– вспоминал первый глава Наркомата вооружения Борис Ванников[103]. С учетом всех имевшихся в советском ВПК проблем работу первых народных комиссаров, возглавивших новые ведомства, можно сравнить разве что с ежедневным хождением по минному полю. Ни один из них не пробыл на своем посту больше полутора лет. Самым удачливым оказался нарком судостроительной промышленности Иван Тевосян, который ушел на повышение и в мае 1940 года стал наркомом черной металлургии А вот остальным не повезло. Сначала в январе 1940 года от должности отстранили главу НКАП Михаила Кагановича. Позже его пригрозили вывести из состава ЦК, если он не оправдает доверие партии. Согласно воспоминаниям его брата, Лазаря, на Михаила Моисеевича дали показания, что он враг народа. Не дожидаясь ареста, Михаил Каганович застрелился[104]. В марте 1941 года от должности был отстранен первый нарком боеприпасов Иван Сергеев. В мае того же года он был арестован по делу о вредительстве в НКБ, годом позже – расстрелян. Дольше всех на своем посту держался нарком вооружения Борис Ванников. Однако 7 июня 1941 года арестовали и его. Вот как об этом вспоминал нарком авиационной промышленности Алексей Шахурин, сменивший на этом посту Михаила Кагановича:
«Высоко ценя Бориса Львовича как работника, Сталин поначалу решил не арестовывать его, а поручил Маленкову и Берии встретиться с ним и предложить рассказать обо всем чистосердечно. В этом случае он будет прощен и оставлен на своем посту. Состоялись две такие встречи. И конечно, Ванников ничего не мог сказать о своих занятиях „шпионажем“: встречался с иностранными представителями, но по поручению правительства и в интересах страны. Сталин не поверил»[105].
Всего за две недели до начала войны наркомат, отвечавший за выпуск всех основных видов вооружения, был обезглавлен. Однако искать нового руководителя долго не пришлось – уже на следующий день после ареста Ванникова нового кандидата на пост главы НКВ вызвали в Москву.
Разделение армии и военно-промышленного комплекса (ВПК) служило системой сдержек и противовесов, которая помогала поддерживать финансирование ВПК в разумных пределах. Военные формулировали требования к новым разработкам, участвовали в испытаниях и имели достаточно полномочий, чтобы отменять проекты, которые считались не перспективными. В то же время военная промышленность могла предлагать собственные разработки, но окончательное решение всегда принимала армия. Эта модель функционировала до смерти министра обороны СССР Андрея Гречко в 1976 году. После его смерти руководство оборонным сектором взял на себя Дмитрий Устинов, который к тому времени уже более 40 лет занимал ведущие позиции в советском ВПК. В итоге контроль над армией и военной промышленностью сосредоточился в руках одного человека.
Реорганизация «оборонки» в закрытую систему очень быстро привела к застою в ее работе. Интересы ВПК периодически превалировали над интересами вооруженных сил и даже всей страны. Оборонные заказы начали формироваться исходя из потребностей промышленности, подстраивая под себя всю остальную экономику страны. Дружеские отношения Устинова с Брежневым также играли свою роль, о чем подробнее будет рассказано в главах 8 и 9. Со временем Брежнев совсем потерял контроль над армией и ВПК, полностью доверив управление Устинову. В связи с этим генерал-лейтенант Василий Другов, работавший в ЦК с 1969 по 1985 год, вспоминал: «Если в армии что-то происходило, Брежнев говорил Савинкину или мне: „Пусть разбирается Устинов, это его хозяйство, он за него отвечает и за него деньги получает. Пусть сам решит, какие меры принять, у него есть уставы, есть военный суд“»[106].
4.2. Срочный вызов в Москву
В начале лета 1941 года директор «Большевика» Дмитрий Устинов готовился к открытию очередного заводского дома отдыха. У предприятия уже были два дома отдыха в Замостье и Шапках, профилакторий, дачи для детей работников. Новый дом отдыха открывался 9 июня в Териоки – на территории, полученной СССР по итогам войны с Финляндией. Для этого заводу, пушки которого приняли самое действенной участие в этой военной кампании, выделили живописный участок прямо на берегу Финского залива. Накануне открытия директор завода выехал на объект, чтобы проверить его готовность к приему первых отдыхающих. Проверка территорий, помещений и готовности всех служб заняла целый день. Вернувшись в Ленинград поздно вечером, Дмитрий Устинов решил заехать на работу. Но дойти до кабинета не удалось – дежурный ждал его прямо у входа в здание заводоуправления:
«– По смольнинскому телефону звонил Алексей Александрович Кузнецов, – доложил он. – Сказал, что вам, Дмитрий Федорович, надо ехать в Москву. Срочно. Билет на поезд – у товарища из горкома, который ждет вас на вокзале у вагона № 5.
