— А что делать, уважаемая Олеся Данилец! Что делать! Всякие средства хороши в борьбе с преступлениями и теми, кто их совершает. Обрастаешь нераскрытыми делами, как пень мухоморами.
— На пнях мухоморы не растут, — возразила она машинально. — Опята! Пни обрастают опятами в лесу.
— Так то в лесу! А я вот мухоморами обрастаю. И так я это дело ненавижу, признаюсь тебе, как на духу! Так ненавижу висяки, кто бы знал! Просто спать не могу спокойно. Голова так и пухнет от всяких мыслей. И думаю, и думаю, и сопоставляю.
— Получается?
— Иногда — да, иногда — полный провал. А хотите признаюсь, почему я пошел у вас на поводу и начал всяческие телодвижения из-за убийства этой женщины? — он даже не удостоился дождаться ее утвердительного ответа, продолжив рассуждать вслух. — Да потому что не стал бы нормальный мужик ломать позвоночник своей бабе, выбрав для этого такое странное место. Так я думаю! К тому же след там от протекторов мне покоя никак не дает. Еще, кстати, до встречи с вами не давал. Спать улегся, а сам думаю. Откуда было ему там взяться, джипу этому? Кто и с какой великой радости поедет за ангары? По какой такой малой или великой нужде? В туалет приспичило? Так там метрах в десяти деревянный скворечник торчит с буквами «М» и «Ж». Иди, раз надобность возникла. И ребята-студенты говорили мне, что никогда не видели, чтобы туда кто-то на машине подъезжал. Шастать, говорят, кто только не шастал. А вот чтобы на машине, да за ангары… Нет, говорят, не видали ни разу, хотя и пивко там потягивали иногда. А там, кто знает, может, и не только пивко, а что и покруче…
Хальченков внезапно замолчал, въехав в загородный поселок.
«Солнечные ключи» — еще на указателе прочла Олеся, и теперь с усердием рассматривала в сгустившихся сумерках это место.
Место как место. Приятное, в европейском стиле утыканное особняками по обе стороны широкой дороги. Дорог всего было три, все параллельные. Дома чередовались с административными постройками.
Белое аккуратное здание дежурной аптеки. Поликлиника, булочная, местное отделение банка, детский садик, школа. Чуть дальше, ближе к сосновому бору, что угрюмой стеной отгородил поселок от внешнего мира, располагался санаторий.
— О! — только и смогла выговорить Олеся, засмотревшись на красивое здание. — Шикарно!
— Ага, — согласился с ней Хальченков и посмотрел как-то странно. — Красиво. Попасть сюда не так-то просто. Стоимость путевок баснословная. Связано как с местоположением, так и с источниками.
— Солнечные ключи! — догадалась Олеся. — Отсюда и название! И от чего же лечит эта вода?
— От всего, — хмыкнул Хальченков. — Я лично не верю! Все выздоровление у нас в башке. Если она не варит, никакая вода не поможет. А если с ней все в порядке, то и водой из-под крана можно вылечиться. Но это мое мнение…
Санаторий имел основной корпус, где, как гласил рекламный щит, располагались бассейн, процедурные кабинеты, актовый зал и столовая. Несколько спальных корпусов. У дальнего забора двухэтажный флигелек, весьма хлипкого вида. Огромные площадки для спортивных мероприятий и несколько дюжин столиков, скамеечек и качелей.
— Классно, — вздохнула вдруг Олеся. — Просто мечта для семейного отдыха.
— Ага, — снова повторил ее спутник и глянул со значением. Помолчал немного, а потом спросил: — Знаете, кто тут главным врачом работал?
— Нет, а кто?
Вопрос, заданный Хальченковым, был с явным подвохом. Он что-то таил в себе, какую-то тайну, которую ему не терпелось ей открыть. Ждал просто, что она начнет приставать и клянчить. Но не дождался и сказал:
— Хабарова Марина здесь работала главным врачом! Так-то получается, Олеся Данилец. Одной тайной стало меньше.
— Это которой?
— Той самой! — фыркнул Хальченков. — Теперь не стоит ломать голову, где Дугов Николай Иванович познакомился со своей второй в жизни любовью. Вот здесь! Под шорох и шепот суровых сосен, под звон солнечных ключей, под неторопливое течение санаторной жизни и завязался их роман, — и тут он впервые выдал себя, пробормотав с жалостью. — Бедный Хабаров! Бедный мужик… Какая же все-таки ему стерва досталась…
Олеся развивать эту тему не стала. Ее эгоистическое чувство тут же воспротивилось, встав на дыбы.
Кабы не эта самая стерва, разве встретились бы они? Разве смог бы Хабаров, обремененный своей порядочностью и принципами, обратить на бедную Олесю внимание? Нет, нет и еще раз нет! Он бы в ее сторону и не глянул даже. И уж тем более не пошел к ней домой.
«Пускай все будет так, как есть!» Упрямо прошептала она себе. Именно так, и пускай никогда не будет по-другому.
А Хабарова они спасут! Спасут вместе с Виктором Георгиевичем. Влад, он же ни в чем не виноват…
Глава 10
Писарев Григорий Иванович смотрел на фотографии, разложенные веером перед ним на столе, и сомнения в здравости собственного рассудка с каждой минутой ширились и разрастались.
Происходило что-то невероятное. Что-то истерически неправильное. Ему хотелось плакать и смеяться одновременно.
