Олега так и подбросило на кровати: «Вот паршивец! Все знает». Он улыбнулся, похлопал братишку по плечу:
— Молодец, Мишка! Тебя не обманешь. Ладно уж. Расскажу. Кино мы такое видели. — И сочинил такую удивительную историю, что Мишка только восторженно ахал.
— Котики-братики! А ну-ка вставайте да мойте лапы! — весело крикнула из коридора мама. — Завтракать будем.
Олег быстро прибрал кровать, на которой спал вместе с Мишкой. Умылся до пояса холодной водой в коридоре и, фыркая, вбежал в комнату. Мишка и мама уже сидели за столом.
Олег окинул взглядом стол. Ого! Завтрак-то ради выходного дня праздничный. Не какой-нибудь свекольник или осточертевший жидкий супчик из сушеной картошки, который почему-то всегда пахнет старым деревом. Отварная рассыпчатая картошка с горьковатым сурепным маслом, солью и луком. На селедочнице — крупные куски отсвечивающей оранжевым рыбы.
— Откуда рыба? — удивился он. — И картошка такая мировая!
— Ты же позавчера сам ее принес. Я вымочила, распарила. А на одну рыбину у Филипповны картошки выменяла.
Ну и ну! Олег всю дорогу ругался, когда в магазине получил на талон № 16 эту рыбу. Такая сухая да костлявая, хоть гвозди забивай. А теперь одно удовольствие. Чуть солененькая. И кости мама вынула.
Картошку Олег ел как следует. Рыбу экономил. Может, еще на обед останется. А хлеб откусывал маленькими кусочками. Не то что Мишка. «Надо будет ему так объяснить, чтоб навек запомнил, — думал Олег, наблюдая за младшим братом. — Свои триста граммов готов в один присест умять. А потом что? Мамин же хлеб есть будет. И не подавится. А ей работать целый день на фабрике. Да дома: то стирать, то готовить, то в очереди стоять. Пора Мишке понимать уже… А как чай пьет! Сахар зубами так и крушит, как мельница. Будто у нас еще про запас два килограмма спрятано. — Всерьез разозлиться на Мишку он никогда не мог. Всегда находил для него оправдание. — Да ладно. Маленький все-таки. Пусть мою долю сахара лопает…»
После завтрака Мишка хотел сразу бежать на улицу.
— А посуда? А вилки? — остановил его Олег.
— Ну, Ле-оль! — капризно протянул Мишка. — Ребята зовут.
Мама подмигнула: пусть бежит. Но Олег был неумолим:
— У всех свое дело есть! Ты, мама, его не балуй. Мы же не заставляем его что-нибудь тяжелое. А это он прекрасно сделает… Мишка! И примус неделю не чищенный…
Олег заглянул в двадцативедерный бак для воды и увидел, что он почти пуст. Схватил ведра, коромысло и пошел к бассейну — громадной шестиугольной башне на перекрестке Покровского и Красноармейской улицы.
Мишка, вымыв посуду и почистив ножи с вилками, забыл уже свои огорчения, жеребенком скакал рядом. Пока Олег наполнял из трубы ведра, он с гордым видом отдавал в окошечко плату: одну копейку за два ведра воды. Обрадованный вниманием старшего брата, он рассказывал о делах своих сверстников и порой задавал такие вопросы, что Олегу приходилось, призывать на помощь все свои знания, чтобы не потерять, авторитет.
С каждым разом ведра с водой становились все тяжелей. Коромысло больно впивалось в плечо. Путь в полтора квартала от бассейна до дома казался бесконечно длинным.
— Отдохнул бы, Олежек, — предложила мама, оторвавшись, от корыта, где стирала его и Мишкины вещи.
— Не-е, мам! Если сядешь — после идти не захочется.
Он присел лишь тогда, когда бак наполнился до краев. Потом они с Мишкой натерли кирпичной пыли и так надраили примус, что в нем заиграло солнце и отразились их физиономии, став маленькими и уродливо растянутыми. Мишка корчил рожи: и смеялся.
За воротами послышался свист. «Это Сенька!» — узнал Олег.
— Давай живей! Немтырь проведет нас в «Рот-фронт».
— Немтырь? — удивился Олег. Но мешкать не стал и, крикнув в калитку: — Мам, я скоро! — поспешил за Сенькой.
Все уже были в сборе. Немтырь с помощью ручной азбуки и знаков объяснил, что его знакомая билетерша тетя Люба из клуба «Медработник» перешла в «Рот-фронт». Алешка уже был там и уговорил тетю Любу пропустить его с товарищами из школы глухонемых на сеанс в шестнадцать ноль ноль.
— Разве мы глухонемые? — удивился Сенька.
— Не хочешь — можешь оставаться! — прикрикнул на него Феодал. — Подумаешь, глухонемым прикинуться! Спросят — мычи. Или шпарь на пальцах по азбуке.
До начала сеанса оставалось чуть больше часа. Они немного потренировались в разговоре с Немтырем и пошли.
У кинотеатра народу, как на демонстрации. Особенно много мальчишек. На кассах объявления: «Все билеты проданы».
Тетя Люба у входа была не одна. Рядом стоял высокий мужчина, который все время повторял:
— Не напирайте, граждане!.. Не напирайте… Все успеете пройти… Предъявите ваши билетики!..
Они стали сбоку почти у самой двери. Тетя Люба узнала Алешку. Олег видел ее испуганный жест: подожди! Не до тебя! Но нахальный Немтырь ничего не хотел понимать. Расталкивая людей, он лез вперед, пока Олег с Иваном не оттащили его за полу тужурки и не объяснили, в чем дело.
Когда народу у двери поубавилось, мужчина, сказав билетерше: «Я на минутку», исчез.