– Номер поезда…
– Первый»[107].
Времени на сборы не было. Устинов лишь успел позвонить жене и попросить ее собрать чемодан, который он забрал по дороге. На вокзале его встретил представитель горкома, который передал билет до Москвы и негромко сказал, что вызывают в ЦК, а зачем, по какому вопросу – неизвестно. В то время такой вызов мог означать одно из двух – либо дальнейшее продвижение по карьерной лестнице, либо немедленную отставку с самыми плачевными последствиями. Всю ночь в поезде Устинов, по его собственным воспоминаниям, провел без сна.
«За всю дорогу так и не сомкнул глаз. Что значил этот вызов? Постукивали колеса на стыках, отсчитывая километр за километром. А память вела свой отсчет. Перед глазами вставали картины далекого и близкого прошлого», – писал Устинов[108]. Вся жизнь прошла перед глазами директора «Большевика» – будто в предсмертный миг.
Утром 9 июня 1941 года прямо с вокзала он отправился в ЦК. На входе предупредили, что пропуск заказан только на 11 часов, поэтому Устинову пришлось скоротать около полутора часов в сквере у здания Центрального комитета. В это время тоже было, о чем подумать. Это был не первый визит в ЦК, однако обычно такие вызовы были связаны с обсуждением каких-то конкретных производственных вопросов, поэтому было заранее известно, придется ли докладывать и на какую тему. В этот раз ничего не сообщили. К 11 Устинов вернулся на проходную и получил пропуск. Только в этот момент он узнал, что вызвал его секретарь ЦК Георгий Маленков. Судьбоносная беседа в его кабинете, по воспоминаниям нашего героя, оказалась короткой:
«– Вы, товарищ Устинов, не знаете, зачем вас пригласили? – спросил, поздоровавшись, секретарь ЦК ВКП(б).
– Нет.
– В ЦК есть мнение назначить вас наркомом вооружения.
Устинов ожидал чего угодно, но только не этого. Какое-то мгновение собирался с мыслями.
– Спасибо за доверие. Но сумею ли его оправдать? Одно дело – завод, а тут наркомат – десятки заводов.
– Хорошо. Подумайте. Сейчас идите в гостиницу. О нашем разговоре пока никому не говорите. Потом вызовем, и вы сообщите свое решение»[109].
И вновь весь день прошел в раздумьях. Занять столь важный пост и стать ответственным за всю советскую «оборонку» в 32 года готов не каждый. С другой стороны, время диктовало свои законы, и Устинов уже видел своих сверстников, ставших наркомами и успешно справлявшихся со своими обязанностями. Так, наркомом авиационной промышленности на полгода раньше был назначен 36-летний Алексей Шахурин. Да и сам секретарь ЦК Маленков был всего на 6 лет старше Дмитрия Устинова. Это было время молодых. Чье же мнение выражал Маленков, предлагая Дмитрию Устинову пост наркома вооружения? Серго Берия утверждал, что назначить наркомом молодого директора «Большевика» рекомендовал его отец:
«Отец доказывал, что это замечательный организатор и талантливый инженер, а партийные чиновники в ответ:
– Как же так, Лаврентий Павлович? Вы предлагаете на должность наркома вооружения (!) человека, который ни дня не работал секретарем заводского парткома. Он ведь совершенно не знает партийной работы!
– Он знает дело, и этого, считаю, вполне достаточно, – парировал отец.
В таких случаях нередко вмешивался Сталин, и вопросы с назначением тех или иных людей, чьи кандидатуры предлагал отец, так или иначе решались»[110].
Впрочем, к этому моменту вождь уже знал Устинова лично. По имеющимся данным, в 1938 году директор «Большевика» успел побывать в кабинете у главы государства дважды, 26 июля и 25 августа. И оба раза – в сопровождении Жданова. Встречи эти были довольно короткими и длились всего 20–30 минут[111]. Мог ли Сталин заприметить перспективного молодого руководителя в ходе этих визитов? Не исключено, особенно если принять во внимание ту историю с госкомиссией, о которой Сталину докладывали ранее. Несмотря на предложение подумать, вопрос с назначением на пост наркома был решен заранее. Вскоре в этом убедился и сам Дмитрий Устинов. Вечером, поужинав в гостинице, он лег спать. А утром 10 июня 1941 года по пути на завтрак купил свежую «Правду». Директору большого завода было привычно просматривать центральные газеты по утрам.
«На первой странице бросилось в глаза: Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении…[112]
Обычно такие сообщения просматриваешь бегло: кого-то Родина отметила высокой наградой, кому-то доверен высокий пост руководителя.