То, что любовники ненавидели его, это и так было ясно, но то, что Шоуберг в письмах над ним смеялся, выдумывая ему презрительные прозвища, терпеть было не просто. Он едва сдерживался, чтобы не разбить стакан об стол. И ещё более обидным оказалось то, что, судя по всему, и жена над ним смелась в ответных письмах, которые Волкову были недоступны. Но и по тем бумагам, что сейчас он держал в руках, кавалер понимал, они его презирают, насмехаются над ним.
А ещё они собираются его убить.
Он дочитал до конца все бумаги и нашёл в себе силы не сделать чего-либо глупого. Волков даже похвалил себя за такую выдержку.
Наконец он спокойно положил бумаги на стол и поднял глаза на Бригитт. Красавица смотрела на него, не отрываясь, и в её взгляде он находил и сочувствие, и понимание, и жалость. Она положила свою руку на его руку, стала гладить нежно. Едва заметно прикасаясь своими изящными пальцами к его тяжёлой, словно каменной руке. А Волков вдруг подумал, что она очень красива, её зеленые глаза так добры, добры… И тут он словно книгу открыл и прочёл в ней о том, о чём не знал до последней секунды.
За зеленью прекрасных глаз Бригитт пряталось глубокое коварство, живой ум и удивительная, присущая только женщинам хитрость.
Волков удивился, как он этого раньше за ней не замечал. Кавалер захотел узнать, что же эта женщина задумала. Он поднял её руку, поцеловал красивые пальцы и спросил у неё:
— Так что же мне делать, госпожа Ланге?
— Убить, — сразу ответила она. — Чего же ещё делать, когда вашу честь задели?
— Убить? — Волков хотел знать, что она думает. — Кого убить?
Теперь он её видел по-другому, это всё благодаря письмам. Неспроста она ослушалась его и взяла их. Она думала, что письма его разозлят, подтолкнут туда, куда ей нужно. Осталось только узнать, куда она собиралась его подталкивать.
— Так кого же мне убить? — Повторил он, видя, что Бригитт раздумывает.
— Шоуберга, кого же ещё, — наконец ответила красавица. — Он вам бесчестье доставляет.
Нет, не дура эта рыжая красотка. Он думал, она скажет, что убить нужно обоих: и Шоуберга, и Элеонору. Но она не глупа. Хотя Волков был уверен, что Элеонору Бригитт ненавидит намного больше, чем шута графа.
— Думаешь, легко это? — Спросил кавалер.
— А чего же сложного? — Искренне удивилась госпожа Ланге.
— Так расскажите, мне интересно, — спрашивал Волков, всё ещё не выпуская её руки.
— Просто всё. Завтра скажете за завтраком, что уезжаете на несколько дней. Хоть куда, по делам. А меня пошлите в город за какой-нибудь безделицей, хоть за вином. Элеонора обрадуется и Шоубергу письма писать станет. А я отвезу ему письмо и уговорю его приехать сюда, пока вас нет. Скажу, что тут сядем втроём да все дела и обсудим.
— Дела? — Не понял Волков.
— Ну, как с вами быть, решим. Они, вроде как, меня о чём-то просить хотят. Так его уговорю, чтобы приехал. И день ему назначу.
— А… — теперь он понял, о чём она.
— Вот, а вы уж ждите его, людей у вас там сколько, легко его убьёте. — Продолжала Бригитт. — Убейте да киньте в кусты, волки его и растащат за неделю, никто подлеца и не найдёт боле. Был, да сплыл шут графский. Волки съели, авось, не первый кого они кушают.
Она закончила и, кажется, была довольна и горда своей придумкой.
Волков только теперь отпустил её руку. Думал он о глупости своей, о том, что до сих пор не мог разглядеть в Бригитт такого ума и хитрости.
— А вы уверены, что сможете уговорить Шоуберга приехать?
— Господин мой, я постараюсь, я всё сделаю, чтобы вам угодить, — обещала Бригитт.
— Ну, что ж, так и поступим, — не то, чтобы эта затея ему нравилась. Но после прочитанных писем ничего другого он не хотел так горячо. Даже победить горцев не так желал. — Убьём негодяя.
Он поднялся.
— Убьём, господин мой, — с радостью согласилась Бригитт.
Она тоже встала.
— Письма пока положите на место, но потом они мне понадобятся. — Он поцеловал её в щёку и пошёл наверх. — Спокойной ночи, госпожа Ланге.
— Господин мой, а вы разве не в мою спальню пойдете? — Спросила Бригитт.
Волков остановился на лестнице, поглядел на неё. Красавица стояла у стола с бумагами в руках, и вид у неё был удивлённый, растерянный.
— Вы же сами сказали, что сейчас у госпожи Эшбахт хорошие дни для зачатия, — ответил он.
— Так и есть, запамятовала я. — Вспомнила она и сделала глубокий книксен с поклоном.
А жена, кажется, делала вид, что спит, и как только он разоблачился и стал к ней прикасаться, так перестала притворяться и стала в обыкновении своём причитать и отнекиваться. Но он был неумолим в настойчивости своей, хоть обладать этой женщиной ему вовсе не было охоты. А её стоны, причитания и упрёки раздражали, вызывали гнев, который ему приходилось гасить в себе, так это бесконечное нытьё и гнев его ещё и крепкому телу мешали. Но ему нужен был наследник. Ему нужен был наследник и ничего ему не должно стать помехой в этом деле. И кавалер сдерживал в себе злобу, старался не слушать причитания и ругань, старался не видеть слёз. Ему нужен был наследник. Всё! И пусть госпожа Эшбахт потерпит его общество.
