— Тебя прислали поговорить со мной, так ведь?
— Да, но это потом.
— Нет, давай сейчас. Оденься, ладно?
— Как хочешь, — теперь хмурится.
— Ты хотела предложить мне подтвердить ваше заключение?
— Да, это будет лучше для всех.
Грустно все это. И как-то несерьезно. Впрочем, ее ведомство не отличается тонкостью подходов. Тоже мне, Мата Хари нашлась! Отхожу в другую комнату к окну. Оксана подходит сзади. Но не трогает, чуткая девушка.
— Ты мне не рад?
— Оксан, о чем ты? Я знаком с тобой хорошо, если полчаса. Да еще час назад меня просто наизнанку вывернули. Я с удовольствием пообщаюсь с тобой в другой раз. Завтра, например. А сейчас иди, ладно?
— Зря ты. Ведь ты сам знаешь, что у нас не бывает никакого «потом» и «в другой раз». Ладно. Что мне передать?
— Скажи, что я подумаю.
За спиной тихое движение и она исчезает. Я сажусь на стул и долго сижу без всяких мыслей. В окне — ветки сирени. Чудесный весенний вечер.
Звонит телефон. Тот, который без диска. Я знаю, кто это звонит. Я все сегодня знаю. Беру трубку и молчу.
Каждый раз я слышу эту замечательную мелодичную фразу на незнакомом языке. Ее смысл Лела категорически отказывается мне объяснить.
— Здравствуй, Лела-Лелинька, — говорю, — Рад тебя слышать. Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Она, конечно, хочет.
— Жили-были прекрасная принцесса и принц… так себе.
Лела возмущенно фыркает:
— Ладно, принц тоже был ничего.
— Спасибо. Поправка принимается. И вот, послали этого принца, который был ничего себе, на Остров посреди холодного моря-океана. А на Острове том жил-был страшный Дракон о двенадцати мегато… ой, то есть головах…
— И дали принцу злые люди меч деревянный и сказали: «Пойди…»
— Туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!
— Нет, — опять поправляет Лела. — Ты снова неправильно рассказываешь. И сказали: «Пойди, убей Дракона». И пошел рыцарь с деревянным мечом и…
— А Дракон-то дохлый…
— Но рыцарь-то не знал об этом.
— Да, не знал. А когда же прекрасная принцесса полюбила принца?
— А она полюбила?
— Конечно. В сказке так полагается.
— А полюбила она его, когда он, не зная, что Дракон уже помер, пошел со своим деревянным мечом в пещеру Дракона, не отказывался и никого вместо себя не отправил. Вот такая сказка. Как поживаешь, принц-рыцарь?
— Почти Принц-Герцог…
— Ты знаешь, мне тоже начали нравиться Братья. Видимо, возраст. Или поумнела малость. Так как ты поживаешь?
— Сижу, скучаю без тебя. Ты вот большим человеком стала…
— Да я всегда была немаленькой. Но тебе тоже грех жаловаться, ты профессор…
— А ты почти руководитель спецслужбы дружественного государства…
Лела фыркает:
— Вот именно — почти… Хочешь, сделаю тебя академиком… у нас? Будешь жить в чудесном домике, в горах. Я буду иногда к тебе приходить. Хочешь?
Я молчу.
— В общем, я и сама понимаю, что это бред…
Вздыхает, несколько секунд молчит и тихо:
— Я закрутилась — у меня — террористы, у меня — заложники… Я стала злой старой коровой… Помнишь, мы на Острове смотрели мультфильм…
Я издаю возмущенный вопль. Перебиваю:
— Там, в мультфильме была очаровательная коровушка и у нее, у Буренушки были такие же чудесные ресницы, как у тебя… Милая Лела, мне сняться твои ресницы… И не клевещи на себя: ты на два года моложе меня… А коса, твоя волшебная коса, она цела?
— Нет, косу пришлось отрезать…
Издаю громкий протяжный стон. Она говорит почти испуганно:
— Но послушай, Кот, у меня физкультура для личного состава два раза в неделю и я должна пример подавать… и вот, пришлось… Тебе жалко? Скажи еще про ресницы…
— Я ранен… смертельно ранен стрелами твоих ресниц… они мне сняться…
Мы оба замираем — я случайно или нет, но сказал ту же фразу, что тогда, в Ташбаане… Молчим долго. Наконец Лела не выдерживает:
— Ты по-прежнему все это помнишь?
— Я буду помнить то, что случилось там, всегда. Да и есть, кому напомнить. Давай не будем об этом. Не сыпь мне сахар в пиво…
— Меня всегда потрясало — тебе больно, но ты шутишь, смеешься, а глаза грустные, больные… Я далеко, но вижу это. Ты простил мне, что я тогда отодрала тебя за ухо?
— Я и не сердился не секунды — ты совершенно правильно сделала. Я это вполне заслужил. А ты простила меня, что я тогда… не остался?
— Я бы никогда не простила бы тебе, если бы ты тогда остался…
Опять молчим и вдруг на том конце еле слышно:
— Я… до сих пор… люблю тебя.
— И я…
Но Лела не дает мне сказать:
— Не ври! Может, тогда на Острове, те несколько часов…
— Ладно, Лела-Лелушка, ведь я тоже неплохо знаю тебя. Ты ведь по делу звонишь?
— Да, Кот, я тебе всегда звоню по делу. И видимся мы с тобой только по делу. Но ты все-таки помни… то, что я тебе только что сказала.
— А ты что-то сказала или мне послышалось?
— Я сказала.
