Волков молчит, решение принимать не торопился, конечно, он даст телеги, но он хочет знать, что затевают эти двое. А Бруно Дейснер, его племянник, продолжал говорить:
— Дело вышло удачное, господин де Йонг сразу у нас весь брус и всю доску купил, что мы привезли. Прямо здесь, нам даже не пришлось везти товар в Мален.
— А кто такой этот господин де Йонг? — Поинтересовался Волков, ему было интересно, кто это у него в его земле стал торговать по крупному строительными материалами.
— Да как же, дядя, это же ваш архитектор, что сейчас церковь у вас строит, — удивлялся племянник.
— Ах, вот кто это. — Кавалер, признаться, никак его имя запомнить не мог, хотя отвечал на поклоны архитектора.
— Да, и господин де Йонг сказал, что нужно ему будет леса втрое больше того, что мы ему продали, и готов у нас всё купить, так как цену мы ему дали лучшую. — Сообщал Бруно Дейснер по-мальчишески радостно.
Тут у кавалера мелькнула одна мыслишка, опасение одно, он решил дальше спрашивать:
— Лес вы продали, а зачем же вам телеги с меринами?
— А мы кроме леса ещё взяли шестьдесят корзин угля. Стоят они сейчас в Амбарах, прямо на пирсах, — с радостью и не без гордости рассказывал племянник, — а от дождя древесный уголь портится, мы, конечно, его накрыли рогожами, но нужно быстрее его в Мален везти, там отличную цену за него дают, будем иметь по двенадцать крейцеров дохода с корзины!
Волков помнил эти корзины, такие стояли в Милликоне во множестве, когда он грабил ярмарку. Те корзины были велики, едва ли не в рост человека.
— Шестьдесят корзин? — Переспросил он. — А как же вы привезли ко мне в Амбары шестьдесят корзин угля да ещё и леса, никак баржу нанимали?
— Нанимали, дядя, конечно, нанимали, — кивал племянник.
— А денег где столько взяли, чтобы целую баржу товаров купить? Я вам, племянник, столько денег не давал.
Племянник тут и осёкся, он повернулся и посмотрел на своего компаньона, мол, а что сейчас говорить?
И тут заговорил Михель Цеберинг:
— Господин, денег нам дали купцы из Эвельрата и Лейденица.
Тут пришлось Волкову удивиться:
— Прямо вот так вот просто купцы из Фринланда дали вам денег? — Не верил кавалер. — Пришли вы, кланялись им, попросили у них денег, а они от щедрот своих легко выдали вам серебра на целую баржу товаров?
— Ну, — замялся Михель Цеберинг.
Он не закончил, посмотрел на Бруно Дейснера, и тот за него договорил:
— Они знали, что вы мой дядя. Мы им сказали…
Вот тут всё и прояснилось. Волков помрачнел сразу:
— То есть вы от великого ума своего заняли под моё имя денег, взяли их и поехали за товаром… Куда вы поехали?
Купцы молчали.
— Где вы купили товар, болваны, где вы взяли лес и уголь, который привезли сюда? — Уже повышал голос Волков.
— Ну, дядя… Мы поехали туда, где лес дёшев… — Начал объяснять племянник.
— Куда?
— В Рюммикон, дядя.
Так он и знал, так он и знал. Волков помолчал и начал.
— А знаете ли вы, господа купцы, что недавно я грабил ярмарку в Милликоне?
— Да, дядя, — отвечал Бруно.
— А после этого бил горцев на своём берегу?
Племянник невесело кивал головой, про это он слышал, конечно.
— То есть известно вам, что я воюю с кантоном, а Рюммикон один из городов кантона, и вы, мой племянник, тем не менее, берёте деньги под моё имя и плывёте к моим врагам за товаром?
И юноша, и молодой купец молчали, не было у них ответа на такой вопрос. А кавалер всё так же злобно продолжал:
— А знаете, что будет с вами, узнай горцы, что вы мой племянник?
Бруно потряс головой:
— Нет, не знаю.
— Узнай они об этом, так вы бы тот час были бы в колодках на базаре в Милликоне у позорной стены. И с меня за вас требовали бы огромный выкуп и мир на позорных условиях. А с тобой, — Волков указал пальцем на Михеля Цеберинга, — с тобой и церемониться не стали бы, переломали все кости железным прутом да бросили бы в канаву на радость бродячим псам.
И племянник, и Гренер смотрели на него с грустью и даже со страхом, с раскаянием. Продолжать отчитывать их было бессмысленно, кажется, до обоих дошло понятие глупости своего поступка.
— Подводы и меринов берите, — продолжал Волков, чуть успокоившись, — уголь везите в Мален. С купцами, что вам дали деньги, рассчитайтесь сполна. И ищите себе прибыток тут, не залезая в земли моих врагов.
— Очень жаль, дядя, — сказал Бруно грустно и вздохнул, — уж очень хороши были прибыли с леса и угля.
Прибыли. Кавалер понимал, отчего юноша так вздыхает. Прибыли. Да, прибыли были ему тоже нужны, очень нужны, он чуть подумал и сказал:
— Так вы помните тех купцов у кого в Рюммиконе покупали лес и уголь?
— Помним, — купцы приглянулись, — да, дядя конечно помним.
Волков опять немного подумал и начал:
— Так пишите им письма. Пишите, что я, Иероним Фолькоф, рыцарь божий и господин фон Эшбахт гарантирую им неприкосновенность на моём берегу, пусть их лодки и баржи швартуются в Амбарах, что обещаю не брать пошлину с их товаров, если товары они будут продавать моему племяннику Бруно Дейснеру.
