Скорострелка вдруг замолчала. Максимушкин скосил глаза, уже готовясь изругать раззяву казака, но увидел, что тот спешно выбивает шомполом застрявшую пулю. Надо отдать справедливость: проделал он это довольно ловко. И снова зачастила картечница, изрыгая пули.
Турецкие аскеры при всей их несомненной храбрости чуть заколебались, но сзади их начали подбодрять англичане добрым словом в соединении со штыком, что, как всем известно, получается убедительнее, чем просто добрым словом.
Гранатомёт дёргал стволом. Перед красными мундирами встала цепь разрывов; в этой мясорубке пропали их первые ряды.
– Остановились красные! Давай им, Смирнов, давай, дорогой, хлещи! Чтоб не подпирали!
Максимушкин не видел и не слышал, как замолчала картечница. Он заметил только, что стрелок несколько раз яростно передёрнул затвор, но это явно не помогло. Потом Данила частично разобрал оружие, глянул в ствол, что-то произнёс (в грохоте боя разобрать сказанное никто не мог бы), снова собрал картечницу, отсоединил магазин, протянул его, не глядя, заряжающему, повернул голову, что-то сказал и сдвинул очередной магазин к затвору.
Турки явно приободрились и рванули к редуту. Навстречу им убийственным залпом картечи ахнули русские пушки. Может, именно он сломал боевой дух янычар. Или это сделала мелкопульная метла. Как бы то ни было, турки начали отступать. Англичане сделали это ещё раньше.
Почему-то гром разрывов сразу смолк. Обе стороны прекратили пушечный огонь. И немедленно стало слышно запаленное дыхание подносчиков гранат.
– Водицы бы испить…
– Сходи к соседям, Чёрный, авось у них найдётся…
– Я мокрый, как в одеже за борт сиганул…
– У меня пальцы уж не двигаются набивать магазины…
– Вот же растреклятая пружина…
На эти слова Максимушкин обратил внимание:
– Данило, ты о какой пружине?
– Да в магазине которая; вот в этом. Лопнула она, растудыть её… Во, глянь. Видишь?
Командир проявил рассудительность:
– Ты его мне отдай, я передам Зубастому, а тот поставщикам даст знать.
– Небось перекалили пружину, она и хряпнулась, – авторитетно произнёс Смирнов, почитавшийся среди товарищей знатоком металловедения и термообработки: его двоюродный дядя занимался кузнечным делом.
Матрос Лебедев, он же Чёрный (прозвище было им заработано за цвет волос) вернулся ещё более бледным, чем ушёл.
– Беда, братцы: контр-адмирал…
– Да что с ним? Ранен?
– Убит ядром в голову.
– Так он же сверху стоял!
– И там достали.
– Ахти! Ведь он дык первый день как с госпиталю…
– Сначала Корнилов, потом Истомин. Пал Степанычу поберечься бы.
– И-эх! Забудь о том! Я слыхал, Нахимова удержать в укрытии на якорной цепи не можно.
– Да неуж ничего не поделать?!
– Не знаю, брат. Не знаю…
История вновь оскалила клыки.
Глава 16
Малах был дотошным офицером. По этой причине он тщательно расспросил участников боя. Мало того, по своей инициативе Малах изъял магазин со сломанной пружиной, намереваясь переслать его маэрским оружейникам, а также озаботился получением на каждую скорострелку новых стволов, причём схему с тремя винтовочными магазинами забраковал собственным волевым решением по причине пониженной эффективной скорострельности.
Старый ствол от этой картечницы также предполагался к отправке на Маэру: командор подумал, что его, возможно, стоит переделать под более совершенные магазины. В результате на Камчатском люнете предполагалось наличие скорострелки с четырьмя запасными блинами и одним запасным стволом, а на редутах к каждой картечнице планировался комплект из шести коробчатых магазинов при одном запасном стволе.
Организовав всё это, Малах уселся за писанину. Наверное, лейтенанта из Маэры посетило вдохновение от Пресветлых. Вряд ли что иное могло дать так быстро выход в виде солидной стопки листов, насыщенных текстом, рисунками и даже расчётами. Всё это было перечитано, отредактировано, исчёркано и переписано. В конечном счёте эти предложения также отправились на родину Малаха. Разумеется, к ним присоединился заказ, сделанный землянами, в него помимо всего прочего входили четыре малых гранатомёта и соответствующий запас гранат.
Конечно же на похоронах контр-адмирала Семаков присутствовал не в первых рядах. Но перешёптывания не услышать было невозможно.
Нахимов распорядился положить гроб рядом с местом упокоения адмирала Лазарева – на том самом, которое приберегал для себя. Все знали, что Корнилов, Нахимов и Истомин не просто уважали друг друга, они находились в самых дружеских отношениях. Стоявшие близко заметили слёзы на глазах последнего оставшегося в живых адмирала. Но гроб он помогал нести с совершенно бесстрастным лицом.
Уже уходя с похорон, Семаков подумал то же, что и другие моряки: нужны какие-то меры по спасению Нахимова. Но с ходу придумать ничего не удалось.
