– Не вздумай так про нее говорить!
– Не кричи на меня, милый, мы еще не женаты. Хотя за чем дело стало? Давай поцелуемся.
– Что ты задумала?
– Сейчас узнаешь.
– Не подходи, – приказал Виктор, но вампирша уже двинулась к нему.
Ветер усилился. Скромный пучок на ее затылке, державшийся благодаря героическим усилиям двух-трех шпилек, растрепался окончательно. Темные пряди начали стремительно белеть, как будто Берта шла против метели и хлопья снега оседали на ее волосах.
– Что происходит? – Эвике дернула Уолтера за рубашку так, что отлетели сразу несколько пуговиц. – Господи, что с ней происходит?!
Но волосы Берты не поседели, всего лишь сделались белокурыми и закрутились в мягкие, ниспадающие локоны. Ветер стих так же внезапно, как и начался, потому что Виктор опустил руки и пошатнулся. Казалось, считанные секунды отделяют его от обморока.
А метаморфозы все продолжались. Черты ее лица изменялись, словно она была статуей, которую слепил неведомый скульптор, но под конец работы ему пришла в голову идея получше и он начал торопливо мять застывающую глину. Острые скулы втянулись, щеки сделались округлыми, с нежным румянцем.
На них проступили ямочки, будто кто-то два раза потрогал мизинцем сдобное тесто. Берта зажмурилась, а когда открыла глаза, их карий цвет полинял до небесно-голубого. Смягчились контуры узких, резко очерченных губ, нос тоже уменьшился. А под коричневым платьем, отлетавшем лоскут за лоскутом, оказалось другое, из синего атласа, с фижмами и глубоким декольте. Над ним неестественно и, как Берта успела подумать, неприлично высоко вздымалась напудренная грудь, украшенная мушкой. На ногах появились шелковые чулки, перехваченные лентой чуть выше колен. На ее маленькие ступни скользнули бархатные туфли, изготовленные в эпоху, когда обувь для правой и левой ноги шили по одним лекалам, а потому ужасно неудобные. Вокруг шеи обвилась алая лента, увидев которую Виктор сдавленно вскрикнул. Удивленная, Берта просто сдернула ее и провела пальцем по шее, но нащупала лишь безупречно гладкую кожу.
Ей следовало что-то сказать. Она даже знала, что именно.
– Как… меня… зовут? – прохрипела она, едва управляясь с чужим языком.
Но Виктор и не думал придираться. Его крик отозвался в самых глухих уголках замка.
– Тебя зовут Женевьева де Морьев!
– Так ты нас всех измучил, чтобы вернуть свою жену? Да будь ты трижды проклят! – всколыхнулась Эвике, но Виктор не обращал на нее внимание. Вообще ни на кого. Подлетев к той, что стояла теперь на месте Берты, он упал перед ней на колени и зарылся лицом в ее подол. И заплакал, не стыдясь приспешников, смотревших на него с нарастающим презрением.
– Я так и не поверил, что тебя казнили! – твердил он, захлебываясь, давясь словами. – Это потому, что я не видел твое тело… знаешь, я пошел потом на кладбище, куда всех свозили… и я… и я… но тебя я там не нашел! Отныне все будет иначе! Я создам для тебя новый мир! Если им правильно пользоваться, то заранее знаешь, каким будет результат! И тогда тебе не придется погибать, потому что ты все-все сделала правильно, просто так получилось… но в моем мире нет места случайностям… Это ведь ты, Женевьева? Скажи что-нибудь.
Содрогаясь от омерзения, она протянула руку, чтобы оторвать скрюченные пальцы, вцепившиеся в ее юбку, но вместо этого ее ладонь нежно погладила Виктора по щеке. По ней тут заструились его слезы, обжигающе-холодные. Тело уже не принадлежало ей, сама она занимала лишь уголок в голове, будто бедная родственница в чердачной каморке. Пора нанести решающий удар, прежде чем ее и вовсе вышвырнут на улицу. Но одного она так и не могла понять.
«После всего, что он сделал?» – воззвала она к той, чье сознание просачивалось в ее тело.
«Да» – прошелестел ответ.
«А я бы так не смогла».
«Смогла», – отозвалось эхо. «Смогла».
Берта задумалась.
И приняла решение.
– Поцелуй меня, – отчеканила она и Виктор, вскочив с колен, припал к ее губам, как паломник к священной реликвии. Обнявшись, они простояли так несколько секунд, пока их силуэты не замигали, то появляясь, то исчезая. Реальность пыталась проморгаться, чтобы окончательно понять, сняться ли они ей или взаправду существуют. Первый вариант оказался более заманчивым. Оба растворились в воздухе.
Глава 19
– Где мы? Что это такое… что это такое вокруг?! ГДЕ МЫ?
– Успокойся, Виктор. Это начало новой главы.
– Берта? ПОЧЕМУ Я ТЕБЯ НЕ ВИЖУ? И СЕБЯ ТОЖЕ! ЧТО ТЫ НАТВОРИЛА?
– Говорю же, ты здесь.
– Да где, черт побери?!
– В этом тексте. В этих словах.
– Я стал… текстом? И что же, меня кто-то может читать? Прямо сейчас?
– Такую возможность я тоже не исключаю.
– Ха-ха-ха, я, кажется, понял! Ты обезумела и втянула меня в свой бред! Немедленно объясни, что произошло!
