л посыльный корабль.
– А ведь глазом его и не заметить. Та-а-ак… Мягонький, поднять команду по тревоге!
Металл палубы и трапов загремел от топочущих ног.
– Корабль к бою!
С лязгом встали на место железные заслонки.
– Ваше благородие, осмелюсь доложить: не видят нас они, вот на чудотворной иконе поклянусь, что не видят.
И тут же сигнальщик, видимо опасаясь, что ему не поверят, перекрестился на висящую в углу рубки икону.
– Да верю тебе, братец, но и мы их, считай, не видим.
– Да как же нет?! Во-о-он же бурун от носа!
– Это только ты видишь. Максимушкин! Можешь различить противника?
– Никак нет, вашбродь, больно далёк он, и дождь опять же мешает.
– Ты что скажешь, Патрушев?
– Как бы видно, но палить пока не можно. Гранаты зазря пожжём.
– Раз так… – Руки командира двинули часть рычагов вперёд до упора.
Теперь в рубке явственно слышался гул движков.
Никто ни на шлюпе «Ардент» (это он шёл в виду крымского берега, несмотря на очевидные навигационные трудности), ни на «Морском драконе» не стал разбираться, кто именно первым заметил противника.
– Вашбродь, прикажите палить! Ведь достану его, чтоб мне сквозь палубу провалиться!
Одновременно с выкриком Максимушкина завиднелась неясная суета на корабле противника.
– Максимушкин, пристреливайся! Начинай с форштевня! Патрушев, жди команды!
Максимушкин стоял наводчиком, Плёсов был за комендора. Первый выстрел почему-то не попал в корабль, хотя самоприцел вывел ствол на линию. Граната грохнула, коснувшись воды перед самым носом. Бушприт атакованного корабля ощутимо дёрнулся вверх. Ответных выстрелов не было.
– Накрыл его! – заорал в азарте Максимушкин. – А хорош! Дай ещё одну, поближе к фок-мачте!
Видимо, на носу негатора не было. А может, его вообще не было на вражеском корабле. Как бы то ни было, вторая граната взорвалась не в воздухе, а при ударе о палубу, разнеся её в мелкие щепки.
Уже после боя, заворачивая на ост, Семаков подумал, что в результате трёх взрывов и большого пожара вряд ли кто мог успеть спустить шлюпки. Но всё же: если этот шлюп и вправду вёз секретный груз, что сталось с ним?
– Ваше благородие, разрешите доложить. – Это был сигнальщик Мягонький.
– Докладывай, братец.
– Как корабль этот накренился на нас, так на палубу выскочил кто-то, я чин не разглядел, и в руках у него ларец был, так он тот ларец в море бросил.
– Хороши же у тебя глаза, Мягонький! Велик ли ларец был?
– Не могу знать, ваше благородие!
– А как думаешь: ларец тяжёлый?
– Навряд, ваше благородие, он бежал быстро и его нёс… вот этак. – Сигнальщик показал, как этот неизвестный нёс ларец, прижимая его к груди. Руками Мягонький отмерил нечто длиной в английский фут.
– Ну вот, а говорил, не знаешь.
Офицеры с «Ардента» всё же спаслись. Первый взрыв сорвал шлюпку с талей; она, правда, упала в воду днищем кверху, однако её удалось поставить на киль, а воду вычерпали. Капитан и первый помощник были контужены, но их втащили в спасательное средство. Второй помощник в момент обстрела находился в своей каюте. Это его и спасло от травм. Увидев низкий силуэт, знакомый по описаниям, он вспомнил полученное накануне распоряжение, проскочил в капитанскую каюту, схватил железный ящичек и добросовестно швырнул его в волны. Глубина в этом месте составляла не менее полусотни сажен, поднять что-либо оттуда было делом решительно невозможным.
Шторм вскоре стих, и потому экипаж шлюпки ухитрился довести её до Евпатории.
Семаков решительно взял курс на Севастополь. Команде (за исключением вахтенных, понятно) разрешили отдых. Курс был проложен на удалении от берега и даже с запасом. Командир позволил себе роскошь поспать часика два. Завтра день обещал быть хлопотным: предстояло обучение команды «Херсонеса» обращению с гранатомётами.
Матросы, однако, не торопились отходить ко сну. Новички на «Морском драконе» (а они составляли как бы не большинство) возбуждённо переговаривались между собой. Опытные матросы и унтеры вставляли по ходу беседы умные и содержательные замечания.
– Эка ж его, каково огнём полыхнуло!..
– Что там огнём, а вот взрывом дало – это понимаю, у вражины запросто киль могло сломать…
– Надо ж: с одной гранаты мало что не утопили.
– А те и пальнуть-то не сподобились…
– Это что. Вот видел бы, как мы с линкором схлестнулись. Они пальнули так, что моё почтение.
– И попали?
– Было дело. Сейчас уж не увидеть, дыру в обшивке заделали важно, да и закрасили, а ещё гранатомёт ядром помяло крепко. Щит блинчиком свернуло, станина изогнулась…
– А… того… в парусину многих ли?
– Никого. Вот Семён подтвердит: с того самого времени, как ходим на нашем «Драконе», никто Богу душу не отдал. Да глянь вот… – собеседник перешёл на шёпот, – вон тот самый унтер… его осколком достало, да спасибо Марь Захарне. Она тогда здесь была, его с того света ногтями вытащила. С тех пор он в церкве кажну неделю свечку за её здравие ставит. Ну и Зубастый содействует.