— Я это буду помнить всегда — вместе с твоими волшебными глазами, ресницами и косой, которую ты, увы, отрезала, но я этого, к счастью, не увидел… А теперь говори по делу.
— Ты знаешь, я ужасно не люблю, когда у меня над головой по неизвестной причине разваливаются новейшие самолеты-штурмовики. Тем более мы хотели их у вас покупать. Вот с детства я этого не люблю. Я прошу тебя заняться этим делом…
— Что же меня все уговаривают? Вот одну только что выпроводил…
— Женщину!? Нет, Кот, ты неисправим!
— Не ревнуй, у нас ничего не было…
Лела только усмехается. Недоверчивая. Впрочем, у нее работа такая. До чего люблю оперативную связь — качество отменное: и громко, и слышно каждый вздох. Продолжаю:
— Ладно. Я займусь этим делом. Но только ради тебя, ты слышишь? Только ради тебя…
На том конце вздох и опять чуть слышно — не понять то ли услышал, то ли почудилось:
— Я тебя…
И громко:
— Пока, Котенок!
И громкое противное мяуканье гудка оперативной связи. Вот так. И когда она позвонит теперь — неизвестно. И позвонит ли вообще. Все-таки нехорошее слово «Никогда». Плохое, можно сказать, слово. Негодное.
«Если это программист, он долбит. Если он не долбит — плохой, негодный программист». Вернемся к программистским делам.
Поднимаю трубку:
— Соедините с Главным конструктором системы. Здравствуйте, Сергей Федорович. Мне хотелось бы получить от вас трассы программ управления силовой установкой машины на следующих субкритических режимах полета.
И я начинаю нудно перечислять индексы. Главный конструктор прилежно записывет.
— Это все? — вопрошает уважаемый Сергей Федорович.
— Нет. Еще, пожалуйста, перепишите в какой-нибудь удобоваримой форме показания неразрушающихся блоков контроля.
— На CD?
— Да, годится. И дайте мне пару ваших программистов. Я ведь ничего не понимаю в самолетах.
На том конце провода слышится скептическое хмыкание.
Я продолжаю:
— Сергей Федорович, я надеюсь, вы не будете требовать от пилотов работать на… критических режимах. Вы понимаете, о чем я говорю? Я думаю, нам вполне хватит двух развалившихся штурмовиков…
— Так вы думаете… А официальная точка зрения…
— Почему-то мне кажется, что вы думаете точно также, как и я.
— Может быть…
— Я вас понимаю и постараюсь помочь. До свиданья.
Кладу и снова поднимаю трубку.
— Дайте номер… — и называю номер рабочего зала своей доблестной команды. — Третий, привет! Пойди оформи себе допуск и завтра утром приезжай ко мне.
— Понял. Буду.
— Ты не забыл еще, как выглядят самолеты? Ты же выпускник МАИ.
— Я выпускник другой кафедры. Но как выглядят разбитые машины, я еще не забыл…
— У тебя есть что-нибудь по визуализации?
Пауза. Потом Третий продолжает:
— Ты делаешь успехи, Второй. Я только что хотел тебе предложить визуализировать содержание «черных ящиков».
— Не учите… дедушку кашлять! Я не настолько туп, как ты думаешь. Еще я заказал трассы программ от силовой установки. Сегодня они полетают немного и завтра мы их получим.
На этом месте я соображаю, что Третий не знал, куда мы едем. А уж зачем — тем более…
— Слушай, Третий, может не заниматься ерундой и ты скажешь мне сразу место в программе управления двигателями…
— Не забегай вперед, Кот. Я приеду и мы разберемся вместе. На самом деле — это трудная задача. Я помогу тебе, но приготовься к тому, что могут быть проблемы.
— У кого и какие?
— Ты будешь смеяться, но… у меня. Пока.
Вот это дал! «Вы будете смеяться, но Черненко тоже умер», — заявил в свое время наш комсорг. Проблемы у Третьего! Интересно!
А между тем время неумолимо идет к вечеру. Спохватываюсь, беру трубку:
— Соедините с дежурным. Добрый день! А генерал Козлов… Как, уже уехал? Спасибо.
Трогательная забота о подчиненных. Теперь долго добираться на электричке. А может, не ехать никуда? Дома мне особо делать нечего, а спать здесь есть где.
Опять сажусь у окна и наслаждаюсь вечером. Когда еще так спокойно посидишь. Вдруг в поле моего зрения показывается знакомая фигура. Оксана, одета в строгий джинсовый сарафан, волосы собраны в пучок, круглые очки в металлической оправе. Образцовая учительница начальных классов. Тащит что-то в сумке и идет, похоже, опять ко мне.
Точно. Кто-то скребет коготками по дерматину, дверь открывается. К запаху сирени примешивается аппетитный аромат свежих булок. Я сижу не оборачиваясь.
— Задумался, Котик?
— Да, Оксан, задумался… Тут проблема — ты ведь филолог у нас — я думаю над сущностью слова «колебания».
— В смысле — как пишется — вместе или раздельно?
Шутка, конечно, так себе, но я не удерживаюсь и начинаю веселиться. Не ожидал от этой простушки! Оксана тоже заливается своим хриплым смехом.
— Ну как, развеселила я тебя? А то сидит… ну не знаю какой. Прогнал девушку…
— «И тут на товарища прапорщика была брошена голая девушка». Это цитата из одного рапорта.
Оксана изнемогает от смеха. Поскольку стул в комнате один, я уступаю его. Она, держась за живот, валится на стул. Отсмеявшись, вдруг испуганно спрашивает: