В хрустальном бокале темнела кровь, но не алая, а какая-то бурая, густая, и совсем не аппетитная. С видом сомелье, Эвике взболтала ее и придирчиво осмотрела, даже понюхала. Затем, не поморщившись, одним глотком ополовинила бокал. Оба Штайнберга, Уолтер и Гизела, окружившие девушку, облегченно вздохнули. До полуночи оставалось еще полтора часа, а пока что наши герои не находили себе места. Нервы были натянуты как волосок, на котором подвесили наковальню.
– Какая у вас кровь гадкая, ну прямо как вы сами, – прокомментировала Эвике, глядя на Штайнберга исподлобья.
– Хватит кочевряжиться, пей что дают, – парировал вампир.
Но прежде чем Эвике повторно поднесла питье к губам, Уолтер выкрикнул.
– Оставь и мне!
– Вам-то зачем? – удивилась девушка.
– Хочу изучить вампирское сообщество изнутри. Да и телохранитель тебе не помешает.
– Тогда берите.
– Однако же, какая бойкая! – возмутился фабрикант, преграждая ей дорогу. – Кем ты себя возомнила? Думаешь, напялила платье Берты, так и сама стала дамой? Еще чего! Простая служанка, а своевольничает. Или в наши края уже добрался «женский вопрос»? Даже не вздумай делиться с ним кровью. Кстати, что вы вообще здесь делаете, любезный? – обратился он к англичанину. – Я вас не приглашал.
– Зато я его пригласил, – вмешался младший вампир. – Уолтер будет шафером на н-нашей свадьбе – так ведь, Гизела?
– Конечно, – отозвалась виконтесса и содрогнулась.
– В таком случае, пусть пьет. Надо же как-то объяснить гостям его присутствие. Одним прихлебателем больше – одним меньше, чай не разоримся.
Сложив руки на груди, фабрикант встал у камина, презрительно наблюдая, как Эвике протягивает Уолтеру бокал. Их руки коснулись. Несколько секунд они простояли так, держась за бокал, будто Тристан и Изольда за чашу с приворотным зельем. С той лишь разницей, но на первом был мешковатый фрак, украденный из гардероба Штайнберга и наспех перешитый, а на второй – платье с огромным кринолином, такое ярко-алое, что при виде него у змеи начался бы нервный тик. Крупные, огрубевшие от работы руки девушки были втиснуты в черные перчатки. Руки Берты тоже не отличались изяществом, но даже так, перчатки оказались узки. Бедняжка едва шевелила пальцами.
– Пейте же, сударь.
Уолтер отхлебнул из бокала и тут же зажал рот, потому что желудок наотрез отказывался принимать отвратительное пойло.
– Арррххх! Бееее… Какая мерзость!
– Ну не лимонад, что ж поделаешь, – философски заметила служанка.
– Но ты-то выпила не сморгнув!
– Дело привычки. В нашем приюте такую овсянку на завтрак давали, в ней такое попадалось!
– Тараканы, что ли?
– Еще хуже – овес.
Пока Эвике живописала приютское меню, Леонард и Гизела переглянулись с видом экзаменаторов.
– Берта? – позвал Леонард.
– Да, сударь?
Виконтесса фон Лютценземмерн вздохнула и подняла очи к потолку, зато ее будущий свекор, не отличавшийся терпением, затряс кулаками.
– Ах, она нас всех погубит!
– Не называй меня так, – терпеливо объяснил Леонард. – И Уолтера, и Гизелу. Мы теперь твоя родня и друзья.
– Знал ведь, знал, что нельзя доверять этой дуре!
– Успокойся, отец. Ты, Эв… Берта, тоже не нервничай. Давай сначала.
– Хорошо… эээ… братец.
– Берта никогда не называла тебя так… по-мещански, – заметила Гизела.
– Все равно никто не знает, как она меня называла.
– А Лючия? Вы не забыли ее предупредить относительно наших планов?
– Ее здесь не будет. Берта попросила ее не приезжать на свадьбу. Что бы там про нее ни говорили, Лючия очень тактична.
– Тактична, как же. На подарке решила сэкономить. А ты смотри у меня! – Штайнберг потряс мясистым пальцем перед носом новоявленной дочери. – Попробуй только сорвать мероприятие! Шкуру спущу! Это, кстати, ко всем тут относится.
– И ко мне?
Ресницы Гизелы запорхали.
– Вы, конечно, исключение, – смиренно отвечал Штайнберг, но вдруг повел носом и пошарил рукой в воздухе, словно нащупывая что-то. – Это у кого же наглости хватило пронести на вампирский бал серебро? Не иначе как у вас, юноша. А ну-ка выверните карманы!
– Да как вы смеете?! – вспыхнул Уолтер и подался назад.
– Обойдемся и без личного досмотра. Серебро у вас в кармане слева. Показывайте, с чем пожаловали.
Сердито сопя, мистер Стивенс засунул руку в обозначенный карман и вытащил распятие, высоко подняв его над головой, будто епископ, благословляющий паству. Его уязвленное самолюбие было отомщено, потому что старший вампир, взвыв, упал на пол, закрывая лицо руками. Леонард тоже отвернулся, но без особой поспешности.
– Спрячьте немедленно! – вопил Штайнберг, брызгая слюной. – И унесите прочь, с глаз моих долой! Живо! Хотя нет, постойте-ка, – добавил он, когда юноша спрятал крест, – правый карман у вас тоже топорщится. А там что за сюрпризец?
– Вот, полюбуйтесь!
