Пользуясь отсутствием туристов, я люблю подолгу сидеть в опустелой церкви Фрари и разглядывать картину Тициана «Вознесение Девы Марии». Также мне нравится гулять вокруг Дворца дожей и останавливаться у скульптуры церемонно приобнявших друг друга тетрархов, смиренных и благонравных. Я всегда найду время и для таинственной «Бури» Джорджоне, выставленной в Галерее Академии. Однажды зимой, когда стояла солнечная погода, мы с подругой переправились на пароме на остров Торчелло, а потом повторили это же путешествие в серый и промозглый день. На этом острове, расположенном в венецианской лагуне, едва ли теперь найдутся интересные для посещения места, за исключением великолепного собора, в котором сочетаются готический и византийский стили. Одну из его стен украшают созданные в седьмом веке мозаичные композиции с библейскими сюжетами, а над алтарем выложено завораживающее изображение Богоматери на золотом фоне. Когда мы из любопытства зашли за алтарь, то оказались по щиколотку в воде, но, к счастью, ноги мы не промочили. Зимой рестораны на маленьких островах закрыты, и бары на паромах тоже, но благодарным путешественникам настроение испортить невозможно, а об остальных беспокоиться не стоит.
Моя Венеция — это не только произведения искусства, но и узенькие calles[19], в которых гуляет холодный ветер, и безмятежные, порой усеянные опавшими листьями площади. Именно там находятся места, где я чувствую себя уютнее всего, и одно из них — это магазин мужских шляп, укромно расположившийся в квадратном домике неподалеку от церкви Пресвятой Девы Марии Прекрасной. Витрины и полки магазина забиты головными уборами на любой вкус: там есть и соломенные шляпы, и фетровые, и черные велюровые, и широкополые ковбойские, и охотничьи, и береты, как у английских моряков, и шляпы для похорон.
Венецианские похороны поражают великолепием. По городским каналам торжественно плывут баркасы с позолоченными бортами, а резные гробы, которые заказывают богатые венецианцы, выглядят куда эффектнее, чем простые сосновые, в которых хоронили двух последних пап в соборе Святого Петра. Что бы ни делал Ватикан, Венеция будет провожать умерших с размахом. Местная служба Скорой помощи тоже весьма занятна: если состояние больного позволяет, его несут к лодке в чем-то наподобие паланкина.
В Венеции легко заблудиться, и со мной это случалось не раз. Часто, разыскивая дорогу домой, я натыкалась на высокие голые стены, подобные той, что изображена в «Письмах Асперна» Генри Джеймса:
Второе соображение, которое у меня возникло, связано было с высокой голой стеной, огораживавшей небольшой участок около дома. Я назвал ее голой, но она порадовала бы глаз художника пестротой пятен, образованных слезшей побелкой, заделанными трещинами, оголившимся кирпичом, бурым от времени, а над нею торчали верхушки чахлых деревьев и остатки полусгнившего трельяжа. Видимо, при доме был сад…[20].
Мне особенно нравится слово «видимо». Действительно, в Венеции за высокой голой стеной может скрываться что угодно, и мы никогда не узнаем, верны наши догадки или нет.
Мосты через боковые каналы Венеции я могу разглядывать часами. Иной раз встречаются целые группы мостов, возведенных рядом без какой-либо видимой причины и от этого еще более завораживающих.
По правде сказать, я никогда не переставала удивляться тому, что невинная красота и неземная акустика этого города возникли благодаря торговле. Кто-то сказал, что культура следует за золотом, и, глядя на Венецию, сомневаться в этом не приходится. Образ жизни венецианского богача недоступен для современного человека: будь вы хозяином дворца, вам пришлось бы держать прислугу, заботиться об отделке стен и с утра до вечера отдавать распоряжения, чтобы починили лодку, покрасили сваи и почистили хрустальные канделябры. Должно быть, нет ничего кошмарнее, чем владеть венецианским дворцом. Некоторые занимаются этим до сих пор.
Хотя мне много где довелось побывать, первую поездку в Венецию я совершила совсем недавно, в 1975 году. Я долго откладывала ее, дожидаясь особого повода. В моей жизни было немало волнующих и романтических моментов, но они ни разу не совпадали с возможностью отправиться в Венецию, поэтому однажды зимой я решила поехать туда просто так. Венеция сама стала особым поводом, ибо смысл послания заключается в форме его выражения.
«Нью-Йорк таймс». 25 октября 1981 г.
Мюриэл СпаркЖизнь с культурой[21]Перевод Светланы Арестовой
Для писателя, который стремится стать настоящим художником слова, нет ничего приятнее, чем получить признание людей, чье мнение ценят и уважают все вокруг. Сегодня в моей жизни настал как раз такой счастливый момент, и за это я благодарю директоров Рокфордского института и Фонда Ингерсолл. Также я благодарю всех присутствующих за оказанную поддержку.
