В 1992 г. в Москве в малоизвестном журнале «Кентавр» (который незадолго до этого был создан и вскоре «приказал долго жить») была опубликована моя небольшая статья — воспоминания о встречах с Цзян Цин, когда она находилась на лечении в Советском Союзе[1]. Статья была написана, можно сказать, «залпом», за одну неделю (торопил редактор) и нужно было уложиться в отведённый объём. В нынешней публикации я сохраняю эту статью, оставшуюся фактически неизвестной российскому читателю, в полном объёме, внеся лишь некоторые уточнения и дополнения.
В Пекине мне говорили, что эта статья была опубликована в переводе на китайский в одном из журналов, редакция которого не обращалась ко мне за согласием на публикацию её в Китае. У меня не было бы возражений против этого. Вопрос лишь в этике отношения к автору. Также редакция этого китайского журнала не прислала мне номер, в котором статья увидела свет. Поэтому не могу судить, насколько качественно был сделан её перевод и точно передана тональность воспоминаний.
Оговорюсь снова, что это не дневниковые записи, а воспоминания об отдельных эпизодах, оставшихся в памяти с тех времён, и впечатления от некоторых поступков и высказываний Цзян Цин. Кроме того, пишу так, как это было. И, наконец, я не привожу биографические данные Цзян Цин[2]. Иначе это были бы не воспоминания.
Цзян Цин приезжала в Москву на лечение трижды — в 1949, в 1952—1953 гг. и в 1957 г. Кроме того в 1955 г. с кратким визитом (в сентябре) она прилетала в Четвёртое главное управление Минздрава СССР на консультацию. Р. Ш. Кудашев, её переводчик в больнице в тот её приезд, в своих воспоминаниях сообщает, что Цзян Цин пробыла в Москве неделю и улетела в Пекин. Он же пишет, что они с начальником Четвёртого главного управления Минздрава СССР встречали её на военном аэродроме.
В первый свой приезд Цзян Цин провела в Советском Союзе шесть месяцев, во второй — около десяти. Всё это время в силу служебных обязанностей я общалась с ней регулярно, а точнее — почти ежедневно.
Итак, конец мая 1949 г. Я проводила свой отпуск в доме отдыха «Пушкино», в Подмосковье. Не прошло и недели, как за мной приехал один из сотрудников Отдела внешней политики ЦК КПСС, где я работала. Отыскав меня и едва поздоровавшись, он сказал:
— Хватит, Настя, отдыхать! Собирай чемодан. Завтра кто-то прилетает из Китая. Мне поручено привезти тебя в Москву. Начальство объяснит, в чём дело.
Подъезжая к Москве, я сказала своему спутнику:
— Сначала мы заедем ко мне домой, я брошу чемодан, и сразу поедем в Отдел.
— Нет уж,— отрезал он,— сначала я «передам» тебя с рук на руки руководству Отдела, а потом делай всё, что твоей душе угодно.
Явилась я прежде всего к своему непосредственному начальнику, заведующему сектором Китая, Монголии, Кореи и Японии Евгению Фёдоровичу Ковалёву, который до работы в Отделе ЦК КПСС находился на дипломатической службе в Посольстве СССР — вначале в Нанкине, а во время войны сопротивления Японии — в Чунцине, позже стал одним из крупных учёных-китаеведов. Он сообщил, что в Москву прибывает на лечение супруга Мао Цзэдуна — Цзян Цин, и руководство Отдела поручает мне работать с ней. При этом он добавил, что более подробно о круге моих обязанностей в связи с этим поручением расскажет зав. отделом В. Г. Григорьян.
Я тут же направилась к В. Г. Григорьяну. Он объяснил мне, что Цзян Цин прибывает нелегально (в Советском Союзе она находилась под именем Марианны Юсуповой), подчеркнул, что руководство оказывает мне большое доверие и что я не должна делиться, с кем буду работать, кроме тех, кому это знать необходимо. Он также очертил примерный круг моих обязанностей, добавив, что мне следует делать всё возможное, чтобы гостья чувствовала себя в Москве как дома и была довольна лечением, отдыхом и атмосферой пребывания в нашей стране. («Ничего себе,— подумала я,— небольшое задание».) От всякой другой работы на это время я освобождалась.
Тогда мне было 25 лет, прошёл лишь год, как я работала в упомянутом Отделе младшим референтом по Китаю. Должно быть, по молодости и неопытности меня это поручение нимало не смутило.
В связи с пребыванием Цзян Цин в нашей стране для её обслуживания были задействованы различные службы — медицинская, безопасности, хозяйственно-снабженческая. И это было понятно: Цзян Цин — жена Мао Цзэдуна. Под руководством КПК (во главе которой он стоял) народная революция в самой населённой стране планеты шла к победе, к освобождению китайского народа от национального и социального гнёта.
