РАЗГРОМ ТОРЖКА
И обращу праздники ваши в сетование и все песни ваши в плач.
Человек познаётся в делах своих, иначе говоря — в том, что он совершает. Но содеянное человеком — лишь «одна сторона луны». Другая сторона — то, чего он не совершает, точнее говоря — не позволяет себе совершить, хотя в принципе и мог бы позволить, исходя из общепринятых в его время и в его кругу норм поведения.
Теперь попробуем применить это глубокомысленное рассуждение к теме нашей книги. Для правильной оценки личности князя Дмитрия Ивановича следует знать, как вели себя и что себе позволяли в борьбе за власть русские князья той эпохи. Только на этом фоне можно будет правильно оценить социальное поведение героя нашей книги.
Исходя из этого, мы считаем полезным представить читателю один из эпизодов биографии главного соперника Дмитрия Московского — князя Михаила Тверского. Этот эпизод — разгром Торжка…
Примирение Дмитрия Московского с Ольгердом и договоренность с Мамаем поставили Михаила Тверского в тяжелое положение. Воевать с Москвой в одиночку он не имел сил. Но и примириться с московским произволом не желал. Поскольку оба они — Дмитрий и Михаил — имели ханский ярлык на великое княжение Владимирское, то возникал и еще один весьма важный вопрос: кого из них признает своим князем Великий Новгород, этот могущественный «банк всея Руси»?
Для новгородцев со времен Юрия Даниловича Московского (1303–1325) дружба с Москвой — при прочих равных — казалась предпочтительнее дружбы с Тверью. Следуя этой традиции, новгородцы отдали предпочтение Дмитрию Московскому. Раздосадованный Михаил Александрович Тверской учинил жестокий погром Торжка — южного форпоста боярской республики.
Эта поражающая своей жесткостью расправа — напомнившая о разгроме Торжка Михаилом Ярославичем Тверским в 1316 году — окончательно поссорила князя Михаила Александровича с Новгородом, предопределила его политическую изоляцию и в конечном счете — крах тверского дела. Но начнем с самого начала…
Изысканная глухомань
Город Торжок расположился на высоких, изрезанных оврагами берегах Тверцы. Долина реки не широкая, но благодаря значительной высоте и крутизне склонов — очень живописная. Сама река как-то удивительно соразмерна городу: не мала, но и не велика. Нрав у нее живой и переменчивый. Она то весело пенится на камнях, то, словно задумавшись, медленно перебирает зеленые пряди водорослей.
«Новоторжский кремль, состоявший из двух оборонительных линий Нижнего и Верхнего городищ», неоднократно перестраивался и обновлялся (238, 86). Об этом заботились не только сами новоторжцы, но и власти Великого Новгорода.
Древняя торговая дорога из Великого Новгорода в «Низовскую землю», в Северо-Восточную Русь, проходила через Торжок. Новгородские ладьи из озера Ильмень уходили в реку Мету. В ее верховьях (близ современного города Вышнего Волочка) эти небольшие суда волоком перетаскивали в Тверцу. Для охраны торговых путей от грабителей, а также для сбора пошлин с идущих в Новгород «низовских» купцов новгородцам нужна была пограничная крепость. Так и возник Торжок, или по-старинному — Новый Торг. Жителей Торжка и по сей день называют «новоторжцами».
Пограничное положение Торжка предопределило его особый статус и беспокойную судьбу. Любое нападение на Новгород с юга начиналось осадой Торжка. Он стоял как бдительный часовой на защите южных рубежей боярской республики. По своему значению и численности населения это был второй после столицы город Новгородской боярской республики. В городе были свои боярские и купеческие кланы, своя политическая борьба. Это был «Великий Новгород в миниатюре».
Между Новгородом и Торжком случались размолвки. Понимая свое особое положение в системе новгородского государства, новоторжцы стремились вести самостоятельную политику. Они не хотели жертвовать собственными интересами ради благополучия новгородской верхушки.
