3.4. Проблемы дисбаланса: обратная сторона милитаризации советской экономики в 1930-х годах
Между тем, помимо работы на производстве, у директора завода в предвоенные годы хватало и других забот. К концу 1930-х советская военная промышленность развивалась полным ходом. Однако тогда же стала видна и обратная сторона медали – форсированное развитие ВПК неизбежно вредит гражданскому сектору экономики. Наметившаяся после первых пятилеток тенденция к росту уровня жизни советских граждан была сильно ослаблена начавшейся подготовкой к войне. Советская экономика в предвоенные годы приняла мобилизационный характер – гражданские предприятия создавались с прицелом на то, чтобы в кратчайшие сроки перестроиться на выпуск военной продукции в годы войны. На практике это значило, к примеру, что тракторы и автомобили конструировались таким образом, чтобы их основные узлы и детали можно было использовать при постройке танков и самолетов. Все развитие гражданской промышленности было подчинено интересам ВПК. Уровень жизни основной массы населения СССР в 1930-е годы оставался невысоким. Экономические показатели, такие как, к примеру, ВВП на душу населения, росли ежегодно, однако гражданам все еще отчаянно не хватало простейших вещей: обуви, одежды, предметов гигиены и т. д. Дефицит промышленных товаров вкупе с несовершенством системы распределения стали причиной долгих очередей, поисков нужного товара через знакомых и т. д. Вконце 1930-х в Ленинграде собирались очереди по 6000 человек. По сообщениям НКВД, у одного из обувных магазинов в центре города очереди были настолько длинными, что мешали дорожному движению, а покупатели в давке выбили окна магазина[85].
Очереди в столовую и булочную на Загородном проспекте в Ленинграде. 1930-е. [Из открытых источников]
Другим ярким примером могут послужить воспоминания студента исторического факультета ЛГУ, датированные 1939 годом:
«Перевалило уже на второй месяц, как через день я гоняюсь по магазинам в поисках либо мануфактуры, либо просто приличных брюк! Полное безтоварье! „Выбросят“ 20–30 костюмов, а очередь выстроится человек в 300… У нас лучшая в мире конституция, но нет ботинок и сапог…»[86].
Из-за общего дефицита руководителям заводов приходилось решать множество проблем своих работников. Например, на предприятиях создавались специальные хозяйственные управления, которые обеспечивали сотрудников дефицитными товарами. Кроме того, в закрытых заводских столовых можно было питаться дешевле и сытнее, чем в общественных кафе. Все рабочие крупных ленинградских заводов, включая «Большевик», были приписаны к крупным универмагам, где они могли получать одежду и обувь по талонам. Потребители были ранжированы по качеству и ассортименту доступных им товаров: лучшие предметы получали стахановцы и ударники. Однако и это не всегда помогало. Московский сталевар И. Гудов вспоминал, что пределом мечтания рабочих-стахановцев в середине 1930-х оставались «молочного цвета туфли за 180 руб., крепдешиновое платье за 200 руб., пальто за 700 руб.»[87]. Между тем средняя зарплата по СССР в то время составляла 207 рублей, в крупной промышленности она была чуть выше – 230 рублей[88]. Стахановцы, конечно, получали значительно больше – за месяц по-настоящему ударного труда можно было заработать более 1000 рублей. Что и говорить, если с проблемами дефицита сталкивались не только простые рабочие и служащие, но и директора крупных оборонных предприятий, такие как Дмитрий Устинов. В 1940 году у него родилась дочь Вера. Встретить из роддома жену Таисию, с которой они были вместе еще со времен работы в Иваново-Вознесенске, Устинов не смог – был слишком занят по службе. И поэтому написал письмо:
«Здравствуй, милая Тая!
Прошу прощения, что не мог приехать сам, но сегодняшний день у меня проходит как в калейдоскопе, не успеваю повернуться. А в шесть часов мой доклад на пленуме райкома.
Скорее поправляйтесь и выходите. В ответе на это письмо все укажи. Кроватку и ванночку ищут днем с огнем, но не знаю, какую и что найдут, но безусловно найдут»[89].
Это пишет директор одного из важнейших предприятий страны, завсегдатай в кабинете Жданова.
Рабочее общежитие «Уралмаша». 1930-е. [Из открытых источников]
Однако дефицитом бытовые проблемы советских граждан в конце 1930-х годов не исчерпывались. Не меньшей проблемой оставалась нехватка жилплощади. Появление огромного количества новых предприятий привело к резкому росту числа городских жителей. Население Ленинграда, к примеру, выросло с 1,56 млн человек в 1926 году до 2,81 млн в 1937-м, то есть почти на 80 %. В целом же по СССР численность городского населения в эти годы выросла почти вдвое – с 26,31 млн до 51,86 млн человек[90].
