Действие всего остального, запечатленного на фото Линнея Трайпа, происходит в южной и западной части полуострова Индостан, а также в Бирме. Собственно, выставка об этом — о том, как за несколько лет Трайп со специально выписанным из Европы аппаратом проехал тысячи миль, пытаясь показать современникам — и, что еще важнее, британским властям, — что такое Индия. Снимки исключительно интересные, ибо патина времени и общее несовершенство фотографа и его оборудования производят удивительный эффект. Перед нами пустая, заброшенная, страшно бедная и унылая страна. Никаких сокровищ Акры, никаких князей с их пестрыми дворами, ничего. Как можно было увидеть — даже тогда! — в перенаселенной стране пустыню? Загадка.
И вот здесь мы переходим к политическому мессиджу выставки в V&A. Линней Трайп снимал то, что хотел снимать, — в отличие от посетителей выставки Александра Маккуина, которые хотят видеть именно то, что им предлагают. Вопрос в том, какую именно Индию собирался показать Трайп британской администрации и британской публике времен до раджа.
Объект колониальной эксплуатации Индии и прилегающих территорий до сипайского восстания 1857 годы — территория. Не люди — они подданные местных правителей, которые, в свою очередь, так или иначе зависят от Ост-Индской компании, и — еще более опосредованно — от британского государства. Здесь связи подчинения, власти — сложные, запутанные и всякий раз иные. Британское господство выражено в данном случае, скорее, в контроле над проведенными ими внешними границами своей власти, внутри которых разыгрываются драмы времен еще доклассического колониализма. Границы очерчивают территорию. На территории стоят города, текут реки, высятся горы, в недрах ее похоронены памятники старины, впрочем, многие из них до сих пор высятся над землей. Вот все это Линней Трайп и снимает.
Затем приходит совсем иное время. Жители Индостана становятся подданными императрицы Индии, по совместительству — британской королевы Виктории. Внутренняя сложность и запутанность этнических, социальных, кастовых, религиозных и прочих отношений осталась — но теперь уже британские власти отвечают за то, что в XX веке назвали социальной инженерией. И в каком-то смысле они преуспели, запретив, к примеру, совсем уже невозможные местные традиции, вроде ритуала добровольного самосожжения вдов. То есть Британия занялась модернизацией экономической, социальной и даже культурной жизни Индостана, создав Индию как единицу, как субъект политики и истории. Оттого официальные фотографы после 1857 года принимаются за грандиозный проект под названием «Народ Индии: серия фотографических иллюстраций, с сопроводительным описанием рас и племен Индостана», а любитель безлюдных пейзажей и старинных монументов Линней Трайп отправлен в отставку.
После похода в V&A я вышел на улицу, битком забитую туристами, и попытался погулять, благо погода была хорошая. Но гулять в районе Найтсбридж и в окрестностях Гайд-парка практически невозможно — не только из-за развеселых итальянских, китайских и немецких тинейджеров с селфи-стиками наперевес. В этих районах просто нечего делать. Здесь живут миллионеры и миллиардеры — саудовские принцы и постсоветские мини- и оли-гархи. Они превратили Найтсбридж, Кенсингтон и отчасти Челси если не в гетто для богатых, то уж точно в кладбище некогда живой жизни. Здесь ни в кофейне не посидеть, ни в угловой магазин не заглянуть за банкой скверного пива или ямайского имбирного лимонада, ни в книжную лавку. Одни бутики, эти большие просвечивающие насквозь кабинки для консюмеристской мастурбации толстосумов. И, главное, здесь почти нет дешевых забегаловок, турецких, английских, итальянских. Никаких. И, конечно же, нет столовок с индийской едой. И я сел на метро, сделал одну пересадку, вышел у вокзала на Ливерпуль-стрит, свернул с Бишопсгейт и оказался на Брик-лейн, еще совсем недавно почти стопроцентно населенной бангладешцами и бенгальцами. Потом к ним подселилась модная молодежь, а чуть позже — некоторые, самые развеселые, банковские клерки из Сити. Плюс французы, которые отчего-то полюбили этот район — не оттого ли, что в XVIII веке здесь жили гугеноты, сбежавшие от Короля-Солнца? Так или иначе, потомков бывших подданных раджа здесь до сих пор очень много — и они угощают пришельца карри, виндалу, кóрмой, самосами, баджи, паппадамом, райтой и прочей острой вкуснятиной. Конечно, я знаю, что недалеко отсюда, в районе Уайтчепел, индийская еда еще круче и еще дешевле, но идти туда после утомительной поездки в V&A уже было лень.
Выйдя из столовки, огнедыша пряностями, я решил прогуляться по Брик-лейн. Да, на Брик-лейн радж продолжается, а вот Линнею Трайпу делать нечего. Если идея Британской Индии и жива еще, то здесь — среди людей, а не пейзажей и развалин. Люди, уже несколько поколений перебирающиеся в Британию с территории бывшего раджа, создают здесь свой Радж, наоборотный. Не они колонизированы, а они колонизируют. Не Британская Индия, а Индийская Британия. Все существующее прекрасно, ибо разумно. Все существующее разумно, ибо логично. Британцы, которые высаживались на индийское побережье триста лет назад, в ХХ столетии привезли назад индийцев, которые высадились на британское побережье. Те, кого Линней Трайп не видел в объективе, ходят по улицам метрополии — и в ус себе не дуют. Оттого на его выставке пусто. Но Трайп умел проигрывать — вспомним, как он провел сорок лет жизни после отставки с должности официального фотографа. Так что никаких обид. Все существующее разумно.
Чарлз Джордж Гордон был профессиональным военным и администратором, причем весьма специальной разновидности — профессиональным колониальным военным и колониальным администратором. В молодости он участвовал в Крымской войне, в которой выказал себя отличным специалистом и солдатом — за что был награжден и получил повышение. После Парижского мира Гордон в составе специальной миссии проводил новые границы между Российской и Османской империями. В 1860 году он завербовался на службу в Китай, где восставшие тайпины угрожали правящей маньчжурской династии Цин, иностранным торговым и религиозным миссиям — да и просто истребляли иностранцев. Гордон в составе крошечных международных сил действовал под командованием американцев, но в конце концов встал во главе отряда, который китайцы назвали Всепобеждающей армией. В начале 1870-х он провел некоторое время на Дунае, инспектировал британские военные кладбища в Крыму, после чего оказался в Стамбуле, где ему предложили поступить на службу к египетскому хедиву. Гордон согласился и в 1874 году, став полковником египетской армии, отправился замирять и покорять земли на юг от Египта — территорию нынешнего Судана. Отметим, что формально независимый Египет находился под контролем Британской империи — и все, что Чарлз Джордж Гордон предпринимал в Судане, было частью большой колониальной игры времен королевы Виктории. Так вот, в Судане Гордон добился больших успехов — восстановил мир, подавил мятежи, приложил огромные усилия, чтобы покончить со здешней работорговлей. Гордон был глубоко верующим евангельским христианином, и сама идея превращения человека в раба отвращала его. Убить — другое дело, особенно в бою. Впрочем, и здесь не все так просто. Гордон верил в переселение душ, во второй половине 1870-х он писал: «Эта жизнь есть только одна в серии жизней, в которых наша переселяющаяся часть живет. Я почти не сомневаюсь в нашем предыдущем существовании; и в прошлом наше пресуществование было воплощено. Соответственно, я верю и в наше будущее воплощение, и мне нравится эта мысль». С такой точки зрения, в смерти нет ничего особенного — это лишь одна из цепочки подобных. Лишить человека свободы страшнее. Таких людей — особенно если они, как Гордон, наделены большими способностями, ни остановить, ни запугать невозможно. Наш герой закончил службу египетскому хедиву в 1880 году в качестве британского генерала и египетского генерал-губернатора Судана, после чего, измученный многочисленными обязанностями, вышел в отставку. Он позволил себе отдохнуть лишь несколько недель в знаменитом тогда лозаннском «Hotel du Faucon», том самом, где когда-то останавливался его герой Гарибальди. Затем на Гордона посыпались заманчивые предложения. Его звали в Китай, в Индию, а бельгийский король Леопольд даже хотел передать ему в управление свою свежую колонию Конго. Гордон сначала было соглашался, но потом менял решение — а жаль. В частности, я уверен, что прими он предложение Леопольда, Бельгия не устроила бы в своих африканских владениях чудовищный геноцид, который привел в ужас множество европейцев, от Джозефа Конрада и Роджера Кейсмента до В. Г. Зебальда.
Увы, Гордон ни одного из этих предложений не принял. Зато, в конце концов, он откликнулся на призыв собственного правительства — отправиться в Хартум и организовать эвакуацию оттуда британских и египетских военных и гражданских. Дело в том, что в тех краях вспыхнуло «махдистское восстание»; его возглавил Мухаммад Ахмад, взявший имя Махди, означавшее нечто вроде «последний преемник пророка Мухаммеда» или даже просто «ведомый Всевышним». Марксистская историография называла это возмущение антиколониальным и находила в нем даже некие прогрессивные черты; на самом деле, это было движение религиозных фанатиков, охватившее самые разные слои общества, — от недовольных убытками суданских работорговцев до беднейших крестьян, страдавших от алчных египетских чиновников. Махдисты быстро захватили огромные территории, несколько раз разгромили египетские отряды, а потом даже и британские, после чего британцам стало ясно: Хартум не удержать. Все знали нравы повстанцев — пленных они почти не брали, а в захваченных городах устраивали чудовищную резню. Гордон приехал в Хартум в конце зимы 1884 года, вывез из него британских и египетских чиновников, их семьи, некоторых гражданских, а также раненых и больных военных. С остальными он заперся в городе и целый год отражал атаки махдистов. Осада закончилась взятием города в конце января 1885 года — за два дня до того, как к нему подошел посланный для спасения Гордона британский отряд. Махдисты убили в Хартуме около десяти тысяч человек, Чарлз Джордж Гордон был среди них. Обстоятельства смерти генерала неизвестны, хотя говорят, что он преспокойно стоял в белом наряде на крыльце своей резиденции, когда туда ворвался враг. Мы знаем только то, что, по приказу Махди, отрезанную голову Гордона насадили на ветку дерева, а тело бросили в колодец.