пасть в овраге.
А тем временем капитану высвободили ногу из стремени, но нога оказалась сломана, сам он, видно, идти не мог. Его стали тащить к краю оврага. И этого Бертье вынести не мог, неужели он дрался зря? Этот залитый кровью храбрец просто кинулся в кучу врагов, рубя направо и налево, чтобы добраться до уплывающего приза. Пять шагов, даже меньше, было до раненого командира горцев, еще чуть-чуть. Еще самую малость, и он врежет ему топором напоследок. Хоть один раз, но дотянется…
Но его остановили. Храбрец получил тяжкий удар алебарды по рукам, от которого ротмистр выронил топор, еще один колющий удар годендагом пробил ему кирасу у плеча. Его ударили в лицо кулаком в кольчужной перчатке, притом так сильно, что Бертье не устоял и встал на одно колено.
И со всех сторон на его голову и плечи посыпались удары. Он только и мог, что закрываться рукой и пытаться подняться. Слава богу, как это часто бывает, враги больше мешали друг другу. Был бы он один, так, наверное, не вышел бы Бертье из оврага живым, а тут к нему на помощь пришел Увалень. Он просто распихал всех врагов, что были вокруг ротмистра. Он сбивал их с ног, а уже на земле их лупили солдаты и сержант фон Финка.
Но Бертье… Кажется, он оказался упрямее самого Волкова. Внизу, стоя на колене, в грязи и среди павших бойцов, отыскал, скорее нащупал, древко пики и схватился за него.
Капитана тем временем уже подтащили к краю оврага, сверху его уже схватили за руки два солдата, тянули к себе. Тут Бертье вдруг понял, что возле него нет врагов, вскочил и, сделав всего два шага… дотянулся-таки до заветной цели. Этой длинной палкой в три человеческих роста с маленьким наконечником на конце. Дотянулся в последний момент.
Капитана тянули наверх, подсаживали снизу и тянули так, что лицо его было обращено к оврагу, к Бертье. У Бертье была всего одна возможность и всего одно место, куда он мог нанести удар. Ротмистр туда и попал. Маленькое острие пики, похожее на жало, угодило чуть выше паха и чуть ниже края дорогой кирасы. Оно легко прошло через кольчугу, через стеганку и вошло в живот капитана полностью. На ладонь.
Большего Бертье сделать не дали, его снова принялись колотить со всех сторон, снова Увальню пришлось его отбивать. Но Бертье орал при этом:
– Я достал его! Я достал его!
Он кричал это немножко смешно, со свойственным ему акцентом. Но никто сейчас не подумал бы смеяться.
– Я достал его, кавалер!
Орал он так, что перекрывал, кажется, шум боя и даже непрекращающиеся выстрелы. Все, кто был рядом, слышали его крик: и люди фон Финка, и стрелки, и Волков, и враги. Горцы озверели, они кучами покидали строй, и все, кто был рядом, кинулись на Бертье, Увальня и тех храбрецов, что находились в овраге. Но те стали отступать, отбиваясь от наседавших врагов и продвигаясь к своему склону. К своим, под свои мушкеты и аркебузы. Именно мушкеты и аркебузы их и спасли. Пули просто выкашивали горцев. Даже аркебузная маленькая пуля с десяти шагов иной раз пробивала броню, а уж кольчугу или стеганку так и запросто.
Враг отступил, храбрецам помогли выбраться из оврага. Бертье улыбался, он был страшен. Шлем измят, кираса пробита в двух местах, наручи искорежены. Рука… Левая кисть вся синяя. Из-под шлема на переносицу вытекала кровь. На щеке багровыми точками отпечаталась кольчужная перчатка врага. А он улыбался:
– С вас пять талеров, кавалер!
– Пятьдесят! – ответил Волков. – И поделите с теми, кто был в овраге.
– Конечно, конечно, – пообещал ротмистр.
Он улыбался.
Волков смотрел на него и восхищался:
– Как вы, друг мой?
– Нормально, все нормально, кавалер.
– А рука?
– Рука… – Гаэтан взглянул на свою левую руку. – Рука, кажется… Да. Кажется, кости немного поломаны. Когда пику выбивали, так попали по руке. Думаю, ваш монах исправит.
– Исправит, не волнуйтесь, он хороший лекарь, а если нет, поедете в Ланн, там живет знаменитый костоправ, не помню, как его зовут. Уж он точно все выправит. Вы сможете сидеть в седле?
– Вы шутите, кавалер? – Гаэтан Бертье засмеялся.
Этот смех был немного наигранным. Волков это прекрасно чувствовал. Бертье досталось, досталось немало, просто он никогда не покажет, что ему плохо. Волков кивнул и повернулся к Увальню.
– Александр, к вашей силе еще бы хоть чуточку умения…
– Я был плох? – спросил Увалень очень взволнованно. Видно, что мнение кавалера являлось для него важным.
– Нет, конечно, вы не были плохи, вы спасли ротмистра, без вас он бы не дошел до врага. Вы были великолепны, Александр, но с оружием вам необходимо еще позаниматься. Умей вы драться, вы бы были просто ужасающи.
Волков так спокойно разговаривал со своими людьми, потому что дело, если честно, уже было кончено. Аркебузы и особенно мушкеты выкашивали горцев. От левого их фланга, того, где как раз и находились стрелки, почти ничего не осталось. Здесь, у этой стороны оврага, у врага не осталось ни одного сержанта, офицеров тут тоже не было. Первый раз за всю свою жизнь кавалер наблюдал такую картину – когда непобедимые горцы без приказа, без строя, без знамен и барабанного боя начинали выходить из сражения. Просто поворачиваться и уходить. А некоторые при этом бросали пики. Он не мог поверить своим глазам, но это было правдой.
Вскоре позорное отступление приобрело лавинообразный характер. Теперь даже сержанты не останавливали солдат.
К Волкову подъехал фон Финк. По нему было видно, что старик и сам немного поучаствовал в деле.
– Поздравляю вас, капитан, – сказал ему кавалер, – не каждый может похвастать, что разбил горцев так, что они разбегались.
Капитан принял поздравление как должное, но ничего не сказал Волкову о том, что, не подоспей тот со стрелками и не рань их капитана, дело закончилось бы совсем не так. Напротив, фон Финк подбоченился и со всей важностью, на какую был способен, ответил:
– Прикажете догонять их, кавалер?
– Нет, никуда они без лодок не денутся, сейчас нам лучше поспешить к Рене и Брюнхвальду.
Пока они разговаривали, солдаты фон Финка и стрелки спрыгивали в овраг, добивали раненых. Никаких пленных. Пусть горцы знают, что и с ними никто церемониться не станет. Заодно солдаты обшаривали карманы мертвецов и раздевали их. Доспех-то, если ты взял его на поле боя и надел на себя, у тебя уже никто не отберет. Это твоя добыча, которую не будут считать сержанты.
– Пусть все оружие тоже заберут, – сказал Волков фон Финку, глядя на эту картину.
– Я уже распорядился, – заверил его капитан.
А смелый сержант Вилли решил вылезти на южный склон оврага и поискать что-нибудь там. И его храбрость оказалась вознаграждена.