Ранняя история Торжка словно написана мечом. Уже первое упоминание в летописях о Торжке связано с войной и погромом. В 1139 году Юрий Долгорукий пришел из Суздаля в Смоленск, чтобы отсюда при помощи новгородцев начать поход на Киев. Но эта затея провалилась. Новгородцы отказались идти с Юрием. Разгневанный князь вынужден был ни с чем вернуться в Суздаль. По дороге он отомстил новгородцам тем, что напал на Торжок. «И разгневася Юрги, идя опять к Суздалю и взя Новый торг» (18, 211).
В каждом столетии Торжок переживал какую-нибудь кровавую драму. Его разоряли татары и тверские князья, Иван Грозный и поляки. И только в XVIII столетии история Торжка приобретает вполне мирный и провинциальный характер. На смену бранным тревогам является мирный золотошвейный промысел. «Манифест о вольности дворянской» (1762 год) принес Торжку новую славу. В окрестностях города по берегам мелких рек расцветают дворянские усадьбы. Их таинственное очарование до сих пор теплится под пеплом забвения.
В эпоху Александра Благословенного своего рода символом города стал прославленный многими путниками трактир ямщика Пожарского. Его обессмертил своей золотой строкой Пушкин, много раз бывавший проездом в Торжке.
Торжок сохранил до наших дней (хотя и не без потерь) каменную и деревянную застройку конца XVIII–XIX столетия. В ней угадывается нечто своеобразное, уникальное. И главный храм города — Спасо-Преображенский собор, и посадские храмы, и постройки древнего Борисоглебского монастыря — словом, вся здешняя архитектура проникнута какой-то странной смесью изысканности и грубоватости. Словно из-под портрета Екатерины выглядывает бородатое лицо Пугачева.
Эта двойственность имеет свои причины. В окрестностях Торжка жил в своей усадьбе Никольское-Черенчицы архитектор Н. А. Львов. Яркий представитель «русского палладианства», Львов на досуге составлял проекты усадебных домов и церквей для своих соседей и друзей — тверских помещиков. Работал он и для Торжка. Однако воплощением изысканных львовских проектов обычно занимался какой-нибудь мастеровитый купец-подрядчик. Для точного исполнения замысла архитектора ему не хватало профессионального мастерства. Нередко вступал в силу и вечный российский мотив — бедность. Заказчик (приходская община или монастырские власти) требовал от подрядчика экономить средства и с этой целью легко соглашался на упрощение и искажение львовского проекта. Творческий полет замысла печально смиряется перед приземленным прагматизмом исполнения. В итоге возникала та самая загадочная двойственность.
Предыстория конфликта
За пестрым разнообразием местных церквей и купеческих домов почти теряется единственный свидетель глубокого прошлого — Новоторжский кремль, точнее — то, что от него осталось. Здесь, на вершине этого холма, вспоминаются трагические события 1372 года — разгром Торжка войсками Михаила Тверского…
В противостоянии между Москвой и Тверью Великий Новгород склонялся на сторону Москвы. Однако осторожные новгородцы по возможности избегали войны с Тверью, в особенности тогда, когда за ней вставала Орда или Литва.
Именно Дмитрия Московского новгородцы признали великим князем Владимирским. Одной из главных причин про-московских настроений новгородцев была дружба тверичей с Ольгердом — злейшим врагом Новгородской республики. Литовские связи Михаила Александровича рано или поздно должны были больно задеть новгородцев. Именно это и произошло весной 1372 года.
Михаил Тверской направил один из литовских отрядов, возвращавшихся из набега на Кашин, в сторону Торжка. Этим маневром он уменьшал бедствия собственных земель от прохождения «союзников». Но одновременно создавал угрозу южным областям Новгородской республики и главному городу этого региона — Торжку.
Мы уже приводили слова Рогожского летописца: «А князь Кестутии от Кашина поиде с Литвою на Новоторжьскую волость, мимо Торжек» (43, 100). Тверской сборник добавляет: «И многу учиниша пакость» (44, 431).
В Торжке приближение литовского войска вызвало смятение. Воскресенская летопись сообщает, что вместе с литовцами к Торжку подходил и сам Михаил Тверской. Угрожая новоторжцам полным разгромом, он заставил их признать себя великим князем Владимирским и принять в городе своих наместников (39, 19; 55, 124).