Строительство жилых домов, рабочих общежитий и социальной инфраструктуры не поспевало за возведением фабрик и заводов, поэтому с каждым годом жилищная проблема становилась лишь острее. Так, в Москве, например, средняя норма сократилась с 5,5 кв. метра на человека в 1930 году до 4 кв. метров в 1940-м[91]. Самым распространенным типом городского жилья оставались коммунальные квартиры. В большинстве своем они были переделаны из старых отдельных квартир, что лишь усугубляло бытовые неудобства.
«Водопровода в комнате не было; простынями или занавесками выгораживались уголки, где спали и сидели два-три поколения; продукты зимой вывешивались в мешках за окно. Общие раковины, уборные, ванны и кухонные приспособления (обычно всего лишь примусы, горелки и краны с холодной водой) располагались либо на ничейной территории между жилыми комнатами, либо внизу, в неотапливаемых, завешенных бельем сенях», – так выглядела типичная коммуналка тех лет[92].
Между тем для иного рабочего даже такая комната была большим счастьем, ведь порой жить приходилось и вовсе в коридорах, кочегарках, сторожках, дворницких и на лестничных клетках. Вот адресованное В. М. Молотову письмо ленинградского рабочего, прожившего в коридоре коммунальной квартиры целях пять лет:
«Умоляю дать мне комнату или маленькую квартирку для построения в ней личной жизни, которая мне как воздух необходима…»[93].
Заботы по расселению рабочих и служащих тоже легли на плечи руководителей предприятий. Заводы и фабрики самостоятельно строили жилье и социальные учреждения, дома отдыха и санатории для своих работников. Увы, и в выстроенных наскоро рабочих общежитиях условия проживания были далеки от нормальных. Американский писатель Джон Скотт, живший в Магнитогорске в 1930-е годы, так описывал типичный рабочий барак того времени:
«…низкое деревянное беленое здание, двойные стены проложены соломой. Крыша, крытая толем, по весне протекала. В бараке было тридцать комнат. В каждой жильцы установили маленькую кирпичную или железную печку, так что пока были дрова или уголь, комнаты можно было отапливать. Коридор с низким потолком освещался одной маленькой электрической лампочкой. В комнате на двух человек размером шесть на десять футов имелось одно маленькое окошко, которое заклеивали газетами, чтобы не дуло. Там стояли небольшой стол, маленькая кирпичная печка и трехногий табурет. Две железные койки были узкими и шаткими. На них не было пружинной сетки, только толстые доски лежали на железном каркасе. В бараках не было ванных, водопровода. Кухня имелась, но в ней жила одна семья, поэтому все готовили на своих печках…»[94].
При этом в больших бараках, где проживали по 100–200 человек, на кроватях спали посменно. Состоящие из таких бараков «ведомственные городки» стали неотъемлемой частью окраин растущих советских городов в 1930-е годы. В деле строительства жилья для работников завода Устинову очень пригодился опыт, полученный на стройке общежития ЛВМИ в студенческие годы. И несмотря на личные бытовые неурядицы, о которых уже говорилось выше, Устинов находил время и для того, чтобы напрямую поучаствовать в решении бытовых проблем отдельных работников его завода. Об одной из таких историй рассказывал А. М. Маранцев. Он учился в «Военмехе» в одни годы с Устиновым, но на разных курсах, при этом они были хорошо знакомы по комсомольской работе. После выпуска попал по распределению в КБ завода «Большевик», где какое-то время работал под началом нашего героя, пока тот не стал директором.
Рабочее общежитие «Уралмаша». 1930-е. [Из открытых источников]
При распределении Маранцеву обещали дать квартиру, но этого так и не случилось. Уже родилась дочь, а семье приходилось постоянно искать «углы» по знакомым. Дошло до того, что семью конструктора приютил глава КБ И. И. Иванов. Однажды в период директорства на «Большевике» Дмитрий Устинов решил организовать день семейного отдыха в доме культуры, чтобы скрасить жизнь работавших по полторы-две смены рабочих, техников, инженеров и конструкторов. Тогда-то Маранцев и решил воспользоваться случаем, подсев за стол к директору. Вот как он вспоминал о состоявшемся разговоре:
«Д. Ф. Устинов… сидел за столом в белейшей накрахмаленной рубашке, был в хорошем настроении. Выслушал.
– Дадим!
– Дмитрий Федорович, ты хоть бы бумагу какую выдал, что дадите.
– Ты что? Мне не веришь?
– Слушай, я тебе верю, но ты сегодня директор, а завтра, может, ты министром станешь…»[95].
Вскоре Маранцеву выделили двухкомнатную квартиру на 6-й Красноармейской улице – как раз недалеко от «Военмеха», где они с директором завода учились. Что же касается его предсказания, то оно оказалось пророческим – уже вскоре Дмитрия Устинова ожидало новое назначение.