– С удовольствием. Как ты помнишь, Сила у нас одна на двоих, но чтобы окончательно заполучить ее в свои руки, ты должен был меня поцеловать. В сказках именно поцелуй служит, как сказал бы мой брат, катализатором чуда. Я шла, как овечка на заклание, позвякивая колокольчиком, пока ты не ударил мою любимую, ПОДЛЕЦ ТЫ ЭТАКИЙ!.. В общем, я переменила решение. И ты это понял. Совладать с тобой я бы все равно не сумела, поэтому пришлось пойти на хитрость. Я приняла облик твоей жены, чтобы добиться от тебя поцелуя, а когда я высосу из тебя всю Силу, растоптать тебя. Но я опять передумала – ох, уж эта моя женская непоследовательность – и решила дать тебе еще один шанс. Попробуй переписать свою жизнь. Вот сейчас мы пишем пролог, за ним последует само повествование. Ты в книге, Виктор. В каком-то роде это тоже бессмертие.
– Ты возвращаешь меня назад? Я буду жить заново? И все будет… опять? Не желаю! Ты решила меня помиловать? Зря. Я бы тебя не пожалел. Ни тебя, ни твоих родных.
– Знаю.
– И все равно? Ты не смеешь!!!!
– От твоих восклицательных знаков у меня голова болит.
– Лжешь.
– Ладно, лгу, бумага стерпит. Но не в твоем положении мне указывать. После всего, что ты натворил…
– И что же я такое натворил? Я хотел создать мир, в котором нет места неопределенности, и если делать все по правилам, результат гарантирован. Мир, где все расписано по сказочным мотивам.
– Тогда из него исчезла бы свобода воли.
– А в теперешнем мире она, по-вашему, есть, о святая в своей простоте мадемуазель? Мы с Женевьевой кружились, как щепки в водовороте! Как можно жить в мире, где от тебя ничего не зависит, и не сойти с ума?
– А я хочу, чтобы ты прожил жизнь иначе.
– Ну как же, у нашей Берты принципы! Праведника из меня решила сделать?
– Да я и не рассчитываю, что ты раздашь одежды нищим и пойдешь проповедовать рыбам. Но ты можешь стать хоть на толику милосерден. Отворачиваться, лишь когда и вправду нельзя смотреть, а когда нужно – глядеть в оба. Опускать занесенную руку, даже если она поднята по делу. Тебе не нужно совершать великих поступков. Просто гадостей не делай. Если бы мы все воздерживались от гадостей, мир уже был бы прекраснее.
– А если все закончится точно так же?
– Тогда все начнется заново, пока ты не усвоишь урок. Не научишься быть добрее.
– Разве этому можно научиться? По-моему, доброта или есть, или ее нет.
– Можно.
– Да как же?
– А как вообще учатся? Слушай учителей, делай упражнения, сверяйся с ответами других.
– Думаешь, тогда у меня получится?
– Что?
– Что, Виктор?
– Выйти за ворота.
– Стоит хотя бы попытаться. Видишь, как меняется мир? Из плоского он становится объемным, и начинается твоя жизнь, которая уже прошла и еще не начиналась. Совсем скоро ты увидишь лицо повитухи и тогда забудешь и меня, и все, что произошло. Я выскоблила твою жизнь и вернула тебе. Но я выскоблила ее не начисто, кое-где все равно проступают контуры прежних событий. Пусть они станут твоей шпаргалкой – приглядись и поступи иначе. Я не хочу, чтобы с кем-то еще приключился Виктор де Морьев, Мастер Парижа. А мне пора возвращаться.
Прежде чем собравшиеся успели как следует удивиться, Берта оказалась на том же месте. Одна, без Виктора. Облик ее был прежним, зато одежда в который раз изменилась. Теперь вампирша была облачена в доспехи, вот только они не блестели. Хотя и в сказках доспехи вряд ли блестят. Вспомните хотя бы принца, которому пришлось продираться через заросли терновника, чтобы спасти Спящую Красавицу. Сомнительно, что оказавшись в замке, он первым делом снял доспехи, как следует начистил их речным песком, прошелся по ним замшей и лишь тогда отправился будить девицу. Скорее всего, от него разило потом, когда он поцеловал возлюбленную. А учитывая, что принцесса сама лет сто не меняла белье, вряд ли она даже поморщилась.
На Берте были правильные доспехи. Потускневшие, поцарапанные, с вмятинами на плечах и неровно выпуклые на груди, словно их, тихо ругаясь под нос, выравнивали с помощью двух булыжников при свете костра. Спутанные волосы девушки развевались на дувшем лишь для нее одной ветру.
На вытянутых руках она держала огромный крутящийся шар, зеленый, как прообраз всего зеленого. Она колебалась, не зная, что же с ним делать. Руки медленно сгибались, пока она не поднесла его так близко к груди, будто собиралась вобрать в себя.
Но передумала, подняла шар высоко над головой и со всей силы вбила его в пол. И замок содрогнулся. Через зазоры в каменной кладке начали пробиваться ростки. Извиваясь и раскручиваясь, они пробежались по застывшему воздуху резными узорами, как изморозь по стеклу. Булыжники у ног Берты тоже стремительно зеленели, словно по ним туда-сюда водили невидимой кисточкой, пока пол не покрылся густым слоем мха. Хотя он образовался всего-то за пару секунд, казалось, что он рос здесь всегда. То был древний мох, с редкими бурыми клочками на изумрудном фоне. Над ним на тонких ножках колыхались пожелтевшие чашечки и зонтики спор, и весь он был усыпан серебристой росой.