Вскоре после ухода литовцев крепость Торжка, состоявшая из земляных валов, бревенчатых стен и каменных башен, пострадала от пожара (238, 91). В условиях постоянной военной угрозы новоторжцы решили восстановить цитадель как можно быстрее и, вероятно, с некоторыми улучшениями. С этой целью они обратились за помощью к новгородцам. И те не оставили их призыв без ответа. Южные ворота Новгородской республики должны были иметь прочные затворы…
В Торжок отправилась делегация новгородских бояр, которые должны были осуществить обновление крепости. Вероятно, они привезли и необходимые для строительства денежные средства. Обновление новоторжской крепости служило вызовом Михаилу Тверскому. Следуя в фарватере новгородской политики, Торжок не мог долго оставаться под властью Твери. Именно перспектива скорого разрыва с Тверью (а значит, и нападения Михаила Тверского) заставляла новоторжцев позаботиться о надежных укреплениях.
Тверские наместники в Торжке всеми силами сопротивлялись новгородским планам. У них были сторонники среди наиболее дальновидной части горожан. Но «партия мира» оказалась слабее «партии войны». Новгородские порученцы, прибыв в Торжок, первым делом изгнали тверских наместников из города и тем самым фактически объявили войну Михаилу Тверскому. Новоторжцы поклялись быть заодно с новгородцами. Как обычно в ту эпоху, политический переворот сопровождался грабежом. Разъяренная толпа кинулась грабить и бить находившихся в городе тверских купцов.
Узнав о случившемся, Михаил Тверской велел немедля собирать полки…
Битва у ворот
В летописях сохранилась особая «Повесть о взятии града Торжьку». При переписке в различных летописных центрах ее событийное ядро обросло подробностями и эмоциональными оценками. Приводим для начала версию Рогожского летописца — взгляд из Твери.
«Того же лета, заговев Петрову говению (22 мая 1372 года. — Н. Б.), приехаша Новогородци в Торжек и укрепишася с новоторжьци крестным целованием заодин и съвещаша зол съвет и заратишася (начали войну. — Н. Б.) с князем с великим с Михаилом с Александровичем, наместника его съслаша, а тферич изнимаша и биша, а лодьи их пограбиша» (43, 101).
Тверской редактор Свода начала XV века явно не одобряет действий новгородцев и новоторжцев, рассматривая их как мятеж против законного правителя — великого князя Михаила Александровича. Он вставляет в событийную канву рассуждение на библейскую тему: «Господь гордым противится, а смиренным благодать дает» (43, 101). Знакомый с законами церковной риторики читатель тверской повести понимает: новгородская «гордость» вскоре будет наказана, а исполненный смирения Михаил Тверской станет победителем. Так оно и происходит.
«Князь же великии Михаило Александрович укреплься силою крестною и възложи упование на Бога и на Пречистую Матерь и на помощь великаго архангела Михаила, съвокупя с собою тферьскую силу и иде ратию к Торжьку, месяца маиа в 31 день, на память святаго мученика Еремея, в понедельник ста у Тръжку в пол обеда. И нача смирением слати к новогородцем и к новотръжцем: кто моих тферич бил и грабил, тех ми выдайте, а яз у вас не хочю ничего, а наместника моего посадите. И жда их покорениа чистосердечнаго до полудни, враг же диавол вверже в ны котору (мятеж. — Н. Б.) и възмяте весь град злобою не покоритися князю великому Михаилу, спусти их на злое то дело на кровопролитие. И послаша с высокомыслием к князю к великому. А сами новогородци с новоторжьци похвалившеся силою своею и мужьством, въружася, выехаша из города битися с князем с великим с Михаилом. И моляся великому Спасу и архангелу Михаилу на первом суиме (схватке. — Н. Б.) победи их князь великии Михаило, и воеводу их убиша Александра Аввакумова с другы. И ту видевше новогородци смятошася страхом и трепетом, овии побегоша на поле к Новугороду, а инии назад в город. Бежащих многых исколота, а иных бояр новогородскых и людии много изнимавше приведоша во Тферь» (43, 101).
