Да, тут было о чём подумать.
Парламентёры запросили перемирие на сбор тел погибших и на помощь раненым. Разумеется, просьба была удовлетворена. Но у французских врачей была забота помимо помощи раненым и контуженным. Армейское начальство с большой настойчивостью потребовало (не попросило!) точно указать причины смерти.
Абсолютное большинство погибло от пуль. Большей частью они прошли навылет. Те, которые удалось извлечь из тел, были деформированы. И всё же врачам удалось раздобыть несколько сравнительно целых экземпляров. Они вызвали большое удивление как докторов, так и офицеров.
Первое, что показалось необычным, – очень малый калибр. Точной оценке он не поддавался, но явно не более десяти миллиметров, а то и меньше. Форма пуль – не круглая, а удлиненная. По всем признакам пули имели заострённый конец. Этому факту противоречил третий: ни на одной из них не удалось найти следов винтовой нарезки. Между тем дальность и точность стрельбы давала все основания полагать, что ствол был именно нарезной.
Были и другие странности, относящиеся к неизвестному оружию. Очень во многих телах обнаружили несколько пулевых ран. Кто-то произнёс ключевое слово: «картечница». Но это объяснило лишь часть загадок.
Генерал Канробер приказал тщательно опросить всех выживших пехотинцев в поисках фактов, связанных со стрельбой этих картечниц. Разумеется, речь не могла идти об одной – слишком велика была плотность огня. Опросы дали парадоксальные результаты.
Решительно никто из опрошенных не видел дыма. Впрочем, слухи о бездымном порохе уже дошли до разведки. Это противоречило донесениям о стрельбе из обычных пушек: те использовали вполне рядовой порох, дававший обильные клубы дыма. Может, запасы новейшего русского пороха были недостаточными, чтобы использовать его и в картечнице, и в пушках? Загадка…
Хуже того: очень немногие видели самые картечницы, а ведь их размер должен был быть немалым, это следовало из простой инженерной логики. Наиболее наблюдательные из пехотинцев отметили, что картечница весьма невелика, ствол очень небольшого калибра, и притом почти все видели лишь одну. Этот факт также не лез ни в какие модели. И лишь один солдат неуверенно высказался: ему, дескать, показалось, что стреляли два ствола. Причём сами стрелки находились в ямах или траншеях, наружу высовывались лишь головы. Разумеется, допрашивающий офицер записал показания, но добавил от себя, что к таковым надо относиться с осторожностью: тот удачливый солдат, что унёс ноги из этой атаки, мог ошибиться ввиду большого расстояния до люнета (более двухсот метров).
Англичанам было куда проще: их встретил огонь из пушек с бомбическими ядрами огромной взрывной силы, а картечницы на противостоящих укреплениях либо вообще отсутствовали, либо их благоразумно приберегли.
И единственным светлым пятном выделился тот факт, что Камчатский люнет явно не получил никакой подмоги от редутов.
Глава 14
Семаков узнал о потребностях сухопутных (ставших таковыми из морских) артиллеристов и согласился. Разумеется, он учёл и двигатели для баркаса, описание которых дал Тифор. По согласовании с Нахимовым заказы ушли в мир Маэры. Но прежде с ними ознакомился лейтенант Мал ах. И не только ознакомился: настырный иномирский офицер не поленился съездить на укрепления и тщательно расспросить участников боёв. В результате стопка листов, отправленная в портал, оказалась довольно толстой.
Но не только Малах заинтересовался результатами штурма. Контр-адмирал Истомин проявил особенную любознательность, однако, как он ни рвался из госпиталя, госпожа доктор твёрдо запретила выход на волю в течение ещё двух дней. Капитану второго ранга Семакову пришлось сделать обширный доклад одному Нахимову:
– …Таким образом, следует признать, что если гранатомёты являются в основном средством борьбы против неприятельских укреплений, а также артиллерии, то картечницы отлично проявили себя против пехоты и кавалерии. Доклад закончил.
– Вы, Владимир Николаевич, упомянули, что пули калибра две и три четверти линии, используемые в картечницах, вполне достаточны для поражения пехотинца, не так ли-с?
– Так точно, и кавалериста тоже, даже если он в кирасе. Нам неизвестна начальная скорость сей пули, но проверка показала: пробивает дюймовую железную плиту.
На самом деле проверка была произведена изготовителями-оружейниками на Маэре, но всё равно нужное впечатление было произведено.
– Из моего опыта артиллериста следует, что любое оружие требует ухода-с. Как насчёт этих картечниц?
– Так точно, уход необходим. После стрельбы надобно почистить ствол. Но лишь маслом, ни в коем случае не кирпичом. Далее: затвор картечницы, а равно другие движущиеся части должно смазывать регулярно, не реже, чем раз в два дня. По отстрелу восемнадцати тысяч пуль ствол потребует замены. Или починки.
– Поясните, Владимир Николаевич: сии картечницы имеют штуцерный ствол?
– Никак нет, ствол гладкий, но энергетические поля заставляют пулю вращаться в полёте.
– Тогда отчего ж не чистить ствол кирпичом, как это издавна в российской армии принято?
– Так точно, ваше высокопревосходительство, сие предписано в армейском уставе, но касательно ружей. Однако ни армейский, ни флотский устав о картечницах ни словом не упоминают. Изготовители настаивают на использовании лишь масла; от него не случается дополнительный износ ствола. Так что моим людям строжайше запрещены какие-либо действия, могущие испортить это замечательное оружие. Поверьте, Павел Степанович, картечницы, будучи сами по себе особенными, требуют и особенного ухода.
