– Скорее уж ты несешь околесицу, – покачал головой Леонард. – Я, конечно, оставлю тебя дожидаться рассвета, но сначала хотелось бы узнать, чем ты м-мотивируешь свой выбор. Пока что я вижу лишь капризы разобиженной барышни, которую друзья забыли позвать на прогулку.
Изабель как открыла рот, так и закрыла его, будто рыба, выброшенная на берег. От такой наглости у нее даже в глазах потемнело… Или от серебра? Каждое движение до сих пор давалось с трудом.
– Капризы?! – прошипела вампирша, хотя это слово вообще-то трудно прошипеть. – Как ты смеешь такое говорить! Ты… ты… ты никогда не терял свою любовь! Ты даже представить этого не можешь…
Леонард опустил голову.
– Я любил своего отца, и я потерял его. Теперь я учусь любить его заново. А то, что ты чувствовала к Виктору, это не любовь. Ты ошибаешься, б-бедная девочка.
– Что ты имеешь в виду? – она покосилась на Леонарда. – Я никому не нужна, кроме Виктора, а себе самой не нужна без него. Та часть моей жизни, которая принадлежала мне, закончилась много лет назад, другая же – только что. Почему ты не поможешь мне все завершить? Тебе приятно надо мной издеваться?
Сняв очки, Леонард начал рассеяно протирать их платком.
– Я не хочу мстить, я хочу тебя понять. Проанализировать.
– Я тебе что, микроб какой-то, чтобы меня анализировать?
Помимо ее воли, перед Изабель вновь возникли эти ужасные… шевелящие усиками… полупрозрачные… Она замотала головой, стараясь отделаться от мерзкого видения.
– Нет, но немногим лучше, – заявил вампир категоричным тоном. – Столько лет ты мечешься во мраке, потому что все твои чувства мертвы. Ты не знаешь себя, следовательно, не знаешь и других. Но ты не одна такая. Думаю, каждый вампир сталкивается с этой проблемой. А во всем виноваты зеркала.
– Они тут причем? – удивилась Изабель.
– Притом, что мы в них не отражаемся. Это самое худшее, что только может с кем-то произойти.
– Кому как, а мне все равно смотреть не на что.
– Есть! В зеркале ты могла бы увидеть свой образ и сказать – вот, я Изабель, у меня светло-русые волосы и большие серые глаза, покрасневшие от слез. Или д-другое – я Изабель, гадкая дурнушка, в чью сторону мужчины смотрят, только чтобы посмеяться. В общем, ты много чего могла бы подумать, но суть в том, что в твоем воображении родился бы хоть какой-то слепок с реальности, образ себя, что-то, что отличает тебя от других. Но это невозможно! В зеркале пустота. Стало быть, тебя не существует? И меня тоже? – Леонард печально мотнул головой. – Но вот он я – хожу, ношу одежду, разговариваю. Как же мне себя увидеть? Остается один способ – разглядеть себя в других вампирах, раз уж мы все должны быть одинаковы. А еще лучше – найти совершенное зеркало, воплощение идеала, и глядеться в него ночи напролет. Подражать ему во всем, поступать, как он поступает. Вот кем для всех вас был Виктор.
Изабель слушала, приоткрыв рот. Во-первых, с ней так долго еще не разговаривали. Во-вторых, с ней вообще никогда не разговаривали о ней. Кто заговорит о пустом месте? Разве что посмотрит сквозь. А сейчас… Неужели этот несуразный юноша, пародия на вампира, увидел что-то такое, чего она и правда не замечала? Увидел ее? Едва ли. Тем не менее, его слова заставили ее задуматься, и эта напряженная задумчивость так отчетливо отразилась на ее лице, что Леонард едва заметно улыбнулся.
– Вот видишь! Учись жить своим умом, Изабель, – но его губы болезненно скривились. – Кажется, я сморозил глупость. Как только мы стали ва-вампирами, наша личность растворилась в фольклоре. Кто мы такие? Что мы должны делать? Вопросы перестали быть вопросами. Жажда крови – вот все, что определяет нашу суть. Как дарвинист я верю в учение об инстинктах, но… но я не хочу, чтобы так было! Я хочу сам принимать решения, без оглядки на инстинкты или наш кодекс. Хочу вспомнить, как я выглядел. О, если бы это было возможно! Если мы могли вспомнить себя!
Пока он говорил, Леонард провел рукой по лицу, но пальцы были слепы. Он действительно забыл, а что будет через год, через десять лет, через сотню? Неуклюже опустившись на пол рядом с Изабель, он уткнулся лицом в колени и его плечи затряслись. Такого поворота событий она не ожидала.
– Ч-что… что случилось? – Изабель опасливо посмотрела на Леонарда, а потом, едва касаясь, погладила его по волосам. Тут же отдернула руку – вдруг ему не понравится. – Я не верю, что ты изменился с тех пор, как умер. В тебе больше человеческого, чем в любом из всех вампиров, кого я знала. Да, пожалуй, и из людей тоже. Ты – не фольклор, ты Леонард Штайнберг! А хочешь, я скажу, каким я тебя вижу? Хотя, что для тебя мои слова… Леонард? Ты только не плачь, пожалуйста! Ну, я не знаю, что делать!
Но он уже вцепился в ее руку.
– Я т-тоже не знаю. Наверное, уже не получится всп… вспомнить… Но ты все равно скажи, а еще лучше – расскажи про себя. Какой ты была до того, как с тобой это случилось?
– Не помню, – бормотала она, отводя глаза, – меня как будто и не было вовсе. А лучше, если бы и правда не было, мир бы ничего не потерял. Думаешь, я стала такой, сделавшись вампиром? Разве люди меняются после смерти? Вот и ты не изменился. Ты сильный и очень… очень хороший. Правда. Я не думала, что вампиры могут быть такими…
Юный Штайнберг улыбнулся сквозь слезы.
– Когда ты узнаешь меня получше, ты, верно, изменишь свое мнение.
– Получше?
– Или ты все-таки решила изжариться? – он покосился на окно, за которым уже бледнело небо.
– Ты хочешь помочь мне? – в ее взгляде в равных долях смешались удивление и испуг. – Но разве ты пришел сюда за этим? Неужели ты не накажешь меня за все, что я сделала тебе и… твоему отцу?
Леонард хотя и не сразу, но все-таки покачал головой. Он-то не накажет, зато Берта! Вот уж кто добьет Изабель хотя бы из штайнберговского упрямства. Но не стоит пугать Изабель прежде времени. С легкостью он подхватил раненую вампиршу, стараясь не задеть ее плечо, и понес в подвалы. Там по-прежнему стояли гробы, по большей части открытые, со скомканными одеялами внутри – гости покидали замок в спешке. Выбрав гроб поприличней, Леонард осторожно уложил в него Изабель.
– Спи спокойно, – добавил он, склоняясь над ней, но вампирша часто заморгала.
– Какое тут спокойно, – жалобно произнесла она. – Стоит закрыть глаза, как я вижу их! Они все ползут и ползут, ползут и….брррр! Г-а-а-дость!
Леонард быстро огляделся, потом снова нагнулся к ней и прошептал:
– Они повсюду! У них против м-меня заговор и стоит мне задремать, как они п-подбираются поближе. Остановить их может лишь одно средство – спирт, – достав из кармана бутылочку с прозрачной жидкостью, он протянул ее Изабель. – Положи под подушку, и тогда они до тебя не доберутся. Я с детства так делаю.
– Спасибо! – просияла Изабель, вцепляясь в бутылку с азартом завзятого пропойцы, но и Леонард не спешил с ней расставаться.
– У меня нет запасной, – замялся он.
– Но мне очень нужно!
– Мне тоже!
– Значит…?
– Ничего, если так?
Изабель улыбнулась. Это было не просто «ничего», это было «замечательно». Как приятно разделять гроб с мужчиной, который контролирует ситуацию и сумеет отогнать полчища чудовищ, пусть и крошечных! Уткнувшись в его плечо, она закрыла глаза и, несмотря на боль от раны, уснула так спокойно, как ни спала еще, ни в этой жизни, ни в той.
… А когда микробы приползли в надежде застать Леонарда врасплох, то лишь обиженно взмахнули жгутиками и убрались восвояси…
Глава 20
Солнце скрылось за горизонтом, и настала пора покинуть замок. Сбежать, прежде чем кто-нибудь напомнит ей про давешний позор. И про синие лотосы – чтоб им! – и про пляжи одного пикантного греческого острова, и про рыцарские доспехи. Вспомнив последнее обстоятельство, Берта едва не разрыдалась от стыда. Лучше бы она в нижнем белье появилась, розовом и с рюшечками, взятом у Лючии напрокат. А как на нее смотрела Гизела! Прямо глаз не сводила. Сочувствовала, не иначе. А ведь это все равно что предложить умирающему в пустыне наперсток воды – милосердно, конечно, но лишь распалит жажду.
Однако прежде чем удрать, ей предстояло кое-что проверить. Берта вытащила из кармана книгу в новеньком мраморном переплете и, не найдя поблизости ножа, разрезала ее острым когтем. «История Виктора де Морьева, рассказанная им самим». Ни года выпуска, ни издательства. Она уже знала, какую страницу разрезать дальше. Вот Виктор и Женевьева, переодетые, отвечают на вопросы у заставы. Неужели получится? Но мужчина за столом улыбается, будто кот, который смял пташке крыло и наблюдает за ее попытками взлететь.
– Водонос, говоришь? Ну-ну. А покажи-ка мне свои руки.
– А тебе, гражданин, и на руки его смотреть не надо, – выступил вперед молодой солдат. – Узнаешь меня?
Берта прижала раскрытую книгу к груди. Сколько раз эта книга была переписана заново, пока она спала? Сколько раз ему предстоит оплакать жену? Она хотела создать для Виктора чистилище, а получился ад. Им никогда не выбраться. Но раз взялась, дочитывай.
Подойдя к бывшему хозяину, солдат бесцеремонно хлопнул его по спине.
– Мы вместе служили в доме графа де Морьева, Ну, вспомнил? Я чистил ножи, а Жан-Батист, – кивок на Виктора, – состоял камердинером при виконте. Тут как раз мой папаша слег с горячкой, а откуда взять деньги на доктора, коли в семье двенадцать ртов? Ну, я по малолетству и решился на отчаянное дело – хозяйскую табакерку спереть. Ох, несдобровать бы мне, если б кто прознал! Но Жан-Баптист не только хозяев отвлек, он еще и табакерку мне помог выбрать и ростовщику загнать. Самую ценную, с брильянтами, нашему графу ее сама Австриячка пожаловала. Граф чуть собственный парик от ярости не сожрал, но не пойман, не вор!
– Зато виконт был на седьмом небе от счастья, что любимому братцу сделали очередную гадость, – вставила Женевьева.
– Сам напросился, – невинно улыбнулся Виктор, подмигивая солдату. Проверяющий поморщился: