БРЯНСКИЙ ПОХОД
Начало всякого дела — размышление, а прежде всякого действия — совет.
Поражение на Воже заставило Мамая весьма серьезно отнестись к военному потенциалу Москвы. Не желая рисковать в будущем решающем сражении, Мамай по примеру Дмитрия Московского стал создавать коалицию. Из сообщений своих разведчиков Дмитрий знал, что бекляри-бек ищет союза с многочисленными сыновьями умершего весной 1377 года великого князя Литовского Ольгерда. Союз литовцев и татар на первый взгляд выглядел абсурдно. Их разделяла череда взаимных оскорблений и ударов. Многим еще памятна была история о том, как Ольгерд пытался заключить союз с ханом Джанибеком против Москвы (1348 год). Тогда могущественная и единая Орда с презрением отвергла это предложение, выдав литовских послов во главе с братом Ольгерда Кориадом Семену Гордому (45, 96). Позднее Ольгерд отомстил ордынцам, отняв у них обширные территории в Подолье и на Киевщине. Но в политике всё решает потребность момента. Теперь Мамаева Орда предлагала литовцам союз против Дмитрия Московского. И наследник Ольгерда великий князь Литовский Ягайло колебался, тщательно взвешивая плюсы и минусы такого альянса…
Литовский узел
Политическая ситуация в Литве в эти годы была весьма сложной и напряженной. Вот как характеризует ее современный литовский историк:
«По смерти Ольгерда великим князем Литовским стал его старший сын от второй жены Ягайло. Это означало, что православные сыновья от первой жены Ольгерда были окончательно устранены из ближайшего к правителю круга Гедиминовичей. Желая смягчить возможное неудовольствие, Ягайло письменно подтвердил их право на земельные владения (однако дал это право не всем претендентам). Этот шаг великого князя, раздвигающий рамки соглашения Ольгерда и Кейстута от 1345 г., юридически оформил превращение Литвы в конгломерат разделенных вотчинных владений, но не устранил противоречий между отдельными группами Гедиминовичей — особенно между язычниками и православными» (140, 148).
Размышляя над ходом войны с Ордой, Дмитрий Московский допускал и возможность союза Ягайло с Мамаем, направленного против Москвы. На этом пути литовского князя мог остановить мятеж или заговор его династических соперников — православных князей Ольгердовичей. Учитывая это, Дмитрий Московский радушно принимал в своих владениях литовских князей-изгоев. Они представляли для него большую ценность не только как значительная военная сила, но и как возможные предводители восстания против Ягайло в Литве. В середине 1378 года через Псков и Новгород перебрался в Москву князь Андрей Ольгердович Полоцкий. Не знаем, отчего ему не сиделось в древнем и богатом Полоцке. Но точно известно, что это был доблестный витязь. Он участвовал в битве с татарами на реке Воже. И это было только начало его подвигов на московской службе.
Ко времени приезда Андрея Ольгердовича в Москве уже жил его дальний родственник — воевода Дмитрий Боброк Волынский.
Одной из причин для этих частных переездов была неспособность правителей Литвы удерживать под реальным контролем свои быстро расширявшиеся пространства. Федерация потомков Гедимина напрягала все силы для отпора Тевтонскому ордену, за спиной которого стояло всё ищущее славы и подвигов в войне с язычниками европейское рыцарство. Литве нужны были новые и новые полки, которые создавались главным образом путем набора воинов в завоеванных русских землях. Таким образом, наступление на русские земли становилось неизбежным. Но этот путь таил в себе новые опасности…
«Политика широкой экспансии, принесшая первоначально значительные успехи, одновременно вела к увеличению числа противников Великого княжества Литовского, которое оказывалось вынужденным вести войну сразу на нескольких фронтах. Так, успешное утверждение сына Гедимина Любарта на Волыни привело к длительному конфликту литовских князей с таким сильным правителем, как захвативший Галицкую землю польский король Казимир, опиравшийся на поддержку Венгерского королевства» (333, 30). Равным образом и наступление литовцев на восток создавало им новых врагов — татарских ханов и московских князей.
Северская земля и «верховские княжества» в верхнем течении Оки уже в начале XIV столетия стали полем столкновения литовской и московской экспансии. Пестрая ткань властных отношений в регионе создавалась переплетением трех основных династических нитей. Издавна правившие в Черниговской земле (в ее широком, историческом понимании) потомки Олега «Гориславича» — так именует Олега Святославича Черниговского автор «Слова о полку Игореве» — сохраняли за собой некоторые уделы и претендовали на Брянск, который благодаря своему выгодному географическому положению к концу XIII столетия превратился в главный город Черниговской земли. Одновременно на брянский стол претендовали и смоленские князья, имевшие на это определенные династические права. Каждый из претендентов искал поддержки могущественных сил — Москвы, Литвы или Орды. Полагают, что Иван Калита и его сын Семен в борьбе за Брянск делали ставку на «представителей младшей ветви смоленских князей, владевших уделами на востоке Смоленской земли (вяземско-дорогобужским и ржевским)» (127, 88).
В 1352 году Семен Гордый военной силой подчинил себе Смоленск и Брянск. В ответ Ольгерд совершил поход на эти города осенью 1356 года. Однако до начала 60-х годов XIV века Смоленск и Брянск оставались под сюзеренитетом великого князя Московского. Ну а позднее, втянувшись в борьбу с суздальско-нижегородскими князьями, московское правительство ослабило внимание к юго-западному направлению.
Позиции Москвы в этом регионе ослабляло еще одно обстоятельство. Помимо Рюриковичей брянский стол во второй половине XIV столетия занимали и Гедиминовичи, которых направлял сюда убедившийся в изменчивости местных князей Ольгерд. Однако хронология их вокняжения остается неопределенной.
Занятые войной и политическими интригами, брянские князья не имели досуга для умственных занятий. До нас не дошло ни местных летописей, ни каких-либо оригинальных литературных памятников брянского происхождения. Известия о событиях в Брянске или вокруг него лишь изредка встречаются в памятниках московского и тверского летописания и напоминают яйца кукушки в больших летописных «гнездах».
Углубившись в этот сюжет, историк вскоре замечает и еще одну трудность: часто менявшиеся на брянском столе князья имели привычку менять своих сюзеренов в соответствии с быстро менявшейся политической конъюнктурой.
Итак, история Черниговской земли и ее политического центра Брянского княжества в эпоху Куликовской битвы почти не поддается реконструкции. Прикрывая эту прореху в отечественной истории, мы набрасываем на нее вуаль гипотез.
Роман Брянский: судьба перебежчика
Ослабевшая Орда уступала литовцам одну позицию за другой. Однако быстро крепнувшее Московское княжество в первой половине 70-х годов XIV века не только остановило наступление литовцев, но и пыталось (правда, без особого успеха) предпринять своего рода «контрнаступление».
В общерусском походе на Тверь в 1375 году участвовали и князья черниговского дома — Роман Михайлович Брянский, Роман Семенович Новосильский, Семен Константинович Оболенский и его брат Иван Тарусский. Судьба этих союзников Москвы весьма поучительна и типична для сравнительно мелких князей той эпохи.
Полагают, что около 1360 года Роман Михайлович (старший из рода черниговских Ольговичей) был посажен на брянский стол Ольгердом, но уже в 1363 году изменил ему и под влиянием митрополита Алексея перешел на сторону Москвы (127, 90).
Узнав об этом, Ольгерд в том же году предпринял карательный поход в Черниговскую землю, конечной целью которого был городок Корчев (или Коршев) на ее восточной окраине. Там, на границе с ордынской степью, бежавший от мести Ольгерда Роман решил переждать плохие времена. Выбор именно Корчева объяснялся личными обстоятельствами: это были родные места жены Романа — княгини Марии Корчевской (127, 90).
В то время как Роман Брянский скитался по степям, на брянском столе Ольгерд посадил своего сына Дмитрия.
Московское правительство было обеспокоено переходом Брянска под власть Ольгерда и спустя некоторое время попыталось исправить положение военной силой. В 1370 году Дмитрий Московский послал войско на Брянск. Рогожский летописец говорит об этом предельно кратко:
«Того же лета князь великии Дмитреи Иванович посылал воевать Брянска» (43, 92).
Можно думать, что с этим «воинством» шел и низложенный Ольгердом князь Роман Брянский.
Поход на Брянск не принес Москве новой славы. Увлекшись мелкими успехами на Верхней Оке — взятием Калуги и Мценска, московские воеводы не сумели даже дойти до главной цели. Задача возвращения Брянска была отложена до лучших времен, а князь Роман Брянский остался в Москве на положении изгнанника.
Попытки москвичей перехватить у Литвы контроль над Брянском стали одной из причин второго нашествия Ольгерда на Москву осенью 1370 года. Учитывая личностный характер тогдашней политики, можно полагать, что Ольгерд, осадив Москву, потребовал выдать изменника Романа Брянского. Однако до этого дело не дошло. Появление в тылу у Ольгерда двух враждебных ратей — серпуховской и рязанской — заставило его уже через неделю снять осаду и уйти восвояси.
Пользуясь покровительством Москвы, Роман Брянский должен был делом доказать свою верность дому Калиты. В составе московских войск он ходил на Тверь в 1375 году. Впрочем, князь-изгой на московской службе не мог содержать большую дружину. Его военный потенциал в тверском походе состоял почти из одного громкого имени.
Дальнейшая судьба перебежчика может быть намечена пунктиром. В начале княжения Василия I (1389–1425) он оставил Москву и вернулся на литовскую службу. За это великий князь Литовский Витовт возвратил ему брянский стол. Более того, в 1401 году Роман был литовским наместником в Смоленске. Там он и погиб «жалостно нужною смертию» (то есть был жестоко казнен) при взятии города войсками смоленского князя Юрия Святославича.
Исторические судьбы Брянска и Смоленска в эту эпоху во многом схожи. Смоленский князь Святослав, прежде верный вассал Ольгерда, участник литовского похода на Москву в 1370 году, также перешел на сторону Москвы и в 1375 году послал свой полк в поход на Тверь. Одновременно Смоленск и Брянск признали своим церковным главой отвергнутого Ольгердом митрополита Алексея (333, 30).
Смоленск оставался под властью союзной Москве местной династии до 1395 года, когда был захвачен Литвой. Борьба за Смоленск продолжалась с переменным успехом еще десять лет и закончилась окончательной победой литовцев в 1405 году. Более века спустя, в 1514 году, Смоленск был взят войсками великого князя Московского Василия III и стал частью Российского государства…
Итак, литовское присутствие в Брянске означало военно-политическое поражение Дмитрия Московского. Судьба Романа Брянского, тщетно уповавшего на покровительство Москвы, заставляла крепко призадуматься всех потенциальных союзников Москвы. На фоне вступавшей в решающую стадию московско-ордынской войны эта тема приобретала особую остроту.
И тогда московские стяги вновь взметнулись над брянскими дорогами…
Поход… за князьями
В начале зимы 1379/80 года Дмитрий Московский направил войско в подвластную литовцам Северскую землю — сквозь заваленные снегом брянские леса.
Примечательно, что во главе полков были поставлены все те, кто имел какое-то отношение к Литве: сын Ольгерда Андрей Полоцкий, двоюродный брат Ольгерда Дмитрий Михайлович (Кориатович) Боброк Волынский и зять Ольгерда Владимир Андреевич Серпуховской. Последний по своему положению второго человека в Московском княжестве должен был осуществлять общее руководство походом и иметь решающий голос на военных совещаниях. Он же должен был от имени великого князя Дмитрия Московского вести переговоры с Дмитрием Ольгердовичем о переходе на московскую службу.
Такой подбор предводителей свидетельствует о том, что целью похода было не столько прочное завоевание Северской Украины, сколько привлечение на сторону Москвы местной знати и князей. Литовские князья под московским стягом (и русский князь с литовской женой) могли доверительно, «по-родственному» склонить местных князей на сторону Дмитрия Московского, своим примером убедить их в преимуществах московской службы.
Летопись сообщает одну деталь похода, которая свидетельствует об особой роли в этой истории князя Владимира Серпуховского. Поход начался в пятницу 9 декабря 1379 года. В этот день церковь вспоминала Зачатие святой Анны — один из главных праздников Богородичного цикла. Согласно легенде, родители Богородицы Иоаким и Анна прожили вместе 50 лет, но не имели детей. За их благочестивую жизнь Всевышний, наконец, проявил к ним свою милость. Посланец небес архангел Гавриил предсказал Анне рождение дочери.
Известно, что средневековая политика тесно переплеталась с религией. Церковный календарь — месяцеслов — был своего рода «кодом», с помощью которого люди читали таинственные послания небес. День для начала любого значимого дела тщательно выбирался и был полон сокровенного смысла. Обычно этот выбор определялся какими-то личными или семейными обстоятельствами. Летописцы редко вдаются в такие подробности. Историкам остается только строить догадки на сей счет. В данном случае примечательно, что за пять лет до литовского похода его предводитель князь Владимир Андреевич построил в Серпухове, в своем любимом Высоцком монастыре храм в честь Зачатия святой Анны. Для основания монастыря в Серпухов по приглашению князя Владимира Андреевича приходил игумен Сергий Радонежский. «Великий старец» указал место для обители и своими руками заложил камень в основание монастырского храма.
«Тъгда в том месте создана бысть церковь въ имя Пресвятыя Богородица честнаго ея Зачатиа, устави же ся таковыи праздник той церкви праздновати месяца декабря в 9 день, Зачатие святыя Анны, егда зачат святую Богородицю» (43, 107).
Безусловно, посвящение монастырского храма определялось не только какими-то датами биографии серпуховского князя, но тем особым пристрастием Ивана Калиты и его потомков к Богородичному культу, которое засвидетельствовано многими произведениями архитектуры, живописи и художественного ремесла. Успенский собор Московского Кремля часто называли «домом Пресвятой Богородицы». Здесь был незримо воздвигнут ее третий — после Киева и Владимира — престол в Русской земле. Мысль о том, что Москва находится под особым покровительством Богородицы, придавала зачастую неприглядной политической практике потомков Ивана Калиты отблеск возвышенного служения.
И всё же присутствовало здесь и личное начало. Приурочив литовский поход к 9 декабря, престольному празднику своего любимого монастыря, 26-летний серпуховской князь как бы поручал себя и свое воинство молитвам иноков серпуховской обители. И небеса услышали их молитвы…
Искусство читать между строк
«В сказанном подразумевай и умолчанное», — учил Василий Великий. Летописное известие о зимнем походе 1379/80 года удивительным образом умалчивает о главном: судьбе Брянска. Вот как выглядит эта своеобразная победная реляция в Рогожском летописце.
«Они же (московские воеводы. — Н. Б.) сшедъшеся взяша город Трубческы и Стародуб и ины многы страны и волости и села тяжко плениша, и вси наши вои, русстии полци, цели быша, приидоша в домы своя со многыми гостьми (подарками, гостинцами. — Н. Б.). Князь Трубческыи Дмитрии Олгердович не стал на бои, ни поднял рукы противу князя великаго и не биася, но выиде из града съ княгинею своею и з детми и съ бояры своими и приеха на Москву в ряд к князю великому Дмитрею Ивановичю, бив челом и рядися у него. Князь же великии прия его с честию великою и дасть ему град Переяславль и со всеми его пошлинами» (43, 138).
Во всей этой истории, как ее представляет летописец, есть какая-то недосказанность, какой-то скрытый смысл. Почему ни слова не сказано о Брянске, главном городе края? Почему Дмитрий Ольгердович к приходу московских войск оказался не в столичном Брянске, а в захолустном Трубчевске? Почему весь поход прошел для москвичей без сражений и потерь? Как отнеслись к московским полкам городские общины Брянска, Трубчевска и Стародуба?
Судя по всему, Дмитрий Ольгердович был переведен из Брянска в Трубчевск и Стародуб по распоряжению Ягайло, не вполне доверявшего брату. Оскорбленный таким унижением, Дмитрий Ольгердович тайно снесся с Дмитрием Московским и обговорил условия своего перехода на московскую службу вместе с семьей и двором.
Дмитрий Московский не хотел затевать большую войну с Ягайло, терять воинов и отвлекать силы от южной границы. Напротив. Он искал прочного мира с литовским великим князем. Поэтому московское войско не имело приказа на осаду Брянска. К тому же зимняя осада — дело весьма хлопотное и почти безнадежное. Трубчевск и, вероятно, Стародуб поладили с москвичами, уплатив выкуп — те самые «гостинцы», которые принесли домой московские воины.
Поход в Брянскую землю имел целью демонстрацию московских сил, пополнение казны, а также привлечение на московскую службу князя Дмитрия Ольгердовича и его двора. Занятый бесконечной войной с Тевтонским орденом, Ягайло не сумел предотвратить набег москвичей на юго-восточные окраины своих владений. Впрочем, главные события были впереди. Литовский князь знал о большом походе Мамая на Москву и выразил готовность объединить силы. Так, во всяком случае, утверждали московские летописцы. Но что стояло за этими обещаниями? Литовско-ордынский союз — если он вообще существовал — был крайне хрупким. Между двумя правителями не было и следа доверия. Слишком разными были и сами союзники, и их политические интересы. К тому же и Мамай, и Ягайло хорошо знали, что совместные действия двух разноплеменных армий часто заканчивались неудачей…