Сегодняшний вечер доставляет мне особое удовольствие. В последний раз сходную по значимости награду мне присуждали в Италии много лет назад. Я расскажу вам, что тогда произошло. Музыкальная радиопостановка одного из моих романов завоевала «При Италия», и вместе с автором сценария и композитором мы проделали путь из Лондона в Верону, где должно было состояться вручение наград. Церемония проходила в великолепном замке, а среди гостей были именитые веронцы и представители международного сообщества литераторов и деятелей искусства. Публика прибыла в парадном облачении. По окончании церемонии был запланирован банкет в нашу честь.
После вручения наград все разошлись, а мы втроем, удивленно переглядываясь, остались стоять в пустом зале. Один за другим гасли светильники, затем появился охранник и попросил нас уйти. Мы поняли, что организаторы банкета напрочь забыли о нас, и отправились ужинать в ресторан, проведя остаток вечера очень весело. Приглашения доставили в наши гостиницы лишь на следующее утро. Было очевидно, что произошло недоразумение, но самое удивительное заключалось в том, что нас, почетных гостей, так и не хватились — ни в тот вечер, ни впоследствии.
На этот раз я здесь. Точнее — я говорю это с гордостью и облегчением — мы оба здесь[22].
Как лауреат премии, названной в честь T. С. Элиота и направленной — с подачи Рокфордского института — на утверждение нравственной целостности на основе важнейших идей западной культуры, я решила обратиться к трудам самого Элиота, в которых рассматриваются нравственные и социальные вопросы. Меня особенно интересовали «Заметки к определению понятия „культура“», впервые опубликованные в 1948 году. Как странно было возвращаться к его творчеству после почти сорокалетнего перерыва! Его суждения не потеряли ни значимости, ни злободневности, и от этого мне стало не по себе. Элиот был пророком. Все, что он писал об упадке западной культуры в 1948 году, верно и по сей день. Более того, сейчас описываемые им проблемы стоят еще острее, чем прежде.
Под культурой Элиот подразумевал не только искусство, музыку и литературу, но и все, что мы делаем как сообщество, наши нравы и обычаи, значимые для нас события. Он описывал культуру как «образ жизни определенной группы людей, совместно проживающих в одном месте»[23]. По его мнению, культура — это не набор компонентов, а образ жизни; это результат развития всех возможных видов деятельности на земле. Элиот утверждал, что культура является порождением религии. Можно с этим спорить, но нельзя отрицать, что в современной культуре присутствует весомая духовная составляющая. Элиот писал: «Культура — это то, что должно произрастать естественным образом; нельзя сконструировать дерево, можно только посадить его, ухаживать за ним, ждать, пока оно со временем окрепнет»[24].
И все же по прошествии более сорока лет элиотовскую формулу культуры в цивилизованном обществе нельзя назвать не только осуществимой, но даже приемлемой. Его утопия предполагает существование духовной элиты, аристократии вкуса, манер, нравственности и учености. Однако сегодня ни один здравомыслящий и образованный человек, который по-настоящему любит жизнь, не станет придерживаться подобных взглядов. Элиот блестяще анализирует проблему ухудшения этических и эстетических стандартов в современном ему обществе, но в наше время предложенный им выход не выдерживает критики.
Ныне покойный Дуайт Макдональд — Элиот очень ценил работы этого американского критика на тему массовой культуры — также писал о снижении культурных стандартов. В книге «Не по-американски»[25], вышедшей в 1962 году, Макдональд в равной степени неодобрительно относился к тому, что называл масскультом и мидкультом[26]. Он считал, что Голливуд губительно воздействует на нашу духовную жизнь, а популярная литература и телевидение разрушают целостность того, что он именовал высокой культурой. Макдональд предложил такое решение проблемы, которое сам Элиот допускал в качестве альтернативы. «Мы обнаружили, что массовая аудитория разделяема, — писал Макдональд, — и чем раздробленнее она будет, тем лучше. Даже телевидение, самое бездумное и шаблонное воплощение масскульта (за исключением кинохроники), значительно выиграло бы от этой раздробленности».
В конце концов Дуайт Макдональд отказался видеть в массах что-либо кроме абстракции. В поддержку своей позиции он цитировал Кьеркегора, не принимавшего «публику» как часть конкретной действительности. Наша культурная деятельность, наши послания направлены определенным группам людей. Макдональд предполагал, что, возможно, однажды «новая аудитория высокой культуры осознает свое существование и, сплотившись, потребует более в