«Прости, уже иду!» – спохватилась она.
Бросив последний взгляд на Леонарда, она переступила через него и пошла на зов Мастера.
– За мной! – кричала Эвике, петляя по коридорам. – Вниз, на кухню! Там они до нас не доберутся!
Ворвавшись туда, она, недолго думая, схватила метлу с кочергой и крестообразно положила их у порога со стороны коридора. Затем захлопнула за собой дверь и опустила тяжелый засов.
– Брось ее и помоги мне!
Поддерживая девочку за голову, Уолтер уложил ее на полу возле огромного очага, в котором предки нынешних хозяев готовили быков на вертеле. Девочка даже не пошевелилась. С тоской он смотрел на ее веки, перламутровые с синими прожилками и совсем неподвижные. Вдруг она никогда не очнется?
– У тебя осталась святая вода? – окликнула его Эвике.
Она уже зажгла керосиновую лампу и осветила своды кухни.
Пошарив в кармане, он протянул ей последний флакон. Девушка деловито окропила все углы, побрызгала в очаге, на подоконнике, спрыснула дверь.
– Думаешь, это их отпугнет?
– Хотя бы ненадолго, – ответил Уолтер. Эвике присела рядом, сжала кулаки, и из глаз ее брызнули слезы.
– Ах, как славно посидели! – приговаривала она, хлюпая носом. – Вот это гости так гости, удружил нам герр Штайнберг. Как говорится, выпивши пиво – да тестя в рыло, поев пироги – тещу в кулаки. Зарубите на носу, – она вскочила на ноги, – кухня – это моя вотчина! И я вас сюда не приглашала! Поняли, сволочи?! Не приглашала!
– Все равно придут. Их теперь не прогонишь, – сказал Уолтер, устало закрывая глаза. – Раз хозяева их позвали.
– Разве что мы заберемся в спальню к каждому, найдем их приглашения и разорвем на клочки, – предложила Эвике без особой надежды.
– Не поможет. С ними невозможно бороться, только бежать.
– Да, бежать и прятаться.
Они переглянулись.
– Давай забаррикадируем дверь, – посоветовала Эвике. Уолтер согласился. Баррикада вряд ли защит их от вампиров, но надо же как-то скоротать время перед смертью.
Вдвоем они приволокли к двери тяжелый стол из потемневшего дуба, впрочем, дочиста выскобленный служанкой. После внимание Эвике привлек буфет, заставленный чистыми тарелками, теми самыми, которые они когда-то мыли вместе, но англичанин покачал головой – это лишнее. Не удержавшись, она все же сняла с крючьев несколько сковородок, прикатила медный таз и утяжелила стол. Со своего места у очага Уолтер наблюдал за бесцельной суматохой. Хотя суетливое мелькание было куда приятней неподвижности девочки, тряпичной куклой лежавшей на полу. Он едва удержался, чтобы не набросить фартук ей на лицо.
– Что, так и будешь сидеть? – спросила Эвике, возвращаясь к нему.
– А что еще мне остается делать?
– Ничего, – согласилась она. – Как думаешь, они скоро придут?
– Как только испарится святая вода.
– Значит, скоро, – вздохнула девушка, пододвигаясь поближе. – А потом?
– Убьют нас.
– Убить – слишком милосердно с их стороны. Они нас покарают. Накажут за то, что мы не дали себя сожрать. Особенно Изабель, уж она-то расстарается… Ох, гадство! – простонала Эвике, раскачиваясь из стороны в сторону. – Чтобы эта уродина квиталась со мной на моей же кухне! Уолтер, так не хочется умирать! Почему ты молчишь? Придумай что-нибудь, чтобы нам не умирать! – крикнула Эвике и осеклась.
Она почувствовала, как в ей лоб вошла тупая игла. Свет замигал и померк окончательно. Сначала она решила, что погасла лампа, и даже вскочила, чтобы ее зажечь, но голову стальным обручем сдавила боль. Девушка крепко зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, то оказалась уже в другом месте и, похоже, в другое время.
….Она очутилась в длинном зале с рядами узких коек, застеленными такими колючими одеялами, словно их связали из крапивы. На каждой койке виделся серый треугольник подушки, а выше, на стене, были прибиты литографии с вариациями на тему избиения младенцев царем Иродом. Столько раз она натягивала одеяло на голову, боясь, что страшные солдаты спрыгнут с картин и примутся за нее!
Опустив голову, Эвике чуть не подпрыгнула на месте. Ее руки казались меньше, а под ногтями заметна была черная каемка грязи. Только бы сестра Схоластика не заметила! Поговаривали, что она запросто может пробить стену одним ударом четок… Но постойте, какая сестра Схоластика, какой приют? Все это было так давно! Она уже взрослая. Никто не посмеет ее бить…
– Эвике, опять ловишь ворон?!
К ней уже спешила женщина в монашеском облачении, высокая, как гренадер, со строгим бесцветным лицом и плотно сжатыми губами.
– Почему так долго возишься? – протрубила она. – Думаешь, такая важная птица, что его сиятельство будет тебя дожидаться? Посмотрите на нее, еще не умылась!
Крепко ухватив Эвике за плечо, монахиня проволокла ее через дортуар в ванную комнату и, наполнив водой тазик с отколотыми краями, начала тереть ей лицо куском зернистого мыла. Эвике зажмурилась, не сопротивляясь. Ледяная вода обжигала щеки, мыло больно царапалось – выходит, все взаправду. Но как такое возможно?
