Первой жертвой атаки должен был стать линкор «Йена». Пожар, вызванный тремя малыми гранатами, был не так уж силён, к тому же он сосредоточился вблизи фок-мачты. Командир атакованного корабля решился дать ответный залп, а не палить одиночными, но «Морской дракон» на форсаже ушёл. И в этот момент подоспел «Херсонес». Помня наставления более опытного Мешкова, начарт решился выпустить три большие гранаты прямо в область пожара. Они-то и принесли успех.
Легко понять, что там, где полыхало пламя, негатора не было и быть не могло. Вот почему первая граната из трёх дала взрыв непосредственно на палубе. В радиусе десяти метров палубный настил был полностью уничтожен, а огонь распространился на батарейную палубу. Вторая граната, будучи чуть хуже нацелена, разорвалась не по оси линкора, а чуть ближе к борту, который в обычном артиллерийском бою считался бы неподбойным[25]. Это принесло нежданный успех: громадный кусок обшивки вырвало, хотя пробоина оказалась выше ватерлинии. Прислуга не менее десяти орудий оказалась убитой на месте или тяжело контуженной. А следующая граната, также разорвавшись слишком близко к борту, нанесла смертельную рану кораблю: пробоина в борту дошла до ватерлинии. Сразу же начался неконтролируемый крен, сделавший наведение орудий крайне трудным делом.
Дружный рёв «Ура!» команды «Херсонеса» сопроводил этот ошеломительный успех. Ведь при тех четырёх орудиях, которые составляли прежнее вооружение пароходофрегата, у того было очень немного шансов (если таковые вообще существовали) против ста четырнадцати жерл «Йены».
Семаков, понятное дело, увидел успех товарища, но и опасность для него углядел: винтовая шхуна «Наполеон» ринулась на своих максимальных десяти узлах на помощь погибающему товарищу. Видимо, её командир решился прикрыть отход небоеспособного линкора.
– Уходи, Руднев, не рискуй!!! – заревел командир «Морского дракона» в переговорник.
Нельзя сказать, что командир «Херсонеса» пренебрёг приказом. Но всё же он промедлил, заворожённый зрелищем уничтоженного им – ну ладно, пускай на пару с «Морским драконом» – корабля несравнимо высшего класса.
Опытный и умелый начарт шхуны решил рискнуть и пустил ядра с запредельной дистанции, рассчитывая на рикошет от воды. Одно из них попало в цель, пробив обшивку «Херсонеса» в районе миделя. Там располагался котёл; вполне возможно, его могло вывести из строя, будь он в рабочем состоянии. Второе ядро срубило то, что осталось от грот-мачты после переделки пароходофрегата. Палубная и трюмная команды бегом кинулись исправлять повреждения. Третье и четвёртое ядра канули в воду с недолётом: «Херсонес» на восемнадцати узлах уже выходил из боя.
Однако капитан-лейтенант Руднев не пожелал оставаться в долгу. Носовой гранатомёт, конечно, не мог палить в данный момент, но кормовой находился в превосходном для стрельбы положении. И командир «Херсонеса» приказал палить, хотя дистанция была очень велика.
Успех оказался не из больших: четыре гранаты рванули на воде; взрывами, правда, повредило обшивку шхуны, но с этой течью помпы справлялись, а трюмные яростно латали щели. Все стеньги оказались сбитыми, но и это не принесло фатального ущерба, тем более что «Наполеон» шёл на силе пара. Наконец, на юте возник небольшой пожар, но палубная команда оказалась на высоте, в темпе раскатав брезентовые шланги. И всё же французский капитан счёл, что задача выполнена, и поспешил убраться чуть подальше, не желая становиться первоочередной мишенью. Не приходится сомневаться: в его решении важную роль сыграло и то обстоятельство, что «Йена» на тех парусах, которые удалось поставить на повреждённой бизань-мачте, пыталась выброситься на мель, но даже это отчаянное средство было сомнительным по действенности: очень уж сильно полыхало на носу.
Перед тем как начать атаку, Семаков посмотрел на предполагаемую цель в подзорную трубу, хотя щель в броневой заслонке сильно ограничивала возможности. План атаки сложился.
– Михал Григория, по готовности угости большими гранатами вдоль палубы сначала второго справа, потом правофлангового. А как пожар займётся, так продолжи малыми. Там некому будет тушить. – И тут же последовала команда в механизм связи: – Иван Григория, иду в атаку на двоих справа. Большие постарайся не тратить. Бей малыми от души. С богом!!!
Начарт «Морского дракона» уяснил план командира и скомандовал комендорам:
– Носовой, пали вдоль палубы! Если попадёшь тремя, так и ладно, больше пяти тратить запрещаю. Кормовой, палить после носового и только по команде. Разрешаю выпустить двенадцать, но если поразишь с десяти, я не в обиде.
После следующих четырёх атак у эскадры прикрытия всё ещё оставались два корабля прикрытия. К этому моменту Фрол Неболтай получил отскочившей щепкой в бок, но броня спасла. Сам картечник при этом лишь удивился: его всего-то сильно толкнуло. Очень скоро боеприпасы к картечнице кончились, и молодой казак нырнул в трюмный люк помогать на подаче гранат. По пути он коротко рассказал товарищам-матросам о положении дел.
Семаков решил, что пора прорываться к броненосцам.
– Иван Григорьевич, как с повреждениями и потерями?
Доклад Руднева был чёток. Состояние «Херсонеса» оставалось неплохим. Правда, имелись три пробоины, но все выше ватерлинии; трюмная команда деятельно их заделывала. Убитых не было, но шестерых матросов крепко посекло щепками. Их снесли в лазарет.
– Иван Григорьевич, иду в атаку на броненосцы. Прикрывай меня.
Вёрткий кораблик ускорился, разгоняясь до полного. Он обошёл корабли прикрытия на сравнительно небольшом расстоянии: не более десяти кабельтовых. Перед ним грохотала огнём цель: плавучая батарея «Лав».
– Михал Григория, больших гранат не жалей…
Больше Семаков ничего не успел сказать: ядро, выпущенное из ретирадного орудия, попало в заднюю стенку рубки, пробило обшивку и ударило командира в спину. Щит не подвёл, но командира ударило о штурвал. На некоторый промежуток капитан второго ранга забыл, как дышать, лёжа на полу.
Лейтенант Мешков действовал в соответствии с Морским уставом:
– Командир ранен! Принимаю командование! Боцман, двоих в рубку, раненого перенести в лазарет. Мичмана Шёберга сюда! – К этому прибавились еще некоторые фразы, уставом не предусмотренные.
Действия всех чинов отличались слаженностью. Двое матросов резво подхватили командира и понесли в трюмную выгородку медицинского назначения. Хотя тот протестовал и утверждал, что дойдёт сам, но помощники твердили: «Раненым самим ходить не можно».
Шёберг пробкой выскочил из люка, получил объяснения и стал добросовестно исполнять обязанности начарта, то есть окинул взглядом цели и мгновенно прикинул варианты обстрела.
Сам же Мешков схватился за штурвал и принялся раздавать команды:
– Вандреич, кормовым дать вдоль палубы штук с десять. Если какая взорвётся прямо на палубе – туда и бить из носового, там слабое место. Трубу надобно сбить. Если после малых гранат устоит, то пару больших гранат рядом с ней положить. Буду обходить броненосец справа, так что пяток больших гранат постарайся уложить в одно место, а там по результатам.
Мичман отдал толковые указания:
– Кормовой, десяток гранат вдоль палубы и постарайся пару рядом с трубой зафитилить.
То ли Патрушеву повезло, то ли Мешков недооценил силу малых гранат, но дымовая труба после вспышки рядом с ней медленно начала заваливаться на палубу. Оставшегося давления пара хватило броненосцу, чтобы начать разворот. Но почему-то грозные тяжёлые орудия на носу молчали. Мало того: заткнулись все бортовые. Крепость получила передышку.
Ни Мешков, ни Шёберг не знали, что вся орудийная прислуга на батарейной палубе получила контузию близкими разрывами, то же произошло с офицерским составом, находившимся за стенками рубки. Людям нужна была минута-другая, чтобы прийти в себя, но как раз этого времени у них не нашлось.
Грохнули разрывы больших гранат. Первые три лопнули на высоте семи сажен над броневой палубой точно по её оси. Четвёртая взорвалась ближе к борту. Палуба прогнулась, но всё ещё держалась. С пятой гранатой Максимушкин чуть помедлил, дабы нацелиться как можно аккуратнее на самую носовую оконечность. Взрыв произошёл непосредственно на палубе, и уж тут последствия получились более чем серьёзными. На глазах всех, кто находился на палубе «Морского дракона», два куска бортовой обшивки были вырваны: не были они рассчитаны на удар изнутри. Броневые плиты с каким-то нарочитым замедлением плюхнулись в воду.
Разумеется, российские моряки не могли видеть состояния дел за бронёй. А оно было куда как скверным для французов. Те, кто находился под верхней палубой на баке, частично погибли, частично оказались сильно контуженными. Дюймовую броню разорвало на куски, и те вмялись в батарейную палубу, убив тех из прислуги погонных орудий, кто ещё оставались в живых.
Повинуясь командам, французские матросы бросились на помощь своим раненым и контуженным товарищам, унося их в лазарет, а мёртвых – в корабельную баню. Но работа оказалась бесполезной. Все переборки, трапы и детали набора, кроме бимсов, были сделаны из дерева. К тому же на батарейной палубе присутствовал порох в большом количестве. И всё это полыхнуло под действием огненного шара.
Повреждения броненосца заметили и в Кинбурнской крепости.
– Братцы, а ведь бьют басурмана!
– Видал? Нет, ты видал огненные бонбы?! Эка ведь силища!
– Горит он, окаянный, пламенем горит!
– Да у него борт вырвало!
– Не весь, кусок лишь.
– А ну, братцы, целься по тому месту, где брони не осталось!
Шесть орудий грянули не особо дружным залпом. Разумеется, попали не все, но два ядра одно за другим ударили по дыре в корпусе. Защитники крепости этого не знали, но оба почти не принесли повреждений. Первое перевернуло и без того небоеспособное орудие, а второе наполовину перебило шпангоут. Но моральное воздействие от попаданий трудно было переоценить. Крепость наконец-то дала сдачи.