вяшку. В руке, видимо, вместо завтрака он держал большую глиняную кружку с тёмным пивом. Тут же стояли стол, кувшин и тарелка с варёными яйцами и хлебом. Волков был уверен, что тренирует Роха своих людей далеко не первый день, яичной скорлупы на песке и глине вокруг него было предостаточно. Два его сержанта Хельмут и Вильгельм занимались с солдатами, а Роха за этим наблюдал. И Роха, и сержанты сразу заприметили Волкова и Максимилиана, когда те появились на краю обрыва. Роха хотел встать, но кавалер жестом руки сделал знак: «Сиди там».
И стал спускаться вниз.
Появление господина внесло некоторую нервозность в ряды солдат.
— Аркебузиры, первый ряд, на линию, — звонко кричал сержант Вильгельм. — Второй ряд, заряжать аркебузы. Мушкетёрам готовиться!
— Первая линия, фитили палить! — Кричал молодой сержант Хельмут.
Первая полоска солдат с аркебузами стали на линию, подняли мушкеты и стали раздувать фитили, что были привязаны к их правым рукам.
— Целься! — Орал Хельмут.
Волков подъехал к Рохе, не слезая с коня, протянул ему руку, тот привстал и пожал её. Рукопожатие — знак расположения, кавалер хотел дать понять людям Рохи, что их командир — человек уважаемый.
— Порох пали! — Прокричал сержант.
Один за другим покатились по оврагу хлопки, клубы серого дыма с резким шипением вырывались из стволов.
— Первый ряд, назад, оружие заряжать, второй ряд, на стрельбу! — Командовал Вильгельм.
Волков смотрел, как рассеивается серый дым, и там, за дымом, он видел вбитые в глину тёмные колья. Кое-какие из них белели свежими надломами и выщерблинами.
— Кажется, кто-то попал. — Произнёс Волков, разглядывая колья.
— Болваны, — махнул рукой Роха. — Столько пороха уже перевели, а они всё едва попадают, — но он тут же успокоил кавалера, — но раньше вообще не попадали.
Волков подумал, что попасть в кол в человеческую руку толщиной с тридцати шагов не так уж и просто. В общем, не так плохо солдаты и стреляли.
— Порох пали! — Кричит Хельмут.
Снова залп покатился по оврагу. Снова поплыл тёмно-серый дым.
— Мушкетёры, первый ряд, на линию, — командовал Вильгельм.
— А у тебя что, оружия на всех не хватает, что ли? — Удивился кавалер, разглядывая шеренги солдат.
— Здравствуйте, проснулись они! — Язвительно говорит Роха. — Иной раз думаю, что ты совет собираешь, а то, что тебе на нём говорят, не слушаешь. Я ж тебе сто раз говорил, мушкетов у меня сейчас сорок два, аркебуз пятьдесят шесть, двенадцать арбалетов. А народа сто тридцать шесть человек.
— Много ты набрал народа.
Волков смотрел на солдат Рохи. Первые, те, что пришли с ним из Ланна, уже пообтесались, уже и в стёганках были, что достались им после ярмарки и сражения на реке, и в шлемах были, а кое-кто и в кирасах. И обувь у них хорошая была. Они и были с мушкетами. А те, что привёл Роха совсем недавно, и на солдат похожи не были. Кому-то достались старые поношенные стёганки, и всё, обувь — рвань, одёжа такая, что мёрзли они, стоя на осеннем ветерке.
Волков был недоволен видом новых солдат.
— Что, разогнать лишних? — Спрашивает ротмистр.
— Нет, пусть будут, а ты чего им обувь не купил, я ж денег дал.
— Целься! — Орёт Хельмут.
— Завтра собирался их в город вести, там всё и купить. И обувь, и, может, ещё на одёжку кому хватит. Заодно и посмотреть, как они на скором марше идти будут, не будут ли падать. Хотел без обоза идти, но с оружием и порохом.
— Хорошая мысль, ты их не жалей, особенно новых, пусть Хилли и Вилли им поблажек не дают.
— Порох пали! — Орёт Хельмут.
Глухие и мощные выстрелы проносятся по оврагу. Это не аркебузы, это мушкеты, и даже дыма от них, вроде как, больше.
— Второй ряд на линию, первый назад, заряжаться!
— Жаль, мушкетов мало, — говорит Волков, глядя, как солдаты пристраиваются.
Мушкетёры всё делают проворнее, движутся, меняются местами на линии, заряжают мушкеты быстро. Сразу видно, эти уже неоднократно всё это делали, уже в привычку движения у солдат входят. Это хорошо.
— Так я все, что были у кузнеца, забрал, он говорил, что если ему ученика нанять и покупать уже кованые заготовки, так будет делать два мушкет за неделю. — Сказал Роха.
— Знаешь, что, — говорит Волков задумчиво, — ты завтра солдат в город не води.
— Нет? — Удивляется Скарафаджо.
— Нет. Ты мне тут понадобишься.
— Я? — Снова удивляется Роха.
— Ты-ты, — говорит кавалер. — Кто у тебя лучшие стрелки?
— Хилли и Вилли, они уже поднаторели. Лучше них никого нет. — Сказал ротмистр. — С тридцати шагов в кол две из трёх пуль кладут.
— Отлично. И ещё четверых возьмёшь, на дело одно со мной пойдёте.
— За оборотнем, что ли? — С опаской интересуется Роха.
Волков смотрит на него нехорошо, не отвечает.
— Я просто интересуюсь, как одеваться, кирасы, шлемы брать? — Поясняет Скарафаджо. — Как на войну идём?
— Да. Всё брать, идём, как на войну.
— Целься! — Кричит сержант Хилли.