– Это чем же?
– Щиты видал, пенёк дубовый? По его приказу поставили, чтоб, значит, прислугу гранатомёта сберегать. Туда же: дуром под ядра и бомбы не лезет. И на награды бумаги не ленится написать, заметь.
– Сам с удачей, выходит, да с людьми делится.
– Поди ж ты: вот дуболом-дуболомом, а правильно сказать можешь.
– А ещё чины пробивает. При нём наш Кулак из боцманматов в боцмана выбился.
– И то верно.
Глава 20
Капитан первого ранга Ергомышев напросился на учебные стрельбы, имея на то причины. Он прекрасно помнил разговор о французских броненосцах и потому хотел получить полное представление о возможностях гранатометов. Правда, этот достойный офицер не попал на лекцию Семакова и, понятное дело, не знал очень многих деталей.
В свою очередь, наводчики с «Морского дракона» давали свои пояснения. Они были примерно такими:
– Ежели дело учебное, так оно куда проще. Гранатомёт с самоприцелом, ты лишь дай ему повернуться, да руки не суй куда не надо. Разнесёт цель по досточкам. В бою не забудь ствол самую чутку кверху подвернуть, иначе граната не взорвётся. Так она стеньги снесёт, паруса порвёт, а о пожаре и вовсе молчу. Коль о мишенях, целить можно и пониже, это не беда. Но лучше так, как в бою, пусть рука привыкнет. Да следи, чтоб лотки полнёхоньки были во всякое время, не забывай подгонять подносчиков и заряжающих. Вон подходим к первой, смотри ж.
«Херсонес» и вправду уже был на расстоянии поражения от первого щита. Тут уже скомандовал Семаков:
– Максимушкин, пали первым, да не забывай не только показывать, но и рассказывать.
Все до единого офицеры отметили, как стволы гранатомёта чуть дёрнулись, поворачиваясь в сторону мишеней. Начарт пароходофрегата и сам дёрнулся, промолвив вполголоса:
– Эх, нам бы самоприцелы на орудия…
Максимушкин начал объяснять тоном, скопированным с командирского:
– Вот видишь, ствол по горизонту уже навёлся, дистанция, сказать примерно, десять кабельтовых, так что вот до сих доверни, а потом…
Кое-кто из офицеров догадался глянуть на мишень в подзорную трубу. Но именно на мишень, поэтому заметить падающую с высоты двадцати сажен гранату было практически невозможно. Видно было лишь, как чудовищной силы взрыв, сопровождаемый огненным шаром, разносит щит.
Все офицеры, за исключением членов экипажа «Морского дракона», дружно ахнули, а Ергомышев не выдержал, перекрестился и выдал мнение:
– Иисусе, да подобного удара и железная броня не выдержит.
Намёк на возможное боестолкновение с французским броненосцем был более чем прозрачен. И Семаков тут же постарался охладить впечатлительного каперанга:
– Лев Андреевич, так ведь прямое попадание. В бою на этакое везение рассчитывать нельзя. И потом: для дальнейшего поражения надлежит отключать самоприцел, он-то наводится, напоминаю, на форштевень, а надобно пройтись вдоль всей палубы. И тогда промах становится более вероятным. Да вот вам пример: в нашем втором бою нацелились мы на фрегат, ему все стеньги и фок-мачту сбили, а всё одно супостат ушёл.
Начарт не упустил случай продемонстрировать в очередной раз вздорность нрава:
– Да как же вы не добили-с?
– Гранаты кончились, Степан Леонидович.
Ячменёв вспомнил разговор о размерах боезапаса и не рискнул дискутировать дальше. Семаков же не стал уточнять, что тогда гранатомёт был один, а не два, да и гранаты другие.
Неопытность комендоров и наводчиков с «Херсонеса», разумеется, сказалась, когда самоприцел отключили. Одну мишень разбили лишь с четырёх гранат, другую – с семи. Правда, носовой гранатомёт был рассчитан на шестидеся-типятифунтовки, а кормовой бил двенадцати фунтовыми. Князь Мешков отметил, что в первом случае и прямого попадания не было, а лишь близкое накрытие. Мичман Шёберг, в свою очередь, напомнил, что более лёгкие гранаты будут запасены в большем количестве и потому рекомендованы для поражения целей меньшего размера.
– …Для небольших кораблей с менее дальнобойными орудиями – то, что надо, господа. Таким и одной гранаты может хватить. Или, к примеру, добить повреждённый корабль…
При этих словах у капитана второго ранга словно что-то щёлкнуло в голове. Он понял наконец, о чём была та ускользающая мысль.
Пирогов не мог нарадоваться на новую помощницу. Он даже стал её именовать не Дашей, а Дарьей, и его примеру последовали все, начиная от медицинского персонала и кончая больными и ранеными. Девушка не только очень быстро научилась премудростям первой помощи при ранениях и контузиях, она ухитрялась чудесным образом успокаивать пострадавших, используя всего лишь доброе слово и касание рукой.
И тут Дарья сама зашла в кабинет к Николаю Ивановичу, улучив момент, когда тот в перерыве между операциями писал письмо ученику. После наипочтительнейших приветствий она скромно потупила глазки и прошептала:
– С просьбою я.