Дрожащими от ярости руками Уолтер вытащил разноцветные флаконы и сунул их Штайнбергу в лицо. Тот сплюнул.
– Святая вода, как пить дать!
– Духи, скорее всего, – встрял Леонард. – По флакону можно определить.
– А я говорю, святая вода!
– Уолтер, позволишь?
Леонард проворно стянул белую перчатку и капнул содержимое одного из флаконов себе на мизинец. Смятение прокатилась по рядам зрителей. Никогда прежде юный Штайнберг не прикасался к незнакомой жидкости, да еще к такой! Но ничего не произошло. Палец так и не вспыхнул пламенем, даже цвет не изменил.
– И правда, духи, – подивился отец. – Вы их прямо так в кармане и носите? Для пущей, так сказать, привлекательности? Ну и ну! Я-то все гадал, почему наш граф оставляет дочку наедине с холостяком? Оказывается, это мне нужно было за сына волноваться. Хе-хе! Вы, молодой человек, хоть предупреждайте окружающих. Зеленую гвоздику в петлице носите или что еще делают господа… с такими наклонностями.
Он гулко расхохотался, но никто не поддержал порыв веселья. Даже так, было ужасно обидно. Уолтер стоял – по любимому выражению людей с тонкой душевной организацией – как оплеванный. Развернувшись, он чуть ли не бегом бросился в спальню, а за ним поспешил Леонард и уже на лестнице поймал его за фалду фрака.
– Он не всегда такой.
– Неужели? А по-моему, твой отец только и высматривает, кого бы в грязь макнуть. Как он мог меня вот так… перед дамами?
– Зато ты сохранил святую воду, – сказал Леонард, пока они шли по коридору.
– На что она мне? Лей не лей, вампирам хоть бы хны.
– Она только на меня не действует, а на остальных – вполне.
– А что же, черт побери, действует на тебя? – вырвалось у Уолтера.
– Серебро, – невозмутимо пояснил Леонард. Он был не из обидчивых. – Вот, посмотри.
Он чуть приподнял левую перчатку и англичанин увидел, что по его ладони протянулся красный, припухший след, как от удара линейкой.
– Могу я спросить, что ты задумал? – поинтересовался Уолтер, пропуская вампира в свою спальню.
– Можешь.
– Что ты задумал?
– Не скажу, – Леонард довольно улыбнулся. – Это мое дело. А тебе посоветую следующее – распятие оставь здесь, его сразу учуют, а вот святую воду носи при себе. На всякий случай. Жаль, маловато. Это все, что отец Штефан тебе освятил?
– Откуда ты знаешь, что я у него был?
– Он сам рассказывал. Дуется, что ты ему такую неказистую тару подсунул, хотя чего еще ожидать от англичанина после того, как они отреклись от католической веры. Говорит, с тех пор вы совсем опакостились…
– Восхитительно! – взорвался Уолтер. – Так ты любезничаешь с местным священником. Что еще я про тебя не знаю, Леонард? Вообще, вампиры бывают нормальные, без выкрутасов? То на меня действует, это не действует! Рехнешься тут с вами.
Во время его тирады Леонард обследовал комнату на предмет интересной плесени.
– Не сердись, – попросил он, выбираясь из-под кровати. – Священника я проведал впервые за целый год. Нужно было оставить у него кое-что, вдруг потом пригодится. Отец Штефан, конечно, развопился, даже пытался прогнать меня взашей, раз уж я выползок из тьмы. Но потом мы договорились. Отец Штефан, вообще, добрый старик, хоть и мракобес.
– Ничего себе вы спелись!
– Какой там! Из всей нашей семьи он меня сильнее всех ненавидит. Но ничего не поделаешь, обстоятельства того требуют. А вот рассказать ничего не могу. А то мне потом стыдно будет, если зря паниковал.
– Зря? Это почему же зря? – на Уолтера накатила новая волна гнева. В голове стало так жарко, словно туда плеснули горячего супа. – Целый год этот подлец над вами измывался, так что у тебя есть все основания для страхов. Ты же говорил об этом отцу, я сам слышал, еще тогда, на балконе.
Леонард присел на край кровати.
– Да, г-говорил. Но вдруг я просто убедил себя в том, что Виктор – настоящий мерзавец? Он ведь спас Берту от смерти.
Он спас, а я не успел, понимаешь ты это? Но мне нравится думать, что он хочет причинить Берте зло. Что истинная причина ее побега он, а не я.
– Что же ты такого натворил, раз она сбежала? Вылил кислоту на ее любимую шляпку?
– Я пошел на поводу у отца и согласился жениться на Гизеле. Мне не следовало… я поступил очень скверно! В первую очередь с Гизелой.
– Неужели совсем ее не любишь?
– Нет. И она меня тоже. А еще она не любит амеб. Представляешь? У супругов ведь должны быть общие интересы! А как нам жить вместе, если она не любит амеб?
– Это ужасно, – сказал англичанин, так и не объяснив, к чему относилась его реплика – к отсутствию общих интересов или к самим амебам.
– Когда Берта узнала про нас с Гизелой, – продолжил Леонард, – она… даже не знаю… как будто забаррикадировалась внутри себя. Мы почти не разговаривали. Вся беда в том, что мы, Штайнберги, совсем не умеем общаться. Нам бы сесть втроем и просто поговорить, но никак не получается. Может, мы бы друг друга поняли. Может, все бы друг друга поняли, если бы просто поговорить.
Уолтер заметил слезы в его глазах и взмолился мысленно, чтобы Леонард взял себя в руки. Как утешить впавшего в истерику вампира, он не имел ни малейшего представления.