Из этого рассказа можно заключить, что Михаил Тверской, осознав, какие тяжелые последствия может иметь для него потеря контроля над Новгородом и Торжком, действовал быстро и решительно. Собрав небольшой отряд, он стремительным маршем направился к Торжку.
Убедившись в том, что силы Михаила Тверского невелики, новгородцы и новоторжцы настолько осмелели, что решились на внезапную вылазку из крепости. Эта поспешность могла иметь и другую причину: раздоры среди самих горожан, тайные интриги «партии мира» заставляли «партию войны» поскорее начать сражение. Михаил Тверской, по-видимому, предвидел (а может быть, и провоцировал) именно такое развитие событий. В схватке у ворот он направил все свои силы туда, где находился предводитель новгородско-новоторжского войска воевода Александр Аввакумов. Гибель предводителя вызвала панику среди непривычных к войне горожан. Тверичам оставалось только убивать сопротивлявшихся и захватывать пленных.
Битва окончилась, едва начавшись. Победа Михаила Александровича Тверского удивительно напоминала победу его деда, Михаила Ярославича Тверского над новгородцами и новоторжцами в феврале 1316 года. И тогда и теперь боевой опыт тверичей оказался сильнее пылкого патриотизма новоторжцев.
Михаил Тверской в этом скоротечном сражении блеснул несомненным полководческим талантом.
Расправа
Итак, битва под стенами Новоторжского кремля закончилась, едва начавшись. Но сама переполненная народом огромная крепость оставалась неприступной. Самым действенным способом ее захвата был поджог. Обычно защитники города, предвидя возможность пожара, заранее сжигали все деревянные постройки вокруг крепости. На сей раз этого почему-то не произошло. Михаил Тверской явился под стенами Торжка так внезапно (или жители города оказались такими беспечными), что деревянная застройка посада осталась на месте. Нападавшие поспешили воспользоваться этой оплошностью осажденных. Они подожгли посад с подветренной стороны, чтобы ветер понес пламя в сторону крепости. Вскоре ворота охваченной пламенем крепости распахнулись и осажденные кинулись наружу прямо в руки тверичей.
Итак, всё произошло в полном соответствии с жестоким расчетом Михаила Тверского. Тверичи «зажгоша с поля посад, и удари с огнем ветр силен на город (крепость. — Н. Б.) и поиде огнь по всему городу и погоре город весь и церкви каменые и древяные вси, а в церквах в каменых людии мужь и жен и младенцев. Тако же и в городе на площади и по улицам многое множество погорело, а инии мнози бежаще из града от огня в реце истопоша и имениа их и скоты с ними в городе погоре, а иное ратные поимаша. А кто избежал из города от огня, а те не умчали с собою ничего же. В едином часе бышеть всем видети град велик, бещисленое множество людии в нем, в том же часе пожьже его огнь, и преложишеться в вуглие и потом пепел и развея ветр, и всуе бяшеть человеческое мятение, толко на месте том видети земля и пепел» (43, 102).
(В редакции Тверского сборника сказано еще сильнее: «В едином часе видехом град весь въскоре попель (пепел. — Н. Б.), И развеай то ветр, и не бысть ничтоже, развее кости мертвых» (44, 432).)
Картина мертвого пепелища на месте цветущего города потрясает воображение. Она вызывает в памяти аналогичные картины Ветхого Завета и служит своего рода введением в помещенное далее пространное рассуждение летописца на тему «ничто же от человек възможно противу Божиа помощи» — «ничего не может сделать человек без Божьей помощи» (43, 102). Моральная оценка разгрома Торжка у каждого из участников этой драмы, разумеется, была своя, субъективная. Тверской летописец представляет дело так, что в данном случае Бог сурово наказал новгородцев и новоторжцев за гордость и непокорность. Князь Михаил Тверской — не виновник трагедии, а всего лишь орудие Божьего гнева.
