— Он, госпожа, он, моей корысти тут нету.
Тут девушка, наконец, оторвалась от стекла, размахнулась и ударила шаром о каменную стену. Так ударила, что осколки брызнули в разные стороны, а она сказала:
— Сто двадцать талеров многовато за красивую стекляшку, в которой нет жизни.
— Госпожа моя, — Люббель растерянно осматривал пол, на котором валялись крупные и мелкие белые куски стекла, — госпожа моя, а что же я скажу… мастеру?
— Скажи, что везёт ему сильно, не буду я его наказывать за обман его. — Она взяла из кошеля талер и кинула его Люббелю. — Собери стекло да отправь ему обратно. И напиши, что если он недоволен будет, так пусть приедет сюда и скажет мне о своём недовольстве. А уж я найду, что ему ответить.
Она повернулась и пошла к двери, но на ходу, головы не оборачивая, спросила:
— Книги интересные ищешь мне?
— Ищу, госпожа, ищу, — невесело отвечал ей книготорговец, глядя на куски стекла на своём полу, — кажется, нашёл вам «Манипуляции» Маллера.
Агнес сразу остановилась, развернулась к нему, она знала это слово:
— Манипуляции? Что за книга?
— О! Это знаменитая книга, инквизиция её воспретила, за одну эту книгу можно попасть в лапы попов. — Говорил Люббель. — Там писано, как управлять людьми помимо их воли и желанием своим подчинять себе слабых.
— Хочу эту книгу. — Сразу сказала Агнес. Она уже умела кое-что из этого делать, но делала это по женскому наитию, не зная тонкостей.
— За ту книгу отдать придётся много денег, — предостерёг её книготорговец.
— Сколько?
— Не знаю, не знаю, госпожа, книга это редкая, за неё могут и пятьдесят монет попросить.
— Соглашайся. — Сразу сказала Агнес.
— Госпожа, — Люббель сразу перестал грустить по поводу разбитого шара, его голос стал заискивающим.
— Что?
— Мне тоже нужно на что-то существовать, мои потребности скромны, но они есть…
— Получишь пять монет, — сразу сказала Агнес.
Кажется, эта была не та сумма, на которую Люббель рассчитывал, но спорить он не стал.
— Хорошо, госпожа, книгу я велю везти нам, по почте её слать неразумно будет, хозяин сам её привезёт.
— Хорошо.
— И ещё меня… Меня… — Он мялся.
— Что ещё?
— Мастер, что делал шар, будет разгневан, боюсь, что… Как бы… Он… Не осерчал и не потребовал…
— Пусть молится, чтобы я не осерчала за то, что обмануть меня хотел, — сказала Агнес. Она снова хотела уже уходить, но опять остановилась. — А знаешь ли ты что-нибудь о епископе Бернарде?
— Настоятеле храма святого Николая Угодника?
— Да, о нём знаешь что?
— Богат, из рода знатного. Карета у него великолепная.
— А ещё что? — Не отставала Агнес.
— Больше ничего, госпожа. Я в тот собор не хожу, далеко. — Отвечал Отто Люббель. — Причащаюсь в церкви, что рядом, за углом.
— Ты ещё и в церковь ходишь? — Усмехнулась девушка, глядя на него.
— А как же, — улыбался книготорговец, — обязательно хожу каждое воскресенье. И по праздникам тоже.
— Зачем, ты же уже душу свою погубил? Ты же детоубийца! Зачем тебе причастие?
— Выделяться нельзя, госпожа, — помрачнел книготорговец. — Никак нельзя выделяться.
Агнес повернулась и пошла из его дома. Она вышла на улицу, шла, рассеянно поглядывая по сторонам и приподнимая подол платья, когда перешагивала через лужи. И в голове девушке так и звучали слова этого ублюдка: «Выделяться нельзя, госпожа. Никак нельзя выделяться».
А ведь он был прав.
Глава 27
Деньги. Вот, что ей сейчас было нужно. И не те жалкие монеты, что выскребала она у мелких купчишек по трактирам. А настоящие, большие деньги. Такие деньги, получив которые, ей долго нуждаться не придётся. Чтобы как у господина, чтобы сундуки серебра у неё стояли дома. Сейчас она сварит зелье, продаст его за золото, выгодно продаст попу, что любит в женские платья рядиться. Другому продаст, третьему. Но тогда она будет торговка зельями. Занятие постыдное. Как и зелья, которыми она будет торговать, пока на неё не донесут в инквизицию. Даже если и не донесут, подобных торговок на порог дома и то не всякий пустит, а ей же надо, чтобы лучшие люди ей кланялись, знались с ней, в гости её звали.
Нет, торговку зельями никто в гости звать не будет. Позовёшь такую прилюдно, так потом, случись что, и отравителем прослыть немудрено. Нет, торговать зельями она не будет. Или будет, но очень не часто, только знакомым. Таким, как это епископ, с которым она собиралась вскоре завести знакомство. Но для этого… Опять нужны деньги.
Агнес вернулась домой злая. Ута боялась дышать, помогая ей раздеться. Игнатий спрятался в конюшне, Зельда гремела посудой, стараясь не поворачиваться к девушке, не смотреть на неё.
А она не поспешила как обычно в комнату, где была её мастерская, не занялась вываркой драгоценной мандрагоры, а разделась донага по своему последнему обыкновению и села за стол, задумалась.