Ко времени прибытия самолёта представители руководства Отдела (а с ними и я) были уже в аэропорту «Внуково». Цзян Цин была очень слаба. Из самолёта её вынесли на носилках. Вместе с Цзян Цин приехала их с Мао Цзэдуном дочка Ли На (в литературе существует другое написание её имени — Ли Нэ, какое дал ей Мао Цзэдун[3], девочка, как мне казалось, лет девяти, и Чэнь Чжэньжэнь, в обязанности которой входило заниматься Ли На в качестве няни, вернее всё время быть при ней, поскольку Цзян Цин была больна. После кратких приветствий в сопровождении врача и медсестры Цзян Цин увезли на один из подмосковных государственных особняков для зарубежных гостей высокого ранга в Заречье. Учитывая состояние больной, встречавшие её, попрощавшись, сразу уехали. Остались лишь врач, сопровождавший её из Китая, возможно, это был Мельников, медсестра да я. Тут-то я впервые испытала чувство волнения: как всё сложится в непривычной для меня работе?
С первых дней пребывания в отведённом Цзян Цин особняке она попросила, чтобы температура воздуха в помещении была 22—23 °C, к чему она привыкла дома. Её пожелание было исполнено. Такая температура всё время и поддерживалась.
Коротко скажу о внешнем облике Цзян Цин. 1914 года рождения. Следовательно, в 1949 г. ей было 35 лет. К этому времени она уже 10 лет была женой и некоторое время личным секретарём Мао Цзэдуна. Выглядела всегда элегантно благодаря изящной фигуре, умению носить одежду (она одинаково привлекательно выглядела как в брючной паре, так и в платье, которое надевала только в жаркие дни да во время приёма гостей и выездов) и отработанной манере поведения. У неё были живые чёрные глаза миндалевидной формы, правильные черты лица со слегка выдающимися вперёд зубами. Гладко зачёсанные назад блестящие чёрные волосы с тугим узлом сзади. Тонкие кисти рук. Рост 164 см. При хорошем расположении духа она заразительно, весело смеялась.
Цзян Цин, по моим наблюдениям, обладала цепкой памятью. Она всё, что называется, хватала на лету и видно, запоминала навсегда. Была осведомлена о положении в международном коммунистическом движении, знала по памяти имена руководящих деятелей многих коммунистических и рабочих партий мира, неплохо ориентировалась в вопросах о положении в странах народной демократии Восточной Европы и, конечно, о развитии событий в Китае. Словом, Цзян Цин, будучи личным секретарём Мао Цзэдуна, «варилась» в широком потоке информации, которая ложилась на его стол, и небезуспешно запоминала то, что ей казалось интересным и полезным.
Обращала на себя внимание её манера общаться с людьми разного социального положения. Я не переставала удивляться её умению перевоплощаться в беседах с навещавшими её людьми разного должностного положения. Я видела, как она меняет тональность, линию беседы. И не было случая, чтобы произошёл какой-либо прокол. Она как-то точно «угадывала», с кем и как следует себя вести. Думаю, здесь помогала ей и школа шанхайской киноактрисы в прошлом.
В связи с этим вспоминается один забавный случай. Приезжаю однажды к Цзян Цин в санаторий «Барвиха». Ко мне со слезами на глазах подошла Чэнь Чжэньжэнь и пожаловалась на Цзян Цин, что та несправедливо поступила. Мол, председатель Мао учит, чтобы мы не боялись критиковать друг друга. А вот она, няня (позже я узнала, что она была женой одного из министров КНР), покритиковала Цзян Цин, а та её отругала. В качестве арбитра мне здесь выступать было негоже. Я просто выслушала её и постаралась успокоить, как могла. Вдруг в комнату вошла Цзян Цин. Она была абсолютно спокойна. Подошла к няне и стала разговаривать с ней, как с ребёнком: «Как учит председатель Мао?..» и т. д. Весь тон разговора был таков, будто она общается с несмышлёнышем.
Вспомнив этот эпизод, я подумала о том, как Цзян Цин способна была дурить головы юным хунвэйбинам, выступая перед ними во время «культурной революции» (1966—1976 гг.), называя их «маленькими генералами», наигранно задушевным тоном вливая яд в их души.
Цзян Цин была достаточно начитана. Хорошо знакома с русской классической и советской литературой, французской классикой, английской и американской литературой, всё в переводах на китайский язык. Иностранными языками не владела. Сомневаюсь, чтобы она сколько-нибудь прилично была знакома с китайским классическим языком вэньянем, поскольку, как мне казалось, она не очень понимала стихи Мао Цзэдуна, которые он писал ей на вэньяне и иногда присылал в письмах жене.
С первых же дней по прибытии Цзян Цин в Заречье мы почти ежедневно встречались с нею. В наших отношениях не было никакой натянутости или напряжения. Гостья знала, что через меня идёт «наверх» информация о состоянии её здоровья (подробная информация по этому вопросу регулярно поступала и из лечсанупра Кремля), ходе лечения, её настроениях, просьбах и пожеланиях, которые выполнялись, безусловно, с привлечением различных служб. В разговорах с Цзян Цин я называла её товарищ Цзян Цин, а она меня — Насыцзя (Настя).
Беседы были самые разные — о ходе революции в Китае, о трудностях, переживаемых китайским народом, о послевоенном строительстве в нашей стране, о литературе, о новых и любимых ею довоенных и военных лет советских фильмах. И, конечно, о недугах, которыми она страдала, и просто на всякие бытовые темы.
Не могу не сказать, что до работы с Цзян Цин у меня фактически не было практики разговорного китайского языка. Китайское отделение Московского института востоковедения я окончила за два года до того и специализировалась не как лингвист, а как историк. К счастью, Цзян Цин говорила на чистом пекинском диалекте. Но поскольку круг вопросов бесед был