В своем стиле и «со своей колокольни» изображали эту историю новгородские летописцы. Здесь нет ни нравоучительного тона, ни библейских аллюзий. Рассказ о гибели Торжка по-новгородски лаконичен и реалистичен до натурализма. В захваченном городе, среди горящих домов и дымящихся развалин, победители грабят и убивают мирных жителей, срывают одежду и насилуют женщин, не щадят даже монахов и монахинь. Обезумевшие от страха люди пытаются укрыться в городском соборе — и гибнут там, задохнувшись в дыму. Даже река не приносит спасения: ее темные воды выносят утопленников. Звуковым сопровождением для этой адской картины служат вопли гибнущих в пламени людей, рев урагана и свист огня.
Новгородцы ненавидели тверичей, сотворивших такое зло, какого «ни от поганых не бывало». Павшие в бою новгородские бояре представлены героями.
Московские летописцы без особых изменений заимствовали новгородскую версию «Повести о разгроме Торжка», которая импонировала им своим антитверским пафосом (45, 112). Многословная Никоновская летопись, как всегда, прибавляет несколько интересных деталей, которые, впрочем, не меняют общей картины и могут вызывать сомнение по части достоверности. Так, сообщается, что в ходе восстания против тверских властей жители Торжка не только «избили», но и «огню предаша» находившихся в городе тверичей (42, 18).
Прибыток и убыток
На первый взгляд захват Торжка выглядит весьма прибыльным для Михаила Тверского делом. Захваченные в богатом Торжке ценности существенно пополнили княжескую казну. Взятые в плен знатные новгородцы и новоторжцы за свою свободу должны были заплатить тверскому князю крупный выкуп. Разгром Торжка открывал Михаилу Тверскому и его литовским союзникам прямой путь на Новгород.
Однако законы высшей справедливости таинственным образом действуют и на земле. Ни один из этих выигрышей не принес Михаилу долгосрочной пользы. Узнав о падении Торжка, новгородцы не впали в отчаяние, а в ожидании большой войны с Тверью спешно стали усиливать городские укрепления. «Тогда то слышавше новогородци и убояшася в Великом Новегороде и начаша копати ров около Лидна (Людина. — Н. Б.) конца и около Загородья и около Неревскаго конца» (45, 113; 18, 372).
Но тревога оказалась преждевременной. Третий поход Ольгерда на Москву и «стояние» у Любутска летом 1372 года отвлекли Михаила от новгородских дел. Заключение Ольгердом мирного договора с Дмитрием Московским лишило тверского князя мощной литовской поддержки. Идти на Новгород в одиночку, оставляя в тылу враждебную Москву, было бы явным безумием.
Войны не хотели и на Волхове. Не желая обострять ситуацию, новгородцы после разгрома Торжка склонили головы и признали Михаила великим князем Владимирским. Но это была временная уступка. Новгородцы с нетерпением ожидали перемены «политической погоды». «Стояние» у Любутска принесло эти перемены. Ольгерд помирился с Москвой. Михаил Тверской остался один. Его наступательный пыл угас. А между тем Москва и Новгород, избавившись от литовской угрозы, готовились предъявить Михаилу свой счет.
Зимой 1372/73 года Новгород порвал с Михаилом Тверским и вернулся к традиционному союзу с Москвой. На Волхове в качестве представителя великого князя Дмитрия Московского обосновался его кузен Владимир Серпуховской. Молодые силы кипели в груди этого 20-летнего витязя. Новгородская синекура была ему явно не по душе. «И седе в Новегороде до Петрова дни (29 июня 1373 года. — Н. Б.), и поеха прочь» (18, 372; 45, 113). Но этот демарш по сути мало что изменил.