Денег столько, сколько ей надобно было, просто так не найти. Купчишки с сундуками серебра не путешествуют, такие деньги у больших купцов бывают, у нобилей городских, у банкиров. Вот у тех мерзавцев, что дом ей сдают, такие сундуки имеются, обязательно имеются. Жаль, что трогать их нельзя. Нет-нет, тут, в Ланне, никого трогать нельзя, тут она племянница кавалера Фолькофа. Ну, а где тогда сундуки искать?
Были у неё, конечно, мысли на этот случай. Вспоминала она, что один купчишка, перед тем, как в сон удариться, успел перед ней похвастаться, дескать, представляет он дом Бабенбургов по всему северу Фринланда. Тех самых Бабенбургов, что из Кледенца. Говорил, что нет в тех местах дома богаче. Говорил, что и земли у них с мужиками, и пристани в Кледенце, и мастерские, и лавки, и банки. Так они могущественны, что в тяжкий момент могут двести добрых людей выставить при доспехе и железе. Кледенц. Он не так, кажется, далеко. На реке, на каком-то из притоков Эрзэ. Город небольшой, но богат торговлей своей, так как оттуда начинается русло судоходное, к которому все сухопутные дороги ведут. Всё это Агнес помнила со слов того купчишки. Что ж, кажется, она готова была поехать и посмотреть, так ли влиятелен и силен этот дом.
— Ута, — сказала девушка, обдумав всё как следует, — кликни Игнатия.
Служанка кинулась повеление исполнять, а Агнес продолжала сидеть за столом в своём кресле, сосредоточенно глядя перед собой. Она то ли не захотела, то ли забыла новый свой вид принять, и когда Игнатий пришёл, так стал в дверях, взгляд потупив, чтобы ненароком на взглянуть на госпожу свою, которая сидела совсем без одежды.
— Езжай, Игнатий, в город Кледенц, слыхал о таком? — Произнесла девушка задумчиво.
— Нет, госпожа, не знаю такого города, но найду, не дурак. — Отвечал Игнатий.
— Верхом езжай, он тут недалеко должен быть.
— Как пожелаете, госпожа, а что мне там делать?
— Узнай, где там проживает семья Бабенбургов. Послушай, что о них говорят, посмотри жилище их. Кто в той семье глава, узнай, кто ещё в неё входит.
— Про Бабенбургов, значит, узнать? — Сказал конюх и повторил, чтобы не позабыть. — Бабенбурги, Бабенбурги. Поспрашиваю.
— Да, узнай да возвращайся, запомнив всё. Только так спрашивай, чтобы тебе не запомнили. — Она подняла глаза. — Ута, дай Игнатию талер.
— Да, госпожа, понял я.
— Сейчас езжай, всё узнай, всё посмотри, — сказал Агнес и, не стесняясь конюха, встала из кресла.
Ей было всё равно, увидит он её голой или нет, сейчас она уже о другом думала. Пошла к себе, только об одном помышляя, как хороший вывар из мандрагоры сделать, чтобы не испортить, как в первый раз. Не потратить драгоценность напрасно.
Да, перед тем, как за деньгами отправиться, нужно было доделать зелье. Негоже начинать новое дело, не закончив начатое. А ещё кое-какие зелья ей при деле понадобятся.
Денег, на которые она собиралась жить полгода, осталось всего ничего. Это всё покупки и зелья, а ей нужно было платье и всякие другие вещи, что нужны молодой женщине. Платья у неё были, но как только она принимала свой новый вид, так все её платья оказывались коротки до неприличия. Любой мог её туфли увидать. Да и узки были так, что не вздохнуть. Она опять пересчитала серебро, но считай или не считай его, больше монет не станет. До этого она зашла к двум своим любимым портным и сказала им, что завтра придёт от неё родственница, приехавшая из деревни, и пусть они ей платье подберут. Оба портных рады были видеть эту «родственницу».
Агнес утром встала, позавтракала, пошла к себе в спальню, где, став перед зеркалом, приняла вид новый. Опять чуть-чуть подправила в себе кое-что. На этот раз ей не очень он нравился. И волосы не такие, и живот не такой. А уж на лицо и смотреть не хотелось.
Но править дальше времени не было. Она не стала надевать чепца, незамужним девам его носить необязательно. Волосы пышные Ута ей уложила замысловато, лентами перевязала. Агнес покрутилась перед зеркалом: что ж, красиво. Платье позорно коротко, словно на вырост брали, и переросла девица его. А во всём остальном… Хорошо. Она хотела проверить, как будут смотреть на неё мужчины да и женщины тоже. Уту брать не стала, пошла одна.
Девушка открыла дверь в воротах и выглянула на улицу. Прохладный осенний день, лужи. Пешего народа на этой улице никогда много не было. И сейчас улица была почти пуста. Слуги богатых домов, спешащие по делам, да два монаха, шлёпающие по мостовой к своему монастырю.
Агнес вышла на улицу и закрыла за собой дверь. Монахи и не глянули в её сторону. Прошли мимо, о чём-то разговаривая. Святые люди, что с них взять. Слугам и служанкам тоже было не до неё.
Но вот в конце улицы показалась карета. Агнес знала эту карету. На ней ездило одно богатое семейство, что имело дом в конце улицы, за монастырём. Вскоре карета подъехал к ней ближе, и девушка отошла к забору, уступая дорогу. И тут она увидала, как из кареты на неё глядит богатый господин с седой бородкой и в роскошном чёрном берете с пером. Она с ним не зналась, хоть они и жили недалеко друг от друга. Знакома не была, но с недавних пор они раскланивались по-соседски, когда разъезжались каретами на неширокой улице. В