– Ну вот, гораздо лучше, – проворчала воспитательница, швыряя в нее полотенцем. Эвике быстро вытерлась. Все нужно делать в спешке, вспомнила она. Заправлять кровати, орудовать ложкой за обедом, умываться. За спиной всегда толпятся другие сироты. Их слишком много, а воды и еды – слишком мало.
– Благодари Пресвятую, – говорила между тем сестра Схоластика, – что мать-настоятельница отдает графу именно тебя. Ты хоть и делаешь успехи в домоводстве, но тебя еще муштровать и муштровать.
Все встало на свои места. Ей двенадцать лет. Граф фон Лютценземмерн приехал ее забирать. Хотя Эвике не могла взять в толк, почему это происходит по второму разу, страх понемногу отступил. То был лучший день в ее жизни.
– Куда мне идти, сестра? Граф ждет меня в кабинете матушки-настоятельницы?
– Нет, – последовал неожиданный ответ, – его коляска под окном. Можешь с ним поговорить.
– Что?
– Открой окно и поговори с ним и виконтессой, – повторила сестра. – Ну, чего встала? Иди, давай!
Эвике посмотрела на нее недоверчиво. Она точно помнила, что граф приезжал один, но, не смея спорить, он открыла окно. Во дворе стояло знакомое ландо. Но вместо Штайнберга в коляске сидел граф, помолодевший, с черными усами, а рядом с ним – маленькая Гизела в белом платьице, повязанном синим кушаком. Заприметив Эвике, виконтесса помахала ей рукой.
– Привет, сестрица!
Эвике вцепилась в подоконник.
– Тссс, Гизи, мы ведь хотели сделать ей сюрприз, – глаза графа лучились счастьем. – Спускайся к нам, дочка.
– Я не понимаю, ваше сиятельство! – прокричала Эвике.
– Не называй меня так. Ты ведь моя родная дочь. Просто много лет назад я потерял твой след. Но отныне мы снова будем вместе. Приди к нам!
– Я сейчас! Подождите!
Монахиня уже покинула спальню, и Эвике подбежала к двери, дернула за ручку, но ничего не произошло. Дверь была заперта. Как же так? Она вернулась к окну, но каким-то образом за время ее отлучки окно тоже успело закрыться. Эвике подергала шпингалет, а когда тот не поддался, в отчаянии заколотила по стеклу. Нужно выбраться отсюда любой ценой. Иначе они уедут без нее. Иначе она останется здесь навсегда…
Когда Эвике ни с того ни с сего встала, закрыла глаза и начала тереть лоб, Уолтер тоже поднялся. Что это с ней? Но перед глазами потемнело.
В следующий миг он стоял на чисто выметенном крыльце. За спиной была дверь, высокая и узкая, с тускло поблескивавшей медной ручкой. Дверь вела в контору, где в дальнем уголке примостился и его стол, прогнувшийся под кипами бумаг. Что угодно, только бы туда не возвращаться!
Выщербленные ступени спускались на улицу, где тесным кружком стояли его родные. Да, он узнал их всех. В центре группы – отец, прямой и черный, как базальтовая колонна. Под руку его держала мать, скорбно качая головой. По обе стороны стояли братья и сестры. Сесил в строгом костюме пастора, Эдмунд в парадном мундире, Эдна в платье из белого батиста, а так же Джордж, Чэрити и Оливия, серьезные, как во время службы. На руках у Чэрити сидел малыш Альберт, в коротких штанишках и плюшевой курточке. Даже его глазенки осуждающе смотрели на Уолтера. Тот попятился назад.
Раздались всхлипы. Прикрывая лицо платочком, миссис Лэнфорд зарыдала, но совсем тихо, чтобы не дай бог не услышали посторонние, хотя улица, серая в утренней полумгле, была совершенно пуста. У мистера Стивенса задергалась щека и, не в силах более скрывать чувства, он произнес сурово:
– Что же ты делаешь со своей матерью, мальчик?
– Мудрый сын радует отца, а глупый человек пренебрегает мать свою, – патетически процитировал Сесил.
– Это всего лишь кошмарный сон! Ничего этого не происходит! – крикнул Уолтер, но сестры зашикали на него.
– Как ты смеешь поднимать на отца голос!
– Позвольте мне поговорить с ним, сэр, – обратился Сесил к отцу. – А ты, Уолтер, держи себя в руках. Твое поведение недостойно нашей семьи. Но возрадуйся, ибо не все потеряно. Стань одним из нас, и обретешь покой.
– Все равно не получится. Я старался не выделяться, но выходило наоборот.
– А все потому, что ты полагаешься на свое воображение. Это опасно, Уолтер! Дойдет до того, что твоим разумом овладеет какая-нибудь блажная идея. Например, что ты уехал на Карпаты и познакомился там с вампирами…
– Но разве это не так?
Поджав губы, сестры переглянулись, будто он высморкался в скатерть.
– Разумеется, нет. Даже не говори подобного, ибо уста глупого – близкая погибель.
Уолтер вцепился в перила.
– Что же мне делать? – спросил Уолтер, растерянный. На лицах, смотревших на него снизу вверх, заиграли улыбки.
– Вот именно! Делать – именно делать! – заговорил отец. – Искупи свои заблуждения трудом. Открой эту дверь и ступай в контору. Исполняй все поручения своего начальника. Поступай так каждый день, и ты спасен!
– Мы пришли тебя спасти, – вторили ему сестры и братья.