— Значит, нашёл ты зверя? — Спрашивает Роха.
— Может быть, — уклончиво отвечал Волков.
— Порох пали! — Орал молодой сержант.
И снова загрохотали выстрелы в овраге.
Не хотел кавалер брать своих людей из выезда на это дело. Он собирался просто убить Шоуберга, просто взять и убить без лишних церемоний. А всем этим юношам из хороших семей такое ни к чему. Они ещё носы воротить будут. Особенно такой, как фон Клаузевиц. Посчитают это убийство унижением своего достоинства, пятном для их чести.
Нет, тут ему был нужен такой, как Роха. Это был простой солдат, хоть и хвастался всем, что он идальго. Но если надо будет, так горло кому угодно перережет без всякой этой глупой чести, и плевать ему на всякое достоинство. А уж приказать пальнуть из мушкета, так это для него как пива выпить полкружки. Да, лучше Рохи на это дело никто не подходил. С ним он и пойдёт. С ним, а не с Максимилианом или фон Клаузевицом.
— Хорошо, Фолькоф, — сказал Роха, — что бы ты там ни задумал, я буду с тобой.
Это были как раз те слова, что кавалер и хотел от него слышать.
— А ну, Хилли, Вилли, — заорал Роха, — гоните их копать пули.
— Копать пули? — Удивился Волков.
— Да, я велел им выкапывать пули из песка и глины за кольями. Не то мы тебя ещё и на пулях разорять будем. — Похвастался придумкой Скарафаджо.
— И много пуль вы так откапываете?
— Не очень много, но половину, думаю, откапываем, часть из них ещё и не расплющена, ещё разок стрельнуть ими можно.
— Жаль, что порох откопать нельзя, — сказал кавалер.
Дорого стоил порох.
— Порох! — Роха засмеялся. — Нет, дорогой мой кавалер. За порох тебе придётся платить сполна.
— Мне за всё приходится платить сполна, — ответил ему Волков и поехал из оврага.
— Кавалер, — окликнул его Максимилиан, когда они выехали из оврага и уже направлялись к Эшбахту.
— Что?
— Я слышал, что вы с ротмистром и его людьми собираетесь ехать за зверем?
— И что? — Неохотно ответил кавалер.
— А нельзя ли мне с вами?
— Зачем вам? — Рассеяно спросил Волков.
— Хочу с ним поквитаться.
— Думаю, что с таким зверем, за которым я поеду, вам квитаться ещё рано.
— Рано? — Удивился оруженосец, в его голосе звучало непонимание.
Волков посмотрел на него осуждающе, но ничего не ответил, а Максимилиан больше ничего и не спрашивал.
Глава 37
Вечером приехала Бригитт, едва до темноты успела. Карета въехала во двор, ещё остановиться не успела, как она уже дверь открывала. Волков по случайности тут же во дворе был и увидал рыжую красавицу. И увидал её не такой, какой привык видеть. Он её видел, но она его нет. Дверь кареты она распахнула сама, а прямо перед ней лужа, не сошедшая ещё после дождя, а на ней платье, хоть и не любимое — драгоценное, но тоже хорошее и новое, жаль подол пачкать, она и крикнула:
— Увалень, руку-то дайте мне.
Властно крикнула, строго.
А Александр Гроссшвюлле ещё только с коня слезал, так госпожа Ланге поморщилась от досады из-за его нерасторопности и мужика дворового, что рядом был, позвала:
— Ну, что пнём встал, не видишь, что ли, сюда ступай, помоги сойти.
А в голосе звон железный, не у каждого мужа такой.
Мужик кинулся ей помогать, да неловкий был. Побоялся её ухватить как следует да снять с подножки кареты, госпожа подол в луже и намочила. Бригитт отчитала его, дурака криворукого, чуть по щекам не дала. И лицо её не было мягким и добрым, было оно, хоть и красивым, но злым. И глаза её, такие ласковые обычно, стали глазами голодной и хищной кошки. Смотрит с прищуром, у мужика от взгляда такого душа в пятки. Стоит, лопочет оправдания. А она уже не смотрит на мужика, она Волкова увидала. И сразу другая Бригитт, сразу покорная и послушная, господина чтущая, сразу ноги её в низкий книксен скрестились, голова в долгий поклон опустилась. И ничего, что подол в луже, ничего.
Поднимается — другая женщина. От злой кошки и запаха не осталось. Щёки алые, глаза как у лани, на него смотрят, любуются им — не налюбуются. И говорит она ласково ему голоском своим нежным:
— Господин, всё, как велели вы, сделала, вина вам привезла токайского. И всех, кого надобно, видала.
— Пойдёмте, — говорит Волков, ему не терпится всё знать.
— Человек, из кареты вино возьми, на кухню неси, — говорит госпожа Ланге и спешит за Волковым, поднимая промокшие понизу юбки.
— Ну, отвезли письмо от Элеоноры этому… — Спросил кавалер, когда они остались одни в прихожей зале.
— Отвезла, и переписала всё для вас. И то, что он ей послал, тоже переписала, все здесь, у меня, — она похлопала себя по животу.
— Говорили вы с ним о поездке в гости?
Этот, именно этот вопрос волновал его больше всего. Отважится ли проклятущий Шоуберг ехать к его жене, как только он отлучится, отважится ли его жена принимать гостей в его отсутствие.
— Наглый он, как сказала ему, что вы дом покинуть думаете, так он сегодня со мною ехать хотел, — радостно сообщила госпожа Ланге. — Едва отговорила наглеца, сказала, что вы только завтра поутру уедете. Так он ещё посмел смеяться над вами. Говорил, что вашу постель ему проверить пора.