— Ах, дядя, что за прекрасная мысль! — Воскликнул юноша. — Они согласятся, у них непроданных товаров горы стоят на берегу. Говорят, что до весны так стоять будут. А лесу и углю долго стоять нельзя, отсыреет.
— Да-да, господин, — поддержал компаньона Михель Цеберинг, — думаю, что поплывут они сюда, только вот не будет ли граф или герцог против, что товары мы к ним везём без пошлины в Мален.
— Так поговорите с купцами в Малене, как лучше к ним возить товары, чтобы не платить герцогу пошлины, — произнёс кавалер, — тамошние купцы тоже не большие любители лишний раз платить, они подскажут, а у меня на границе таможен нет, путь до Малена свободен.
— Мы сейчас же напишем купцам из Рюммикона письма, дядя, — сказал Бруно и тут же призадумался, — но кто их отвезёт туда?
— Об этом не волнуйтесь, идите, пишите, — ответил Волков. — Кстати, племянник, в этом доме покоев лишних нет, будете жить в старом доме, там живут господа кавалеристы, не ссорьтесь с ними.
— Да, дядя.
Когда купцы ушли, Волков крикнул:
— Максимилиан!
— Да, кавалер, — пришёл в обеденную залу оруженосец.
— Найди-ка мне Сыча, давненько он мне на глаза не попадался.
— Он в новом кабаке прохлаждается целыми днями. В кости там играет да с бабами гулящими валяется на конюшне.
— Он ещё и в кости стал играть?
— Брат Семион говорил, что Сыч всё время там играет.
— Интересно, — сказал кавалер, удивляясь, — а брат Семион что там всё время делает? Неужто Сыча от грехов отговаривает?
Максимилиан засмеялся, пожал плечами и ничего не ответил.
— Пусть Сыч ко мне идёт. — Сказал Волков.
— Да, кавалер.
Волков услышал в прихожей тихую ругань, даже Мария вышла глянуть, что там. За нею и кавалер пошёл. Там, в прихожей, препирались Максимилиан и Сыч, Сыч идти не хотел, а Максимилиан тащил его едва ли не силком и говорил при этом:
— Иди уже, кавалер ждёт… Зол с утра.
— Да он всегда зол, дурья твоя башка… — Бубнил Фриц Ламме и упирался. — Дай мне умыться хоть. Мария, дай воды тёплой.
У Волкова отличные были глаза, он как Сыча увидал, так сразу скривился. По вороту куртки у Сыча ползла вошь, крупная такая, отъевшаяся.
— Максимилиан, вы что, не видите, что он во вшах, гоните его к чёрту отсюда, весь дом мне завшивит, — разозлился кавалер.
— Извините, кавалер, не увидал, — сказал Максимилиан. — Он валялся в кабаке, таким и взял его там.
Фриц Ламме зарос щетиной, от него даже за два шага воняло старым перегаром и чесноком.
— Вот и я ему о том говорю, экселенц, — забубнил Сыч, — дай, говорю, хоть в себя прийти, дай хоть помыться, а он тащит, дурень, здоровый вырос…
Волков только плюнул:
— Висельник, бродяга, сволочь, как тебя в дом пускать такого грязного, денег же полные карманы серебра, а не можешь себя в человеческом обличии держать…
— Экселенц, после обеда буду как принц, клянусь распятием.
— Вон пошёл, ещё и распятием клянётся, богохульник, чёрт вшивый! Через час чтобы был в одежде чистой, выбрит был, вымыт и без вшей. Через час у меня! — Сказал Волков и пошёл в залу из прихожей.
— Ну, рад, балда? — Выговаривал Сыч Максимилиану. — Зачем тащил только.
— Видел же, что он зол. Вот и тащил, чтобы ещё больше не злился, — объяснял ему Максимилиан.
— Балда ты, он всегда зол… Вот теперь времени нет на помывку, одёжу чистую нужно искать, помогай теперь. — Бубнил Фриц Ламме, выходя на двор и снимая с себя колет. — Мария, вода-то есть у тебя горячая?
— Одёжу со вшами можно в кипятке выварить, — сказала Мария, едва удерживаясь от смеха.
— А с ним самим что делать? На нём тоже вши копошатся, — заметил Максимилиан.
— Так и его в кипяток, — засмеялась девушка.
Максимилиан тоже посмеивался.
— Дура, — ругался Сыч, раздеваясь, — одно слово — баба, дурь какую скажет и «ха-ха-ха»… Смешно ей очень. И этот дурень тоже смеётся, ей Богу, как дети…
Пришёл он к Волкову в мокрой одежде, хоть на улице совсем не жарко было. Был выбрит и даже причёсан, но всё равно господин смотрел на него с неудовольствием.
— Экселенц, да не серчайте вы так, — объяснял он кавалеру, — дома у меня нет, а в старом вашем доме не повернуться. Там и монахи, и кавалеры живут всякие, и солдаты их в людской спят, и ваши дворовые, спят там все плечом к плечу, не развернуться, не продыхнуть, вот и ночую иной раз в кабаке на лавке. Вот и подцепил зверей от бродяг каких-то.
От него даже уже и пивом не так несло, но Волков смотрел на него всё равно неодобрительно и спросил вдруг:
— Дома, говоришь, у тебя нет? А куда ты тогда все деньги свои деваешь?
— Деньги, что за деньги? — Не понимал Фриц Ламме.
— Не крути, деньги, говорю, куда деваешь, у тебя денег должно быть чуть меньше, чему офицеров, ты от меня серебра получал кучи, за одно дело на ярмарке гору серебра взял, на них дом можно было поставить не хуже, чем у Брюнхвальда.