Ответ был сух, как полуденный воздух в пустыне:
– Господин мичман, напоминаю вам, что Российская империя находится в состоянии войны с Британией. Сейчас у нас всего лишь перемирие. Мало того, британцев предупредили, что попытку сблизиться на дистанцию менее трёх навигационных миль мы встречаем артиллерийской пальбой. – Командир «Морского дракона» бросил взгляд на притихших офицеров и продолжил уже более мягко: – Будь мы одни, ушли бы без труда, тем только и оставалось бы, что кильватерный след целовать. Но за нами «Херсонес», а на нём его императорское высочество. Николай Михайлович, ставлю боевую задачу: отпугнуть. Пяти гранат для того, что на норд-весте ближе всех, хватит. Но корабль пострадать не должен.
Начарт хотел спросить, уверен ли командир, что умения комендора Максимушкина хватит, но задавил это желание. Вместо этого он вспомнил лекции Семакова и принялся командовать:
– Носовой, товсь! Палить по команде. Гранаты класть перед форштевнем ближайшего к нам. Но не более пяти штук и не ближе, чем десять сажен!
Тем временем первый помощник изучал идущих навстречу в подзорную трубу. Результат наблюдения был изложен нарочито занудным тоном – мичман всеми силами старался не показать волнения.
– Ближе всех «Валчур», шестипушечный, восьмидюймовые орудия. До остальных далеко, названий не различить.
– Пора, Николай Михайлович.
– Слушаюсь. Носовой, пять гранат положить перед носом англичанина. Пали!!!
Максимушкин, не зная, чего можно ожидать от незнакомого офицера, выполнил приказ буквально. Первая граната вздыбила воду фонтаном за пятьдесят сажен от носа «Валчура». С интервалом не более семи секунд появились ещё четыре гигантских фонтана. Секунды через три по ушам ударил гром.
– Передовой ворочает на вест! – возгласил козлетоном Мягонький. – Через минуту последовало уточнение: – Все отворачивают!
Командир принялся раздавать указания:
– Спустить сигнал «Ваш курс ведёт к опасности». Поднять сигнал «Желаю счастливого плавания». Отбой боевой тревоги. Гранаты убрать в трюм на этажерки. – Последняя команда была больше предназначена старшему артиллеристу. Матросы и без того знали порядок.
Флажный сигнал был оставлен англичанами без ответа. На французском корабле появился сигнал «Благодарю».
Через считаные часы русские корабли повернули на ост. Их ждало Немецкое море. Конечно, капитан-лейтенант Руднев озаботился «Гладкой водой» ради высокопоставленного пассажира, хотя эти воды славились неприятной болтанкой даже для опытных моряков.
Как раз в это время цесаревич снова появился в рубке, улучив момент, когда на вахте находился командир. Увидев пассажира, Руднев задал вопрос:
– Какое-то дело ко мне, Александр Николаевич?
– Угадали, Иван Григорьевич. В нашем разговоре по механизму связи Владимир Николаевич заметил, что гранатомёты не могут производить холостые выстрелы. Точнее, они не могут безвредно салютовать громом, как это делают обычные орудия.
Капитан-лейтенант постарался не выдать настороженность:
Именно так. Не могут.
Тогда у меня будет вот какая просьба…
Разумеется, русские корабли встречали в штеттинском порту должным образом. Возможно, на теплоту приёма оказали влияние новости с Чёрного моря. Отдать Прусскому королевству должное: морское министерство в нём существовало. Куда хуже обстояло дело с кораблями. Недавняя война с Данией показала всем заинтересованным сторонам: прусский военно-морской флот являл собой жалкое зрелище в сравнении с датским. По этой причине всё приветствие было сосредоточено на пирсе. Оно включало в себя оркестр, почётный караул, салютную артиллерию и делегацию встречающих от Прусского королевства (в том числе брата короля) и от дипломатов иных стран. Там же толпилась свита наследника российского престола, прибывшая сухим путём. Надо также отметить наличие на причале господ, не поленившихся пуститься в дорогу от Берлина до Штеттина исключительно из чистого любопытства. Но концерт пошёл не в соответствии с партитурой.
Береговая артиллерия рявкнула холостым салютом.
Ответ был неадекватным. Носовая пушечка неприлично малого калибра повернулась, нацеливаясь на пустое водное пространство. А потом без малейших следов дыма на водной глади один за другим вздыбились водяные столбы высотой с мачту линейного корабля. Артиллерийские офицеры (а таковые среди толпы нашлись) автоматически начали считать. Всего вышел двадцать один выстрел. Но особенно военных зрителей (из числа понимающих) потрясли не столько мощь разрывов, сколько невероятная скорострельность. Правда, время засечь никто не догадался. Оценки варьировали от шести до двенадцати выстрелов в минуту. С некоторой задержкой по ушам встречающих ударил чудовищный грохот.
Совершив умственное усилие, члены дипломатического корпуса осознали, что это был салют наций, положенный по протоколу.
Миновав почётный караул и лучезарно улыбнувшись, наследник российского престола обратился к брату прусского короля и наследнику престола, будущему королю Вильгельму I:
– Приношу самые искренние извинения за техническое несовершенство орудий на этих кораблях. Увы, наша артиллерия абсолютно не способна стрелять холостыми зарядами.
