Он обнаружил убитого знаменосца. Тот, как и положено столь уважаемому человеку, был в отличных доспехах, а под ним лежал великолепный флаг – красный, с черным медведем на задних лапах. Эти болваны, когда вытаскивали своего капитана, забыли даже про флаг.
Отличные доспехи, кошель знаменосца и знамя врага! В этот день молодой сержант стрелков Вилли для всех остальных солдат и даже сержантов сразу сделался уважаемым и состоятельным человеком.
Ах, какое же все-таки сладкое ремесло – война.
Волков перед тем, как повернуть коня на запад, еще раз заглянул в овраг. Его дно было завалено раздетыми телами врагов, их насчитывалось не менее сорока. А значит, и раненых еще столько, если не вдвое больше. С райслауферами покончено. Теперь кавалер ехал, чтобы покончить с войсками кантона. Он торопился.
Они слышали, как бьют и бьют пушки, значит, бой еще шел, а когда оказались уже близко, навстречу попался вестовой.
– Господин, – доложил тот, – ротмистр Брюнхвальд просил вам сказать, что горцы добрались до оврага и мнут его, он не выстоит.
– А кавалеры что? – зло спросил Волков.
– Кавалеры кинулись на вражеских арбалетчиков, теперь я не знаю, где они. Господин, поторопитесь! Господин Рене не выстоит. Сомнут нас еретики.
Просить было не нужно.
– Офицеры, поторопите солдат, шире шаг. Шире! – распорядился кавалер. – Вилли, Вилли, ты где?
Нагруженный трофейными доспехами, прибежал молодой сержант, таща за собой еще и знамя горцев:
– Брось ты это все, – сказал ему Волков. – Беги на помощь Рохе, Рене и Брюнхвальду.
– Нет, господин, побежать я смогу, но не брошу, ничего не брошу. Эй, ребята, на помощь ротмистру Рохе… Надобно будет пробежаться.
Он погнал стрелков вперед.
– Фон Финк, со всей возможной поспешностью… Со всей возможной… – крикнул кавалер и поскакал, обгоняя стрелков.
– Не извольте волноваться, кавалер, – вслед ему отозвался капитан, – бежим, бежим.
Рене не выдержал удара. Несмотря на страшные потери от пушек и арбалетов ламбрийцев, как только кавалеры ускакали гонять докучавших им арбалетчиков, колонна горцев двинулась вперед. Пошла быстро. Не потеряв ни секунды, спустилась по пологому склону оврага и полезла на холм. Теперь пушки могли достать только ее хвост. А голова впилась в линии Рене.
Пики в пики, хруст и ругань. Хоть и не требовалось лезть вверх, горцы лезли с таким остервенением, что линии в центре стали сразу гнуться. Рене сам кинулся выправлять дело, но не выходило. Многие, тут и там, оказались ранены. Пик у горцев было больше, доспех у них лучше, да и численно враги превосходили. Пушки били, но рвали они только хвост колонны, а остальные упрямо лезли вверх. Хотя и им доставалось от арбалетчиков, бившим по ним почти в упор. Уже через десять минут линии Рене стали смешиваться. Сержанты надрывались, орали, били людей, но ничего поделать не могли. Горцы мяли их. Тут уже и Брюнхвальд полез, не поспеши он, так центр разорвали бы уже через несколько минут. Как раз перед тем, как залезть в свалку, он послал гонца к кавалеру.
И Роха тут был, орал так, что на горле под черной щетиной надувались жилы, его люди стреляли и стреляли, быстро, как только могли, но ничего не останавливало баталию непобедимых горцев.
Брюнхвальд проклинал себя, думая, что поздно отправил посыльного к кавалеру. Он уже сам был среди солдат, помогал удерживать этих настырных чертей в овраге. Но надежд у него не оставалось. Карл думал только о сыне. Он надеялся, что у Максимилиана хватит ума уехать, а не лезть в кашу, когда горцы продавят у Рене центр. Только об этом и думал старый ротмистр.
И тут у восточного склона холма, запыхавшиеся от быстрой ходьбы, появились стрелки. Перед ними в своем роскошном бело-голубом наряде на великолепном коне и в драгоценных доспехах ехал сам кавалер Иероним Фолькоф, господин фон Эшбахт, Защитник Веры, Инквизитор.
– Эшбахт! – заорал рядом с Брюнхвальдом какой-то солдат.
Так заорал, что ротмистр вздрогнул. Вздрогнул и подхватил клич, сам крикнул, что есть силы:
– Эшбахт! Ребята, держись, тут он, тут наша Длань Господня!
– Эшбахт! – понеслось над рядами.
– Эшбахт!
– Длань Господня!
– С нами, ребята, он с нами!
И стали подбегать стрелки, становиться рядом и раскуривать еле тлеющие фитили. Хлопнул первый выстрел, за ним второй.
И все вдруг переменилось.
– Эшбахт!
– Длань Господня!
А там, на западе, перестраиваясь из походной колонны в штурмовую, шел фон Финк.
– Эшбахт! – кричали солдаты, чувствуя, как железный натиск горцев начинает слабеть.
– Длань Господня! С нами он!
И вдруг барабаны врага заиграли «приставной шаг назад».
Нет, враги не стали расходиться, как райслауферы, но поняли, что проиграли, и принялись отступать. Отступать, как положено истинным воинам, истинным горцам, не теряя строя, под знаменами и барабанами. Отступать с честью.
По ним били пушки, нанося страшные потери, стрелки Рохи, он сам, арбалетчики Джентиле вместе кинулись за врагами, словно собаки за дичью, стали перебираться на ту строну оврага, подходить к колонне поближе, чтобы стрелять и стрелять в отступающих горцев.
– Увалень! – позвал Волков устало. – Помогите снять шлем.
Александр стал помогать господину, а как шлем был снят, кавалер стянул и подшлемник, вытер им лицо.
К нему подошел Брюнхвальд:
– Кавалер, сегодня была лучшая битва, что я видел за всю жизнь.
Волков тяжело посмотрел на соратника и сказал:
– Карл, мне нужно прилечь. Вы… – Он замолчал.
– Вы ранены, друг мой?
– Нет-нет. – Волков махнул рукой. – Просто устал. Вы идите за ними, не давайте им остановиться, бросьте обоз, гоните их к реке… Главное – не давайте останавливаться. Там, – он указал на восток, – еще недобитые райслауферы. – Не допустите их соединения. Утопите их всех в реке, Карл.
– Я все сделаю, господин фон Эшбахт, – официальным тоном пообещал Брюнхвальд.
Волков тяжело слез с коня, пошел прямо к ближайшей телеге. Там с помощью Увальня влез в телегу и завалился прямо на мешки с мукой. Откуда-то пришел брат Ипполит, уже с расправленным одеялом, и, как только кавалер улегся, накрыл его, а он все повторял:
– Александр, напомните Брюнхвальду, чтобы не давал им останавливаться. Пусть гонит до реки.
– Напомню, кавалер, напомню, – обещал Увалень.