— Быстро, быстро… Ой, как вас много! Ты же говорил, трое! — упрекнула Немтыря тетя Люба, пропуская их в фойе.
Но Алешка замычал, заулыбался. Остальные поддержали его, как могли. Билетерша безнадежно махнула рукой:
— А ну вас! Разве я что пойму…
«У-ух! Прошли! Теперь главное — остаться незамеченными, пока начнут пускать в кинозал», — подумал Олег и стал тянуть друзей в тень, за пальмы в громадных кадушках. Но Немтырь уперся. Издавая гортанные, нечленораздельные звуки, размахивая руками, стал объяснять, какой он молодец и что без него в кино они ни за что бы не попали.
На них стали обращать внимание.
— Перестань, дурак! Нас же выгонят! — просигналил Олег ручной азбукой и потянул Немтыря за рукав.
Алешка обозлился и стал ругать Олега. Отвечая ему, Олегу пришлось тоже жестикулировать, мычать. И вдруг в нескольких шагах от себя от увидел круглые от удивления глаза их учительницы по литературе Марии Дмитриевны. Стало ужасно стыдно, душно. Он отвернулся, зажмурился. Хотелось стать маленьким-маленьким или провалиться сквозь землю, чтобы никто уже не смог его увидеть…
Тем временем Иван, надеясь образумить Немтыря, тихонько ткнул его в спину. Алешка так и взвился, полез на него с кулаками. Семен и Толька пытались оттянуть Немтыря за пальму, подальше от людских глаз.
— Они, кажется, ссорятся! — вскрикнула пожилая женщина.
— Хулиганьё! Добычу не поделили! — тотчас откликнулся толстяк и вдруг пронзительно закричал: — Ми-ли-ци-я-а!
Откуда-то появились два милиционера.
— Безбилетники! — безошибочно определили они. Схватили Алешку с Иваном и Тольку с Сенькой за воротники курток и сквозь расступающуюся толпу повели к выходу.
Олег, хоть его никто не вел, пошел следом, нагнув голову, чтобы не видеть удивленных, вопрошающих людских глаз…
Всю шестидневку во время уроков русского языка и литературы, чтобы не видеть Марии Дмитриевны, Олег отсиживался на подоконнике в туалете. Когда под конвоем Ильи Андреевича он появился в классе, Мария Дмитриевна, ничего не спросив, посадила его на место. И на этом, и на последующих уроках она вела себя так, будто и не видела его там, в кинотеатре.
Литература всегда была любимым предметом Олега. Других отметок, кроме «оч. хор.», у Марии Дмитриевны он никогда не зарабатывал. А теперь, переполненный благодарностью к учительнице, он старался вовсю…
Феодал спрашивал в школе у каждого встречного:
— Звуковое кино видел?.. Ну и слабак! А я два раза!
Деньги он у отца выклянчил. Немтыря пропустила-таки на сеанс тетя Люба. Через неделю Сенька и Иван попали в кино вместе с матерями по коллективным заявкам с производства. Только Олег с Абдулом не видели «Путевку в жизнь».
Неожиданно выручил Валя. Зашел вечером к Олегу:
— Тут такое дело. Завком сеанс закупил. Ну и я три билета взял. А Катюшка с Тоней не могут: во второй смене работают. Так что бери с собой одного кореша и пойдем. Только быстро. Сеанс в девять!..
Олег сбегал за Абдулом, и в половине девятого они уже были в «Рот-фронте». Народу в фойе полно. И все с Ростсельмаша. Со многими Валя здоровался, а ребятам говорил:
— Это знаменитый монтажник… Это Герой труда…
— Что у вас, все герои да знаменитые? — спросил Олег.
— Не все, конечно, но многие. — Валя улыбнулся и предложил: — Выбери сам, о ком рассказать.
— Вон про того армянина, с усиками, что у колонны.
— Знаменитый токарь Симонян, — с готовностью разъяснил Валя. — На станке недельную норму в одну смену дает!
— Да разве это можно?!
— Можно. Если сердце горячее, а голова шурупит, как надо!
— А тот, высокий, в кожаной фуражке? — спросил Абдул.
— Это Петр Васильевич, мастер из кузнечно-прессового. С ним такой случай вышел. Представитель немецкой фирмы Шварц готовил восьмисоттонный пресс «Вейгартен» к сдаче. Но видит Петр, что немец резину тянет. Нам тракторные плуги выпускать надо. Колхозам они позарез нужны! А пресс стоит. Вроде что-то еще в нем не налажено. Ну, один раз пошел Шварц обедать. Петр Васильевич и решился. Включил пресс и с помощником за час отштамповал больше двух десятков железных колес! Вернулся Шварц и глаза выпучил: «Колоссаль! О, колоссаль!» А теперь Петр Васильевич приспособление такое придумал, что один, без помощника, этим прессом управляет!
— Здорово! — восхитился Олег. — Ну а вон тот старичок, что стоит под фикусом? Тоже Герой?
— Павел Трофимович? Ого! Когда зимой в нашем цехе устанавливали тяжелое оборудование, вдруг отказал кран «Штольберг». Что делать? «Детальки» в двести — триста пудов на руках не поднимешь!.. А Павел Трофимович говорит: «Ишь ты, мороз ему русский не понравился! Врешь, „Штольберг“! Заставим тебя работать!» И что ты думаешь? Сшил он своими руками ватную шубу для двигателя. И кран пошел!..
Едва потух свет и заиграла громкая музыка, Олег с Абдулом напряглись: вот сейчас начнется. И началось. На экране появилась квартира. Но что это? Как будто послышались звуки шагов. Мальчишка подошел к женщине и вдруг сказал: «Мама!..».