Что касается богатств и пленников, вывезенных Михаилом Тверским из разоренного Торжка, то они не принесли тверичам много прока. Новгородские бояре, взятые в плен в Торжке, около года просидели в тверской тюрьме, ожидая, пока родственники и друзья выкупят их из плена. Вероятно, запрошенная сумма была слишком велика. Не дождавшись свободы, они решили бежать через прорытый в стене земляной тюрьмы подземный ход. Побег состоялся 20 апреля 1373 года, в среду на Святой неделе (43, 104). Вероятно, узники воспользовались праздничным весельем своих стражников. Как они добрались до новгородской границы — летопись умалчивает. Но надо полагать, что путь их был не без приключений…
Михаил Тверской вывез из Торжка богатую добычу. Однако Дмитрий Московский (а скорее — многоопытный митрополит Алексей) нашел оригинальный способ опустошить тверскую казну. Как нам уже известно, осенью 1372 года московский князь через своих порученцев («киличеев») выкупил в Орде 15-летнего сына Михаила Тверского Ивана, который находился там с лета 1371 года в качестве гаранта возврата долгов своего отца (44, 430). Уплатив за княжича огромную сумму в 10 тысяч рублей, москвичи увезли его с собой в Москву, где поместили в суровых условиях («в истоме») на митрополичьем дворе (39, 18).
Это был тяжкий удар по престижу Михаила Тверского. И как правитель, и как отец он должен был любой ценой добиться освобождения сына и наследника тверского престола. Не знаем, какую сумму запросили москвичи за княжича Ивана, но очевидно, что даже трофеев из Торжка не хватило для этого платежа. Вести тягостный торг с москвичами и копить нужную сумму тверскому князю пришлось целый год. Речь шла не только о деньгах, но и о политических уступках — публичном и клятвенном отказе Михаила от притязаний на великое княжение Владимирское.
Зимой 1373/74 года долгожданное соглашение об освобождении Ивана, а также об общем примирении Москвы и Твери было наконец достигнуто. «А потом тое же зимы по мале днии Божиим жалованием створишеться мир князю великому Михаилу Александровичю со князем с великим с Дмитрием с Ивановичем и сына его князя Ивана с любовию князь великии Дмитрии отъпустил с Москвы в Тферь. А князь великии Михаило Александрович со княжениа с великаго наместникы свои свел и бышеть тишина и от уз разрешение христианом и радостию възрадовалися, а врази их облекошася в студ» (43, 105).
В этом сообщении летописец не упоминает о деньгах. Однако очевидно, что торг шел именно о них. Можно думать, что москвичи взяли за освобождение Ивана Тверского огромную сумму, значительно превышавшую выкуп княжича в Орде.
В тусклом блеске драгоценных металлов всегда чудится что-то зловещее. Политое кровью Торжка тверское серебро легло в темные подземелья московской казны.
История с выкупом тверского княжича тянет за собой самый сложный и безответный из всех вопросов ранней Москвы. Это «денежный вопрос». Широкая политическая и военная деятельность князя Дмитрия Ивановича требовала больших средств. Откуда внук Калиты добывал эти горы серебра и иных ценностей, которыми он расплачивался со своими слугами и союзниками? Где скрывались тайные родники, питавшие московскую казну?
Для любого правителя финансовые вопросы являются наиболее важными. Это нечто сокровенное, почти интимное, о чем не говорят вслух. Рассуждая о тайнах московской казны, хранившейся в белокаменных подклетах кремлевских храмов Ивана Калиты, можно только гадательно называть ее доходные статьи: налоги и подати, торговые пошлины, пушные и промысловые богатства Севера… Однако никаких документов на сей счет до наших дней не сохранилось.
Не претендуя на твердую уверенность, мы всё же полагаем, что самым глубоким корнем московского процветания был прирост населения — как естественный, так и «механический», путем расширения территории. Москва давала людям покой («великую тишину») и безопасность. И будущие налогоплательщики шли сюда со всех беспокойных окраин. Переселенцы и разного рода «пришлые люди» обогащали казну, а растущий потенциал казны позволял обеспечивать «великую тишину» и вести мирную территориальную экспансию. Великое княжество Владимирское было по существу куплено московским серебром. Но этот расход вскоре вернулся сторицей. Важно и то, что потомки Калиты умели собирать деньги, но также умели их вовремя и щедро тратить. Режим экономии они распространяли в первую очередь на самих себя. Перечень драгоценностей в завещаниях московских князей поражает своей скромностью.
К этому можно прибавить еще два слова. Судя по всему, московские князья умели заставлять людей работать на себя бесплатно. Это и всевозможные отработки, и развитие института холопства, и использование труда многочисленных пленных.