На фотографиях, на тех самых фотографиях, которые ему прислали с вечерней почтой, был изображен он. Именно он ломал женщине позвоночник, удерживая ее профессиональным захватом.
Даже у Писарева не возникло сомнений в том, что на фотографиях — он. Что уж было говорить о других?! О тех, к кому они могли попасть, откажись он заплатить шантажистке?!
— Володя… — простонал он, брезгливо отодвигая от себя снимки, тут же схватился за сердце, и снова… — Володя, что это?!
Начальник его службы безопасности с бесстрастностью сфинкса сгреб со стола снимки, несколько минут их внимательно рассматривал, потом обронил: «Я щас!» — и вышел из его кабинета.
Вернулся он часа через два. Ни разу за это время не позвонив и ни разу не справившись, как там его шеф после такого потрясения.
А шеф был не просто потрясен, он был раздавлен.
Он сидел, скрючившись в своем рабочем кожаном кресле, и почти не двигался в течение этих двух часов. Он все думал и думал, сравнивал и сопоставлял, жалел себя и ненавидел одновременно.
Права была его Танька, сотню раз права: не нужно было творить такой грех — уходить из семьи и жениться на молоденькой модельке. Вот теперь ему за это и расплата.
Брак не удался. Семьи фактически нет. Его родные дети отвернулись, не желая принимать от него помощи, и почти не созванивались с ним. В новом браке детей нет и быть не может, так он решил, не Ленка. Таньку опять же обидел на старости лет незаслуженно. Разве могла его старая, верная жена предположить, что так все сложится? Что ее Гарик с такой легкостью перешагнет через столько совместно прожитых лет?
Нет, конечно. Она и не ждала никогда, хотя и делала вид, что это она его выгнала. Если бы только это было так! И прокляла, наверное, когда уходил.
И вот расплата не заставила себя долго ждать.
Он проклят!!! Проклят бывшей женой, проклят своими детьми, проклят памятью о прожитых годах. За это придется платить. Только…
Только ведь Писарев не был дураком никогда и понимал прекрасно, что, поддавшись на шантаж, он обречен. Обречен платить вечно. Платить до тех самых пор, пока тайное само по себе не станет явным или пока шантажистка не издохнет.
Вот!!!
Писарев в первый раз слегка пошевелился в своем кресле.
Вот он выход! Эту бабу нужно отыскать и устранить. Не так уж она и умна, как всякая баба, к слову. Ему ее обойти с таким опытом и штатом в службе безопасности, раз плюнуть. Стоит только вычислить, и все — проблему можно считать решенной.
А как ее вычислить? Правильно! В момент передачи денег.
Пускай она там начнет придумывать всякие темные углы, урны, скамейки в парке или подставных людей пускай присылает, это не беда. Ее все равно вычислят. Володя — умница. Он наверняка что-нибудь придумает.
— Придумал что-нибудь?! — набросился на Володю Писарев, стоило тому вернуться в кабинет. — Узнал?!
— Кое-что… — Володя бегло осмотрел кабинет, в котором его босс просидел два часа без света, и обронил. — Вам пора ужинать. В столовой все накрыто. Идемте…
— Не хочу! Давай сначала о деле! — закапризничал Писарев.
Он и правда пропустил время обеда и ужина, совершенно этого не заметив. Раньше хоть Ленка за этим следила. Но она после истерики собрала какие-то вещички и уехала куда-то на такси. Скорее всего, к матери.
Бросила его, что ли, получается? Да и черт с ней! Вот бы хорошо…
Хотя надеяться не приходилось. Она уже бросала его как-то часа на три.
Ничего, съездит к маме, та ей моментально вправит мозги, прочтя лекцию на тему: кем ты была и кем стала. И самое позднее: завтра к утру Ленка будет здесь.
— Идемте, Григорий Иванович, — твердо попросил его Володя и пошел к выходу, ясно давая понять, что разговора не состоится до тех самых пор, пока шеф не соизволит отужинать.
Пришлось подчиниться. Да и забота такая была приятна. Один верный человек остался. Все его предали! Все… Даже Ленка — вертихвостка чертова — и та при первой опасности удрала.
Так, стоп! Только вот панике поддаваться не нужно. И еще жалеть себя стареющего и одинокого не стоит. Он еще ого-ого! Он еще поборется и расставит по своим местам всех, кто зарвался. А Ленка… Ленка, кстати, ничего о шантаже и не знала…
Ужинали они в полном молчании. Володя аккуратно и с явным аппетитом. Писарев с неудовольствием, сквозящим в каждом жесте. То ложку в масляной подливке на белоснежную скатерть уронит, то хлебом накрошит. В конце концов, отодвинул от себя наполовину съеденный ужин и буркнул, сверля своего помощника глазами:
— Ну! Не томи! Что удалось узнать?
Володя дожевал последний кусок утки. Неспешно вытер рот салфеткой и, лишь пригубив бокал с соком, начал говорить:
— Снимки подлинные. Никакого монтажа, хотя я на это надеялся, если честно.
— Так, что дальше?
— На снимках не вы, — проговорил начальник службы безопасности, глядя на него с легкой полуулыбкой.
— Да что ты?! — с притворным изумлением воскликнул Писарев и замотал головой, причмокивая. — А я-то было думал, когда же я успел?!