Сказано было настолько громко, что услышали все, кому хотелось услышать, а также те, кому до крайней степени не хотелось слышать ничего подобного.
Наступил момент отбытия. Собственно, всё уже было собрано и подготовлено. Малах нанял четыре подводы, которые должны были доставить путешественников с багажом к порталу. Разумеется, после разгрузки возчиков предполагалось отпустить подобру-поздорову.
С медицинским персоналом Мариэла простилась заранее. На этой церемонии Пирогов произнёс короткую речь, в которой восхвалил профессиональное искусство Марьи Захаровны, а Даша несколько раз промокнула глаза уголком косынки.
На церемонии прощания с флотскими прибыли, естественно, Мешков и Шёберг. Мало того, её почтил присутствием сам Нахимов. Все отметили, что дольше всех Павел Степанович прощался с госпожой доктором. На его комплименты врачебному искусству Мариэла ответила встречным:
– Павел Степанович, это вы моя гордость. Уникальный случай, поверьте, никогда не слыхала о подобном. Если наставница позволит, включу описание… я хотела сказать, историю вашей болезни в диссертацию.
– Воля ваша, но я предпочёл бы не попадать в медицинские учёные труды в качестве примера-с. Уж лучше в учебники по морской тактике, – неуклюже отшутился адмирал.
Офицеры распростились с иномирцами самым дружеским образом. Князь вручил Мариэле записную книжку в сафьяновом переплёте вкупе с золочёным карандашиком со словами:
– Если вам, Мариэла Захаровна, что-то записать по лечебной части…
Казаку же достались дружеские объятия и пожелания успеха в учёбе и радости в семейной жизни. Шёберг от избытка чувств даже выдал нечто не вполне соответствующее тонкой дипломатии:
– Ежели что, так мы, Малах Надирович, уж попросим вас со товарищи к нам. – Впрочем, лейтенант тут же сообразил, что сказал нечто идущее вразрез с политикой Маэры, и неловко поправился: – Я имел в виду не то, чтоб воевать, а в качестве советников.
За два дня до отъезда в Маэру переслали всё, что могло пролезть в малый портал, за исключением котят. Накануне из Маэры пришло ещё одно подтверждение: по последним уточнённым расчётам, гарантировались два портала длительностью по пять минут каждый. Один вёл с Земли в мир «Т» (промежуточную остановку), второй – уже на Маэру.
Таррот выделил время для прощания с Костей Киприановым. Если быть точным, он использовал для этого последнее занятие. Напутствие не было длинным:
– Прощай, ученик из людей. Желаю тебе прославиться среди тех, с кем придётся трудиться. Дела твои должны быть таковы, чтобы наставник тобой гордился.
Костя твёрдо знал, что морякам плакать не положено. А так как именно эту карьеру он для себя предполагал, то постарался сделать так, чтобы слёзы не выкатились из глаз. Вслух было сказано:
– Прощевайте, наставник. Не подведу, не извольте беспокоиться. – И всё же мальчишка не удержался от вопроса: – Господин Таррот, а в наших краях вы ещё будете?
Медночешуйчатый улыбнулся своей обычной улыбкой. На взгляд любого постороннего человека она выглядела устрашающе, но ученик уже привык к мимике наставника.
– На этот вопрос, полагаю, и сам Пятнистый дракон не сумел бы дать ответа. Но надежды не теряй. И я с ней не расстаюсь.
В день отбытия больше всех волновался Неболтай, чувствуя ответственность за молодую жену, хотя он не имел ни малейшего отношения к транспортной операции и, само собой, никак не мог на неё повлиять. Мариэла улучила момент и еле слышно шепнула:
– Всё будет хорошо.
Слова помогли очень мало.
Наименее взволнованным был унтер Синяков. Богатый опыт подсказывал, что налицо как раз тот случай, когда начальство знает, что делает. Чуть удивила почти неслышная возня в корзинке, которую несла госпожа доктор. Мариэла глянула на унтера и коротко объяснила:
– Это мы с собой котят везём. Они спят, во сне вертятся. Мы их тут купили. У нас таких зверьков нет.
Мысленно Синяков удивился ещё больше, ибо представить себе не мог местности, где не знают обыкновеннейших кошек. Вслух же он спросил:
– И много отдали?
– По рублю за каждого.
Вот тут унтер весьма поразился. Цена, конечно, была несуразно высокой, но только на первый взгляд. Нижний чин быстро сообразил, что коль скоро товар отсутствует на рынке, то цену можно задрать аж до небес.
Малах достал из наплечной сумки свои громадные по земным меркам часы:
– Нам пора.
Багаж был аккуратно уложен на подводы. И начался недолгий, но дальний путь.
Ветер на мысе Херсонес был сильным и довольно неприятным. Возчики, поругивая холодную погоду, сноровисто выгрузили вещи немцев.
– Отсюда нас заберут, – небрежно заметил Малах, передавая обусловленную плату.
Подводы без всякой спешки начала разворачиваться в обратную дорогу, а путешественники сделали вид, что тщательно осматривают кладь.