Когда дело было кончено, она отвернулась от него и накрылась периной, он тоже не сказал ей ничего, но злоба клокотала в нём.
Даже сегодня эта женщина унижала его своими стонами, слезами и нытьём. Даже в малом не могла терпеть она его и выказывала своё пренебрежение мужем, хотя в благосклонности супружеской был её долг перед Богом и людьми.
Больше не было у него к ней никакой жалости, никакого сочувствия. А была эта всё ещё всхлипывающая рядом баба ему чужда до невыносимости. Так неприятна, что он встал, взял одежду и вышел из опочивальни. А иначе от ярости, он мог бы не сдержаться и разбить ей лицо тяжеленным солдатским кулаком после очередного её тяжкого проклятого стона или жалостливого всхлипа. Страдалица чёртова.
Прошёл по дому и постучал в дверь покоев Бригитт. Та словно ждала за дверью, стояла уже с лампой в тонкой нижней рубахе, простоволосая, была рада ему. И не собиралась этого скрывать.
— Господин мой, — она обвила его рукой за шею, стала целовать.
— Погодите, Бригитт, я просто спать пришёл, — сказал он.
— Конечно-конечно, идите в мою постель, — сразу сказала она и повела к своей кровати.
Кровать у неё была узкая, не то, что в его спальне. Красавица была рядом, прикасалась к нему, была она горяча, как печка, жарко с ней было лежать под перинами. Она прислонялась к нему, гладила его по лицу и целовала. И шептала при этом:
— Спите, мой господин, спите. Жарко вам, так я откину перину.
— Бригитт, — произнёс он, перед тем как заснуть.
— Что, господин?
— Я убью Шоуберга, убью свинью.
— И поделом псу, пусть не зарится на чужое. — Сразу ответила госпожа Ланге. — А то он, небось, ваше поместье уже под себя примеряет.
— Ты уж уговори его, чтобы он приехал.
— Уговорю господин, уговорю, они с Элеонорой мне верят. Не волнуйтесь, спите, мой господин.
Глава 36
Утром, ещё до завтрака, что-то бахнуло невдалеке. Волков удивлённо уставился на Максимилиана.
— Капитан Пруфф. Вчера вечером порох привёз, видно, решил поучить людей своих. — Сразу догадался тот.
— Болван, он что, на околице палит? — Выругался Волков, он не хотел, что бы все купчишки, что приезжают в Эшбахт, знали про его пушки, эдак, и горцы про них узнают через три дня. — Ступайте, найдите его и скажите, чтобы отъехал подальше от деревни.
Роха никогда так близко свои учения не проводил, он забирался в один большой овраг на востоке от Эшбахта и там упражнял своих людей в построениях и стрельбе, иной раз за день расстреливая пол-бочонка пороха, но об этом мало кто знал. А это старый дурень… Ещё бы прямо у дома его стрелять бы начал.
Жена спустилась к завтраку, как и обычно, едва удостоив приветствием и его, и госпожу Ланге. Ей, кажется, было всё равно, где ночевал муж, а может, она и не знала, что он не спал сегодня в своей постели. Всё было как обычно.
И когда дворовая баба стала носить еду на стол, кавалер сказал:
— Я уеду на несколько дней, может, на пять дней, а вы, госпожа Ланге, сегодня езжайте в Мален, купите мне вина.
— Какого вина купить, господин? — Спросила Бригитт.
— Токайского, — ответил он.
— Хорошо, у нас ещё и базилик закончился, — произнесла госпожа Ланге, — как позавтракаю, так и поеду.
А госпожа Эшбахт так вся в лице переменилась. Кажется, заторопилась куда-то, кажется, и завтрак ей не нужен. Она что-то шепнула Бригитт, вышла из-за стола и пошла наверх.
— Пошла письмо писать, — прошептала Бригитт.
Он ждать жену не стал, ушла и ушла, завтракал без неё. И Бригитт тоже ела, хотя и не так, как обычно, почти без аппетита, Волков понял, что красавица немного волнуется. Когда он выходил из-за стола, так он украдкой сжал её руку, ободрить хотел, чтобы она не волновалась. Оставил ей денег в талер мелочью, а на выходе сказал:
— Увалень, поедете с госпожой Ланге в город.
— Как пожелаете, кавалер, — ответил тот.
Он видел, что Бригитт всё ещё волнуется, ему хотелось её обнять, но это было невозможно при людях, он только поглядел на неё и вышел.
Сначала они с Максимилианом поехали на окраину Эшбахта посмотреть, как строятся бараки. Архитектор был молодец, строил быстро. Они с ним раскланялись, но лезть к нему с разговорами Волков не стал, занят человек.
— А где Роха сейчас? — Спросил он у Максимилиана.
— Каждый день в овраге порох изводит со своей бандой. — Отвечал оруженосец.
— Поехали, посмотрим, как у него получается.
Овраг был недалеко от Эшбахта, вешние воды размывали его много лет, края в нём были пологи, а сам он широк. Там Роха и проводил свои учения. Удобное было место, что ни говори.
Сам Игнасио Роха, по прозвищу Скарафаджо, сидел на пустом бочонке из-под пороха, вытянув удобно свою дере