Нахимов чуть задумался.
– В таком случае пишите рапорт. Полагаю, Владимир Иванович также должен с ним ознакомиться, когда выйдет из госпиталя.
На линии столкновения было полное затишье. Обе стороны прикидывали, планировали, копали, укрепляли.
Воспользовавшись случаем, Мариэла черканула страничку наставнице. В ней помимо вежливых слов и краткого изложения событий имелась информация о необычном домашнем зверьке и содержалась просьба разузнать, есть ли аналогичный вид на Маэре. Обосновывалось это чисто научным интересом, правда, тот лежал несколько в стороне от специальности весьма почтенной. Завистник и недоброжелатель (если бы нашёлся таковой среди тех, кто знал о содержании записки) мог бы прошипеть, что интерес большей частью имеет эстетические корни – котик очень понравился Мариэле.
Даже на тусклом фоне этих событий не стоил особого внимания тот факт, что Костя снова навестил дракона. Для мальчишки причина визита была более чем весомой: старшая сестра обновила, как скажут в будущем, линейку изделий. Помимо человечка и дракончика в ней появилась симпатичная кошечка.
Таррот долго расспрашивал об этом невиданном зверьке, которого принял поначалу за известных в драконьих краях громадных кошек. Но Костя уверил, что это зверь совсем маленький («Ну вот такой!» – и соответствующий жест руками), живёт в доме, ничуть не стесняя хозяев, а главной его дичью являются мыши.
– Это для госпожи доктора, ей очень наш кот понравился, – убеждал юный купец. – Готов даже в долг поверить.
– Слова ты умные знаешь, – фыркнул Таррот, – наверное, и читать умеешь?
– А то ж! – солидно кивнул гость. – И считать тоже, и писать опять же.
Дракон знал от товарищей, что далеко не все местные столь образованные, и потому поинтересовался:
– Где учился?
– Папаня читать и писать научил… пока жив был, – вздох, – а счёту от Серёги Длинного, это мой сосед, поднабрался. Взял у него книгу умную на время. Только Серёга на бумаге считает, отцу помогает, а я так, в уме. Бумага ить дорогая.
Разумеется, гость не мог в полутьме пещеры заметить интерес в глазах хозяина.
– В уме, говоришь? А если проверить?
– Так запросто! – подбоченился нахальный визитёр.
Таррот быстро прогнал Костю по таблице умножения и убедился, что её он знает назубок. К большому удивлению дракона оказалось, что мальчишка может умножать даже двузначные числа в уме.
Драконы едва ли не больше людей подвержены идеям справедливости, почему и последовала похвала:
– Ты считаешь в уме превосходно, почти как мы.
В ответ мальчишка почтительно поклонился:
– Благодарю, господин Таррот.
– У тебя прекрасная для человека память. Я с удовольствием взялся бы учить считать по-драконьи.
– Вы думаете, это возможно, господин Таррот? – осторожно спросил малец.
– И возможно, и нужно. У вас, людей, штурманы не могут обходиться без длительных расчётов. А если ты будешь хорошо считать, то сможешь стать штурманом… ну, похуже, чем дракон, у тебя всё же нет таких способностей… но тут надобно много знать помимо счёта. Но для начала, если захочешь, получишь умение быстро считать.
– А плата велика ли?
– Я с ней подожду, – дракон оскалился в улыбке, – в долг поверю.
Просто удивительно, с какой скоростью расползаются слухи. Удивительно, конечно, для тех, кто не знает, что скорость распространения новостей описывается экспонентой.
Вот и сейчас разговоры о том, что госпожу доктора видели посещающей Михайловскую церковь, прошлись по всему Севастополю. Уважение к немке подскочило: ей не только чаще кланялись и снимали шапку при встрече – очень многие жители города крестили матушку Марью Захаровну в спину со словами: «Спаси тя Христос» или чем-то подобным.
Но довольно скоро грянула гроза на пустом месте. Так, по крайней мере, думали окружающие.
Солдат Семирылов из пехотного прикрытия артиллерии мог почитать себя счастливчиком. Мало того, что его вовремя доставили в госпиталь, так вдобавок ногу не отрезали – при задетой кости такое случалось нередко, а молодая девка, доктор из немцев, пообещала, что если ногу не беспокоить, то через три недели он (Семирылов) забудет, что вообще был ранен. Наврала она, конечно: нога стала не только на вид, но и наощупь ну в точности какая была. Немка явно переосторожничала. Тем не менее Семирылову выдали костыли, на них он и передвигался. Но как-то вечером солдат попробовал сначала поболтать в воздухе раненой ногой – та действовала без нареканий. Потом он отважился пройтись по палате без костылей. Результат показался отменным. Чего уж говорить – нога была в таком состоянии, что хоть в пляс пускайся. Храбрец решился сделать свои выводы. Он знал, что раненые из ходячих (те, которым запретили бередить только руку) могли пробираться наружу и приносить хлебного винца. Семирылов сам участвовал в реализации трофеев от подобных походов. Но кое-что его не устраивало, и это «кое-что» имело под собой самую материальную основу. Добытое честно делилось на палату независимо от величины денежного взноса, а очень у многих денег не было вообще. Сам Семирылов сберёг некоторую долю от положенного жалованья, но необходимость поить неимущих за свой счёт глубоко его угнетала. Расположение торговой точки, поставлявшей местное пойло, было хорошо известно всем в палате, однако дойти до неё можно было лишь на своих двоих, но никак не на костылях, уж больно дорога крутая.