К тому же мысли капитана второго ранга были заняты другим. Семаков планировал усилить оборону всех укреплений именно малыми гранатомётами, а большие предполагал снять с Камчатского люнета, рассчитывая подбить Нахимова на строительство ещё одного корабля, подобного «Морскому дракону», или же (что виделось более вероятным) на переделку каких-то из существующих кораблей с полным снятием парусного вооружения и с установкой этих самых гранатомётов. Пусть даже с новыми двигателями он будет выдавать не тридцать восемь узлов, а всего лишь пятнадцать, всё равно ни один соперник не потягается. На такое решение адмирала мог подвигнуть удачный пример баркаса, обретшего завидную скорость.
При всём безоглядном оптимизме сих планов трезвый ум Семакова потребовал консультации с профессионалами. Пришлось напроситься в гости к иномирцам.
Тифор и Риммер внимательно выслушали российского морского офицера. Первым высказался маэрский капитан дальнего плавания. Он был дипломатичен: ведь любому капитану случается вести переговоры, а уж если этот капитан одновременно и купец…
– Владимир Николаевич, я не лучший специалист в части судовых движков, но могу уверить: для достижения мало-мальски высокой скорости существующий крупный корабль – скажем, в тысячу и более маэрских тонн – малопригоден.
Риммер приостановился, но коллега его выручил:
– Это примерно четыреста британских тонн.
– Да, спасибо… Тут проблема не только в весе, но и в обводах. Даже при наличии чертежей рассчитать скорость – имею в виду математически корректный расчёт – мне не под силу. Насколько мне известно, наши кораблестроители тоже этого не могут. У них есть формулы, выведенные из опыта, но вопрос о границах их применимости остаётся открытым. Следовательно, только практические испытания могут дать оценку скорости. Далее: согласен с вашим мнением, что если ваше руководство примет решение о… – тут иномирский моряк опять не сразу подыскал слово, – перестройке, то парусное хозяйство…
– Парусное вооружение, с вашего позволения, Риммер Карлович, – учтиво поправил коллегу Семаков.
– Да, конечно… Вот его убрать всенепременно, а также мачты, ванты… ну, сами знаете.
– Понимаю. Тифор Ахмедович, будьте так любезны, выскажите ваше мнение.
Магистр был деловит на грани сухости.
– Основной проблемой перестройки крупного корабля является величина кристаллов для его движков. К сожалению, больших у нас мало. Можно было бы использовать мелкие в соответствующем количестве, но тогда неизбежно появятся проблемы в согласовании их работы. А это время, оно для вас ценно, как понимаю.
– Совершенно понимаю. Будьте благонадёжны, я сообщу ваше мнение начальству.
– У меня не всё, Владимир Николаевич.
Российский флотский офицер весьма искусно навёл на собственную физиономию выражение вежливого внимания, а удивление на ней не проявилось вовсе.
Рыжий продолжил:
– Если не ошибаюсь, супруга Михаила Григорьевича сейчас живёт где-то в большом городе?
– Не совсем так: она живёт в имении, но оно и точно неподалеку от Киева.
– Нельзя ли через её мужа передать просьбу: узнать в Киеве цены на необработанные алмазы?
Хозяевам дома вполне могло бы показаться, что гость задумался над ответом на вопрос. На самом деле голова Семакова была занята другим. То, что сейчас высказал господин магистр, было недвусмысленным напоминанием: иномирцы тут не навсегда, а лишь на время, и это время в любой момент может истечь. Мысль стоило обдумать, но не сейчас. Поэтому капитан второго ранга поднял голову и улыбнулся:
– Не смею решать за князя Мешкова, но мне кажется, что это возможно. За спрос денег не берут.
– Согласен с вами. У нас говорят точно так же.
Высокопочтенный Сарат, сидя в своём кабинете, хмурился. Наедине с собой он мог позволить этой эмоции выйти наружу. Причины для недовольства существовали.
Первой и вполне очевидной было состояние дел с кристаллами фианита. Правда, группа магистра Харира добилась некоторого успеха: довольные собой, ребята представили кристалл размером почти два маэрских дюйма. Сарат очень скоро вспомнил любимое присловье Професа относительно бочки мёда и ложки дёгтя. В данном случае мёд содержал не ложку, а полный кувшин дёгтя: магоёмкость кристалла выросла отнюдь не пропорционально объёму, как то предписывала теория. Хуже того, рассеяние магополей возросло чуть ли не на порядок. Видимо, приращение величины кристалла сопровождалось увеличением количества внутренних дефектов. Харир не прогнал проверку, понадеявшись на внешний вид, – и зря. Впрочем, это и не его дело, оно не должно быть на ответственности изготовителя, каковой есть лицо заинтересованное. Хуже другое: если не изменить технологию в сторону улучшения качества кристалла, то даже двух с половиной дюймовый кристалл не обеспечит нужную магоёмкость. Значит, ориентировать Харира на качество… но и усилий по увеличению размера не жалеть. Однако существовал ещё какой-то неясный фактор, вызывающий беспокойство как раз неопред ел ённостью.
Сарат подвинул к себе увесистую стопку бумаги и вынул оттуда около половины. Это были собранные вместе отчёты Малаха. Там содержались предложения по улучшению вооружения: новые винтовки, новый тип пуль… Нет, не то. В бумагах содержалось что-то этакое…